Безликий герой, именуемый изредка просто капитаном, находится в заключении и пишет заметки для некоего командора, фиксируя все произошедшее с ним перед тем, как что-то пошло не так. Его воспоминания начинаются с самого важного: Сайгон пал, всюду царят хаос и неразбериха, стрельба и смерть.
По иронии, несмотря на то что в заглавие романа вынесено слово «покой», мотивом всех разговоров, которые ведутся в книге, становится тревога. Примерно так мог бы выглядеть «главный роман», написанный на материале российской истории. Поэтому столь велик соблазн подобрать ключ к «Покою» в русской литературе.
Роман «Небо в алмазах» начинается с рассказа некой женщины, как позже становится понятно — весьма взбалмошной и самодовольной актрисы немого кино Вари Метель. Ее дневниковые записи о творческой интеллигенции начала XX века, одна из которых и открывает роман, станут уликами в очередном деле Зайцева.
Исходный принцип «необязательности» в мировоззренческой системе Рубинштейна противостоит различного рода пафосу (мысли о наследии советского общества, переместившемся в нынешнее время ложного патриотизма, занимают немалую часть книги).
В «Чувстве моря» рождественского чуда не произойдет. Капитан — постаревший романтический герой умрет тихо — как бы за кулисами романа, как в классической трагедии. Тела читателю не покажут, мы узнаем о смерти из письма, оставленного в маленьком кафе-пекарне. Однако то, что так четко артикулирует Улья Нова, кажется давно знакомой, вычитанной у Паустовского истиной: сильнее страха смерти может быть только чувство моря.
Сильный Дима и маленький Коля, который занимается селфхармом за мир, оргии в костюме Пикачу, таджики-хентайщики, Роскомнадзор, волосатая Мидори-сан и белочка, которая уже залезла на чердак и «скребется силна-силна». Смешная грязненькая история с печальным концом.
Человек с двумя лицами
Рецензии
Все, что вы мне сможете дарить
Рецензии
Страсть и старость
Театр
Роман «Небо в алмазах» начинается с рассказа некой женщины, как позже становится понятно — весьма взбалмошной и самодовольной актрисы немого кино Вари Метель. Ее дневниковые записи о творческой интеллигенции начала XX века, одна из которых и открывает роман, станут уликами в очередном деле Зайцева.
Исходный принцип «необязательности» в мировоззренческой системе Рубинштейна противостоит различного рода пафосу (мысли о наследии советского общества, переместившемся в нынешнее время ложного патриотизма, занимают немалую часть книги).
В «Чувстве моря» рождественского чуда не произойдет. Капитан — постаревший романтический герой умрет тихо — как бы за кулисами романа, как в классической трагедии. Тела читателю не покажут, мы узнаем о смерти из письма, оставленного в маленьком кафе-пекарне. Однако то, что так четко артикулирует Улья Нова, кажется давно знакомой, вычитанной у Паустовского истиной: сильнее страха смерти может быть только чувство моря.
В рубрике «Опыты» подборка Алексея Чипиги «На пиру полупрощанья» — чувственные и вместе с тем вдумчивые стихи.
В «Лоро» Паоло Соррентино никакого политического закулисья, копания в грязном белье и уж тем более публицистического пафоса нет. Есть лишь социальная сатира, причем довольно пресная. И Берлускони в ней — фигура скорее символическая, чем историческая.
Сильный Дима и маленький Коля, который занимается селфхармом за мир, оргии в костюме Пикачу, таджики-хентайщики, Роскомнадзор, волосатая Мидори-сан и белочка, которая уже залезла на чердак и «скребется силна-силна». Смешная грязненькая история с печальным концом.
Олег Лекманов успешно переносит свой опыт написания биографий поэтов начала века на новый материал. Его подход очень обстоятелен: систематизация мемуарных источников, публикация архивных документов, попытка верификации документов.
Джон Бойн уверен — нет грешных, есть несчастные. Есть любящие, отчаянные, жертвующие чистой совестью и житейским покоем ради другого. Есть злодеи — использующие слабого ради собственной выгоды, и лишь они достойны наказания. А все те, кто в романе проклят церковью и обществом, вызывают глубокое сочувствие.
В случае со «Славой» Виктора Гусева режиссерская провокация — именно в отсутствии какого-либо острого политического высказывания. Константин Богомолов и артисты БДТ очень старательно и талантливо — практически без купюр — оживляют на сцене миф, порожденный сталинской эпохой, «лакируя» его под среднестатистическую голливудскую историю.
Проза, в которой есть простота, узнаваемость ситуации, доля классичности и местный колорит, — удача для редактора и для читателя. Представляем рассказ Рената Беккина «Доброе дело».
Основные линии творчества Олега Радзинского — темы проживания других жизней, множества альтернативных вселенных, вопросов о том, что за видимой реальностью скрывается что-то иное, трансцендентальное, что позволит сбежать из одного мира в другой, стать кем-то еще, избежав обыденной скуки и всего такого, что вызывает либо зевоту, либо моральные и политические проблемы.
