Книга, которая поразила, — «Два ее единственных платья» Екатерины Симоновой. Для тех, кто не знает: Симонова получила в прошлом году премию «Поэзия» (разделив ее с Дмитрием Веденяпиным) за откровенный, как может показаться поначалу, чуть ли не на грани цинизма, верлибр об умершей бабушке. А еще она автор, некоторое время назад сильно изменивший поэтику, — я давно знаю ее стихи, привык ценить в них «лирические темноты» и метафоры, и, пожалуй, перехода к длинным верлибрам о повседневности и внимания со стороны «Ф-письма» вряд ли кто ожидал. Еще менее я ожидал, что буду сам ценить ее именно в этом качестве. В посвященном Симоновой номере «Воздуха» Евгения Риц сказала что-то точное по поводу того, что Симонова сумела стать новым поэтом абсолютно неожиданно, несмотря на уже сложившуюся репутацию. Ощущение полного переворота стереотипов («это не то, что я люблю в поэзии, но почему это мне так страшно нравится вопреки?») бывало у меня ранее с Борисом Слуцким, чьи стихи люблю, несмотря на то, что они противоречат всем сформировавшимся внутри меня «критериям» поэзии. Не зря даже заключаю это слово — «критерии» — в кавычки. В интервью с Екатериной, только что подготовленном мной для журнала «Формаслов», я постарался более четко отрефлексировать причины собственного интереса — в предисловии и вопросах. Если кратко, то они, конечно, заключаются в абсолютной откровенности — сломе шаблонов, связанных с «поэтическим», и умении без надрыва, с определенной долей юмора, писать о больном. Кроме того, книга может быть интересна честным отражением темы притеснения людей «нетрадиционной» ориентации; вообще ее сила в здоровой рефлексии на тему лесбийства — но все это с уникальной, крайне обаятельной, напоминающей Катины посты на «Фейсбуке» интонацией. Подводя итоги: Екатерина, разумеется, поймала тренд — и даст еще немало поводов литературоведам порассуждать о «персонаже» и «маске», об отношении к Другому и только кажущейся прямолинейности высказывания, о документальной поэзии — по сути, о том, о чем давно напрашивается серьезный разговор.
Книг, не оправдавших ожиданий, было много; но, как я понял, вопрос задан о какой-то «очевидной» книге — скажем, получившей премии, — а у меня плохо складывались в этом году отношения со всем «очевидным» (как, в принципе, и всегда). Хотя к Симоновой последние пару лет много внимания, но это, скорее, исключение в моем случае, и понравилась она мне не поэтому. В ушедшем году отчетливее понял, что научился не дочитывать — это и хорошо, и плохо. Плохо — потому что из-за усилившегося цейтнота как-то ушел элемент усилия над собой (пардон за тавтологию). То есть над книгой, которая поначалу не нравится, вообще-то хорошо бы помучиться, так как она может впоследствии оправдать ожидания, — а не бросать сразу. Хорошо — поскольку вообще очевидно хороша свобода в чтении. Но не хотелось бы, чтобы это перешло в полностью гедонистический тип восприятия.
Планов всегда громадье. Но вообще, среди прочего, по-новому увлекает личность Лидии Корнеевны Чуковской — хочу прочитать у нее абсолютно все: в минувшем году это был «Процесс исключения», «Софья Петровна», повести об отце и о Цветаевой и первые два тома «Записок об Анне Ахматовой», на январь планирую дневники, третий «ахматовский» том. Наверное, она важна как символ противостояния энтропии, четкого разделения добра и зла и, конечно, справедливости; не зря ее в шутку звали «Немезида Чуковская». Поистине, ее именем сейчас можно аукаться в наступающем мраке.
войдите или зарегистрируйтесь