Анна Аксенова. Любовь правит миром

Анна Аксенова – писатель, исследователь и переводчик. Стихи, проза и статьи публиковались на русском и английском: «Ф-письмо», «ROAR», «The Village», «Дискурс», «Здесь», «Writer’s Block» и др. Резидент Дома творчества Переделкино.

Сергей Лебеденко: Вообще-то в русской литературе баня традиционно ассоциируется с чем-то положительным. «Баню любит тот, кто и чесаться не охоч», как у Сорокина. Но в рассказе Аксеновой баня превращается в филиал ада на земле, по крайней мере так его воспринимает главная героиня Марина. Баня — это набор обычаев вокруг бани, нарастающий жар и неразбериха, которую очень сложно выдержать. Ее и не выдерживает никто, кроме постоянных посетительниц да банщика, который как будто специально держится от бани подальше. И если соглашаться с заголовком рассказа, что «любовь правит миром», то точно не в той бане, которую посетила Марина.

Любовь правит миром

«Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится».

Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание»

Всюду на лавках лежала одежда, на деревянных столах стояли термосы, валялись сладости и фрукты. В большой комнате отдыха на одном из столов было организовано что-то вроде фуршета. Из колонки играла Аллегрова. Женщины подпевали, смеялись и чокались пластиковыми бокалами. «Неля, с днем рождения!» — взвизгивали они. 

Марина прошла к свободной лавке. Опасливо огляделась, убедилась, что шкафчиков тут нет, а значит, нужно сложить одежду аккуратно на лавке. Начала раздеваться. Она поставила зимние ботинки под лавку, трусы спрятала в карман брюк. 

— Поддают. Девочки, собираемся, собираемся. Идем, — пропела какая-то женщина за спиной у Марины, — Идем, скорее. 

Марина поняла, что забыла войлочную сидушку и полотенце. «Ладно, посижу на халате», — подумала она и заторопилась вслед за остальными. Прошла через опустевшую помывочную и юркнула в темную парную. Справа располагался широкий полок, на котором лежало женщин пятнадцать. Марина не стала пробираться глубже и села на ступеньках полка. Рядом с ней сидела женщина лет сорока с маленьким черным сердечком на лопатке. 

— Накройся, накройся, сейчас поддавать будут, — обратилась она к Марине. 

Марина повиновалась и торопливо натянула на плечи вафельный халат. Она постаралась завернуть край подола так, чтобы прикрыть промежность. 

В глубине парной у печи кто-то ходил, гремел какими-то предметами. Зашипела вода. Ковш за ковшом раздавалось шипение. Марина насчитала двадцать кипящих всплесков и сбилась. Она опустила голову к коленям. Стало жарче. Казалось, тяжелое горяченное облако резко осело сверху. Марина забыла снять крестик. Цепочка раскалилась и начала невыносимо жечь шею. 

— Любовь правит миром, девочки, любовь правит миром, — с придыханием громко сказала женщина, завернутая в простыню, она лежала на полке среди других укутанных тел. 

Марина начала вставать. Сидящие на ступеньках закопошились, пропуская ее. Когда она выпрямилась, ее обдало нестерпимым жаром, она не могла ни выдохнуть, ни вдохнуть. Она быстро вышла из парилки, сняла влажный халат и банную шапку и встала под душ. Внутри черепной коробки пульсировало, во рту пересохло. 

Из парилки повалили остальные женщины. Зашумела вода в душевых. Кто-то уже сполоснулся и переместился в комнату отдыха. С безучастным видом женщина лет пятидесяти лежала на лавке, закинув ногу на ногу, и массировала лицо металлическим валиком. Парочка девушек мазали лица глиной, одна — черной, другая — голубой. 

Две полненькие армянки, которые не ходили в парную со всеми остальными, встали из-за стола и засеменили к низкой деревянной двери парилки. Там было уже не так жарко. Они сбросили халаты и улеглись на них. Но наслаждаться влажной негой, созерцая бетонный потолок в разводах, им пришлось недолго. Дверь расхлебенилась, в парилку деловито вошла голая бабка с тряпкой и ведром. 

— Я буду мыть, девочки, — сказала она ласковым голосом, — Вам лучше выйти.

Женщины встали, недовольно оглядели костлявый зад бабки, которая, уже не обращая на них внимания, принялась мыть пол, и вышли. 

Женщины пошли прямо к уборщице, которая сидела на маленькой лавочке возле входа в комнату отдыха. 

— Сколько можно это терпеть? Что за самоуправство? Мы не можем нормально попариться! Приходят эти и наводят баню так, что зайти невозможно. И музыку свою включают. Пусть приходит настоящий банщик и наводит!

Уборщица с грустными миндалевидными глазами вздохнула и сказала, что сейчас сходит за банщиком. 

Через пару минут она вернулась и начала обходить всех, тихо говоря, с едва различимым восточным акцентом:

— Сейчас придет Олег, наш банщик. Оденьтесь, пожалуйста. 

Все понимающе кивали и накидывали что-то. 

— Можно? — раздался за дверью комнаты отдыха мужской голос.

