Попадание этого небольшого текста в шорт-лист Международной Букеровской премии в 2017 году наряду с «большими» романами и именитыми авторами не кажется странным — так много всего важного умудряется вместить сюда Швеблин. Она работает с текстом на нескольких уровнях сразу, смешивая реальность и нереальность и заставляя читателя вместе с героями искать отгадки.
Роман Крахта построен по той же схеме, что и пьесы японского театра Но: три части, сорок коротких глав-эпизодов. И театральная условность работает там на каждой странице. Большая история с событиями, датами и надвигающимся фашизмом превращается в декорацию.
Нужно отметить, что это специфическая особенность стиля Дубина — брать блестящий высокий старт, смело разгоняться и как-то... зачастую обрывать на самом интересном месте. Нет, это даже не плохо, это именно что особенность — но такая, с которой редактору и составителю нужно хорошо поработать. Потому что после третьего подряд падения на задницу хочется бросить общение даже с самым тонким и образованным собеседником.
В мире, где безвозвратно утрачены «вертикальные» (поколенческие) связи, единственной опорой для человека остаются связи «горизонтальные». Слишком часто они строятся из непрочного материала: безучастной дружбы и мимолетной любви — и подобные хрупкие отношения могут сильно травмировать.
Сюжет романа, который, кажется, создан для того, чтобы быть поставленным на сцене, не нов, как не новы и даже несколько шаблонны персонажи. Но Уотсон, в отличие от ее коллег-писательниц, работающих в жанре романтической комедии, удалось наполнить произведение событийностью, потрясающими остроумными диалогами и забавными ситуациями.
Автор составляет свой «Центр тяжести» из центров тяжести других книг, собственных статей, мыслей. «Шалость удалась» — у Поляринова в итоге получился серьезный, комичный, ироничный и просто увлекательный роман, не отрабатывающий никакие травмы прошлого, говорящий о «здесь и сейчас».
Береги природу мать вашу
Рецензии
Есть одно Но
Рецензии
Жемчужины мысли
Рецензии
Взаимоотражение личного и поколенческой травмы родившихся в конце 80-х – в поэтической подборке Дмитрия Гаричева «В царапинах и складках тыла».
В мире, где безвозвратно утрачены «вертикальные» (поколенческие) связи, единственной опорой для человека остаются связи «горизонтальные». Слишком часто они строятся из непрочного материала: безучастной дружбы и мимолетной любви — и подобные хрупкие отношения могут сильно травмировать.
Сюжет романа, который, кажется, создан для того, чтобы быть поставленным на сцене, не нов, как не новы и даже несколько шаблонны персонажи. Но Уотсон, в отличие от ее коллег-писательниц, работающих в жанре романтической комедии, удалось наполнить произведение событийностью, потрясающими остроумными диалогами и забавными ситуациями.
Автор составляет свой «Центр тяжести» из центров тяжести других книг, собственных статей, мыслей. «Шалость удалась» — у Поляринова в итоге получился серьезный, комичный, ироничный и просто увлекательный роман, не отрабатывающий никакие травмы прошлого, говорящий о «здесь и сейчас».
В книге Кирилла Кобрина «История. Work in progress» стальная дихотомия личного и коллективного смягчается и граница между ними начинает мерцать, пропуская туда и обратно. Слово «история» раздваивается: глобальная, нависающая history уступает место для локальной story.
В «Опытах» – история деревенского пса-калеки по кличке Теодор, которая на самом деле вовсе и не про пса, а про людей.
«Человек, который убил Дон Кихота» — не экранизация Сервантеса, а лишь фантазия на тему. Конкретнее: перенос знакомых образов в сегодняшний мир. Такое осовременивание меняет и событийную канву, и историко-социальный ландшафт, но сатирическая тональность и смысловая насыщенность сохраняются.
Как бы Габуев ни подчеркивал национальность своих персонажей, как бы ни выстраивались оппозиции между разными народностями, представить себя героем этих рассказов все равно сможет каждый. Для Габуева обращение к теме национальности —скорее способ посмотреть на человека вообще, а национальность —лишь увеличительное стекло.
История Вирджинии Вулф начинается со смерти первой супруги отца писательницы — и заканчивается годы спустя после ее самоубийства. Повествование движется нелинейно: то хронологию нарушают сведения о группе английских интеллектуалов Блумсбери, то — история об основанном Вирджинией и ее мужем Леонардом издательстве «Хогарт-пресс», то — описание отношений с русскими писателями.
Пелевин давно вышел за рамки привычных категорий и оппозиций. Намеренно сократив жизненный цикл своих романов до пары осенних месяцев, он исключил себя из литературной ситуации, вменяющей каждому писателю в обязанность явить обновленный образ мира в форме некоего большого нарратива. Поэтому на этой стезе Пелевин халтурит осознанно и прямолинейно.
В рубрике «Опыты» поэзия городских будней – «Обнадеженной пропастью» Николая Васильева.
Тексты Артема Серебрякова из сборника «Чужой язык» можно назвать визуальными, его фразы иногда построены так, словно он описывает картины, предстающие его внутреннему взору. Но зачастую не видно продуманной структуры, только сам собой увлеченный язык.
