Проще всего прочитать этот роман как историю взросления Порции, которая должна утратить сердце, чтобы стать частью заматеревшего взрослого мира. Однако куда любопытнее взглянуть на него как на драму разрушенных иллюзий. Порция наделена счастливым даром наблюдения, но, как это часто бывает у подростков, человеческая природа является ей в искаженном свете. На ее примере Боуэн показывает нам замкнутый на себе мир девочки-подростка.
319
Создавая классический нуарный детектив, Шейбон, очевидно, изрядно иронизировал: помимо альтернативной реальности, преувеличенно здесь примерно все. У главного героя очень мрачное прошлое — начинать можно прямо по Фрейду: в детстве Ландсмана заставляли играть в ненавистные шахматы, из-за которых ему постоянно приходилось чувствовать себя идиотом. Отец покончил жизнь самоубийством — и сын вплоть до зрелых лет винил в этом именно себя. Да что там отец — самоубийцей окажется и дед, любимая сестра разбилась на самолете, ребенок умер, еще не родившись, жена бросила, работа дурацкая, жизнь прошла мимо.
209
Генеалогическое древо, описанное в книге, широко раскинуло свои ветви как по географии, так и по истории; до Тверской губернии, до благородных графов, сунуло мизинчик на Урал, но история семьи постоянно возвращалась обратно, в Ленинград-Петербург.
240
До конца книги мы не узнаем, как зовут главную героиню, для Мошфег она безымянна, равно как и поколение нью-йоркских миллениалов, голосом которого она выступает: потерянных, недолюбленных, травмированных. Отсутствие имени подчеркивает кризис самоидентичности, героиня не понимает, кто она такая, зачем живет и чего на самом деле хочет. Скука и роскошь убаюкивают ее, укутывают в бархатную черноту сна под действием антидепрессантов. Сон — главная метафора романа.
262
Каждый из сюжетов «Найти виноватого» близится к такому уровню шаблонности и стандартизации, что задуманный автором прием начинает работать: читатель верит в комически карикатурных персонажей и обязательно искренне сопереживает каждой истории. Важно, что все герои Евгенидиса живут в одной фиктивной вселенной, и его проза — как романы, так и рассказы - выстраивается как полифонический мир.
206
Герои хотят свергнуть старый режим, им это удается, они ждут конца света, но мир сложно изменить. Проще создать семью, потом вторую, воспитывать детей, прививать им любовь к чтению, отдыхать на море, устраивать пиры, пока люди в стране голодают, предавать своих друзей... «Дом правительства» — традиционный эпос, персонажи которого сначала хотят изменить мир, а потом устают и понимают, что они — обычные люди. Одни готовы уничтожать и расстреливать невиновных, а другие не готовы — естественный отбор. Слёзкин ничего не придумывает, он только приводит факты, настоящие фамилии и отчасти актуализирует плохо прочитанный в России «Архипелаг ГУЛАГ». Почему революция, по его мнению, проиграла?
306
Сегодня в рубрике «Опыты» подборка Антона Азаренкова «Непрозрачное это» — рваные строки, растрепанные чувства.
373
Волнение — это чувство, которое во время показа вырыпаевского спектакля хотелось бы испытывать чаще. Но, увы, антрепризная интрига не увлекает, а исповедальная интонация Ульи, когда она, кажется, все же начинает говорить правду о себе и о своей личной драме, — все равно звучит неискренне.
436
Роман Дэвида Алмонда «Песня для Эллы Грей» — гимн творческим личностям — музыкантам, поэтам, философам, бесприютным бродягам, всегда юным и вечно одиноким. Гимн тем, для кого любить и творить — это одно и то же.
462
Иронии бы больше молодому автору, в том числе самоиронии, чуть-чуть внутренне вырасти, чтобы тридцатилетние не казались безнадежными артритными стариками. Тогда и с авторской оптикой, глядишь, станет все нормально, и язык перестанет выдавать попытки натянуть сову на глобус.
601
Обманчиво простой сюжет рассказа «Лифт» скрывает набегающую на читателя волну сверхъестественного, которая хоть и внутреннюю суть рассказа внутри рассказа не раскрывает, но позволяет ощутить приятный бриз сюрреализма. А где-то на фоне рассказ сопровождают микроистории, написанные свежо и с изрядной долей присущего автору юмора.
1753