К двери тут же подбежала голая бабка Клава, просунула руку за дверь и начала отталкивать Олега.

— Иди, иди, иди, мы без тебя тут разберемся. Без тебя разберемся. 

Олег все же как-то просочился в комнату. Вокруг него столпились негодующие женщины. Сначала они говорили певуче и негромко:

— Как это кто-то жалуется? На что жалуется? Клава все замечательно наводит. Кому это тут не нравится?

— Дорогие женщины, поймите, пожалуйста, не должно быть самоуправства. Ни в плане пара, ни в плане музыки. Иначе я приду и буду сам наводить баню. Если вы не можете договориться. 

Голоса становились громче. Клава с овсяной маской, сбившейся комьями на лице, стояла перед Олегом, уперев руки в бока.

— Не надо нам тут тебя. Мы сами разберемся. Сами разберемся. Кому не нравится? Кому не нравится? Я пятнадцать лет эту баню навожу. Всем все нравится. Все нравится, — вопила она.

Олег отступил. Клава побежала наводить баню. 

— Девочки, быстрее, быстрее, быстрее. Все готово. Собираемся, собираемся, собираемся, — затрещала она, выйдя из парной.

Женщины гурьбой хлынули в парную. Они разлеглись на полке, усадив Марину в дальний от ступеней угол, сказав, что там не так жарко.

— Клавочка, мы тебя очень любим, — медовым голосом сказал кто-то в полумраке.

— Да, очень любим. А эти две пришли, недотраханные, всем настроение портят.

— Девочки, ладно, ладно. Любовь правит миром. Любовь правит миром, — напевно произнесла какая-то женщина.

Частые резкие плевки из ковша зашипели на камнях.

Кто-то запел:

За рекой над лесом рос кудрявый клен,

В белую березу был тот клен влюблен.

И когда над речкой ветер затихал,

Он березе песню эту напевал.

 

Другие голоса затянули:

Белая береза, я тебя люблю.

Протяни мне ветку свою тонкую.

Без любви, без ласки пропадаю я.

Белая береза, ты любовь моя.

Удушающий жар опустился на полок.

 

Голоса продолжали:

Но однажды ветер это услыхал,

Злою страшной силой он на клен напал.

И в неравной схватке пал кудрявый клен.

Только было слышно через слабый стон:

 

Белая береза, я тебя люблю.

Протяни мне ветку свою тонкую.

Без любви, без ласки пропадаю я.

Белая береза, ты любовь моя.

Дышать было невозможно. Марине казалось, что голоса женщин ввинчиваются ей в голову. Она пыталась закрыться от жара халатом, но его не хватало. Его невозможно было натянуть на кисти рук и на ноги. Закрыв лицо ладонями, она встала. Согнувшись, она пробиралась к выходу между лежащими телами. Она старалась ни на кого не наступить, но тела двигались, как будто уступая ей дорогу, а нас самом деле лишь затрудняя продвижение. Путь до ступенек показался невыносимо долгим. Она, наконец, шагнула вниз, подбежала к двери и вышла. 

Тыльная сторона ладоней горела. Марина встала под душ, покрутила кран, чтобы сделать воду прохладной, но не ледяной. Ее тело быстро охладилось. Только руки продолжали гореть и пульсировать. 

Она прошла в комнату отдыха, держа руки аккуратно перед собой и рассматривая их.

— Что случилось? — спросила уборщица. 

— Мне кажется, я обожгла руки.

Уборщица ничего не ответила и вышла из комнаты. Она вернулась через пару минут с флакончиком Пантенола. 

— Вот, намажьтесь.

— Да нет, не надо, — Марине было неудобно. Руки болели, но не так чтобы сильно. 

— Намажьте, намажьте. 

Марина выдавила густую пену на руки и бережно размазала ее. Пена осела белыми разводами. Марина сидела, держа руки перед собой.

— А кто это обжегся в парной? А, Вы обожглись? — к Марине подошла худая блондинка, обернутая вафельным полотенцем. Полотенце было завязано на груди узлом. По лицу у нее было размазано что-то ярко-красное. 

— Да, я, — тихо ответила Марина.

— Вы мокрая в парную пошли?

— Нет, сухая.

Женщина поджала губы и ушла. 

По бане распространилось известие о том, что Олег все-таки придет сам наводить баню. Марине хотелось узнать, будет ли его баня существенно отличаться. Она переместилась в помывочное отделение и стала ждать, когда Олег наведет баню. Марина села на кафельную тумбу и принялась рассматривать женщин. 

В помывочной висел густой пар из-за того, что окно возле парной было все время открыто. Она видела только нечеткие силуэты. Девочка-подросток принимала душ. На фоне блеклого очертания ее тела выделялся темный треугольник промежности с густыми лобковыми волосами. На другой кафельной тумбе стоял большой таз с кофейной гущей. Женщина средних лет натирала этим самодельным скрабом старуху. Постепенно ее тело, все состоящее из рыхлых складок, стало черным. Вокруг этих двух на полу образовалось черное пятно. Оно размывалось и тянулось к стоку. 

Из комнаты отдыха раздавались смех и музыка. Начала выстраиваться очередь в парную. На этот раз никто не стал одеваться к приходу Олега. Те, кто мылись в душе, продолжили мыться. По комнате отдыха расхаживали голые женщины с пластиковыми стаканчиками шампанского. 

Олег наводил баню долго. Ему все время чего-то не хватало. Он послал уборщицу поискать деревянную колотушку. Колотушка не нашлась. Женщины нетерпеливо переминались. Наконец он вышел из парной, позвонил в колокол в комнате отдыха и разрешил заходить в парную. Марина села на нижнюю ступеньку. 

— Ковшик сломан, им печную дверку подпирали. Опахало сломано, — бубнил Олег.

— А у Клавы свое опахало, — подал голос кто-то с полка. 

— В парной разговаривать нельзя! — объявил Олег, — Сейчас вернусь, — и вышел.

Женщины сидели тихо некоторое время. Влажный легкий пар обволакивал помещение. Было легко дышать. Внутри разливалось приятное тепло. Марине даже захотелось снять халат. Но она не решилась этого делать, так как не знала, насколько жарче станет, когда Олег вернется с опахалом.

Она опасалась зря. Жарче стало совсем чуть-чуть. 

— Сидим, дышим, — сказал Олег и ушел теперь уже насовсем. 

Женщины дышать больше не хотели и скопом ринулись к выходу. Последние, кто выходил, оставили дверь открытой. 

— Софочка, помоешь? — из комнаты отдыха показалась Клава, она обратилась к худой блондинке, которая спрашивала Марину об ожоге. 

Софочка с улыбкой кивнула и начала наливать воду в железное ведро.

Женщина рядом с Мариной спросила другую полушепотом:

— Это клубника у нее на лице?

— Наверно, — вторая передернула плечами в мраморных разводах.

Как только Софочка помыла, в парную пошла Клава. Она остановилась в дверях и громко, ни к кому конкретно не обращаясь, сказала:

— Наводить он будет нам баню. Чтоб наводить, надо уметь это делать. А он нихера не умеет. И все, кто к нему пошел париться, предатели. 

Марина достала из своего пакетика, который лежал на подоконнике, мочалку и кусок дегтярного мыла. Она тщательно намылилась и всполоснулась под душем. Пока она убирала мыло и мочалку в пакет и доставала шампунь, все души успели занять. Марина стояла и ждала, когда какой-нибудь душ освободится. Помыв голову, Марина вспомнила, что забыла полотенце. Она решила посидеть чуть-чуть в комнате отдыха и обсохнуть. 

Голова болела, глаза закрывались. Марина посмотрела на женщину, потягивающую пиво из пластикового стакана, и ее начало подташнивать. 

— Скорее, скорее, скорее. Идем, идем, идем, — по комнате прошла Клава, созывая всех в парную. 

— Мам, можно я пойду? — спросила девочка лет четырнадцати у женщины с пивом.

Марина вспомнила, что видела ее в душе. Когда девочка говорила, во рту у нее блестели металлические брекеты. 

— Иди, иди, только не садись, где жарко. 

Марину мутило. Она слегка посушила волосы феном. Увидела в зеркале, что под глазами проступили синяки. Она начала одеваться, но почувствовала, как подступает рвота, и поспешила в туалет. Чуть-чуть не успела, ее стошнило мимо унитаза. Марина постояла немного, опираясь на стену. Она хотела вытереть рвоту туалетной бумагой, но диспенсер был пуст. Она вернуться в комнату отдыха, села на лавку и задумалась, следует ли попросить тряпку у уборщицы. Но ей было так неловко. Она начала потихоньку натягивать джинсы. 

— Любовь правит миром, девочки, любовь правит миром, — потягиваясь, произнесла Софочка, лежавшая в ряду других женщин. 

— Клавочка, спасибо тебе, — послышалось из темноты с разных сторон.

В самом дальнем углу полка сидела девочка-подросток, опустив голову на прижатые к груди колени. Парная начала пустеть. Свет падал на ступеньки полка из небольшого окошка. Оно было раскрыто и пыталось вытянуть жар из парной, но жар начал мягчеть, только когда распахнулась дверь и вошла Клава с ведром и тряпкой. 

— Я мыть буду. Детонька, ты бы вышла, — ласково сказала она, — Лапочка? Деточка?

Клава забралась на полок и начала брызгать водой из ведра на девочку.

— Перегрелась, перегрелась.

Клава спустилась с полка и выглянула за дверь.

— Девочки, помогите вынести, перегрелась, перегрелась она. 

Три женщины поспешили в парную. Они взяли девочку под руки и вынесли в комнату отдыха.

— Это чья? Это чья? Это чья? — кричала Клава.

Подбежала мама девочки в синтетическом выцветшем халате. Ее рот и глаза округлились от ужаса и непонимания происходящего. Девочку уложили на лавку. 

С разных сторон слышались сочувственные предложения. Может, скорую? Водкой ей виски потрите! Есть ли у кого-нибудь нашатырь?

Клавы нигде не было видно. Она вернулась в парную и начала мыть полы, твердо стоя на прямых ногах и сосредоточенно вихляя худым задом.

Обложка: Челси Вонг