Рецензии

История исследования адмиралом Невельским Дальнего Востока оказывается довольно личной для Андрея Геласимова, о чем он неустанно говорит в интервью — это целый сюжет для отдельной книги.

Москвиной удалось искусно размыть границы документов, создать сложный, одновременно тонкий и многослойный коллаж, и семейный архив превратился в роман. Вернее, в несколько романов, ведь рождение человека — это результат встречи двух людей, а в их судьбах, в свою очередь, переплетены жизни многих поколений.

Гедройц не возвращал великую Польшу, а строил новую Европу, чего ему не могли простить ни эмигранты, ни социалисты, ни даже польские инакомыслящие — для них «Культура» была журналом далеким и слабо отображающим повестку дня.

Счистив революционный пафос с одного из самых любимых советской властью драматических произведений, режиссер Виктор Рыжаков и драматург Ася Волошина расслышали музыкальность, пронизывающую «Оптимистическую трагедию», — и рискнули подчинить ей жанр спектакля.

Хорошо, что Басинский рассказывает о «Дневнике» потенциальным читателям, возвращает его в литературу, однако в целом исследование выглядит несерьезно и поверхностно

В новом произведении Юрий Буйда смело и подчас залихватски использует приемы плутовского романа. Повествование ведется от лица писателя-неудачника Сталена Игруева, жизнь которого изобилует событиями из дешевого азиатского боевика. События эти такие же искусственные, как и имя главного героя. Но даже эта искусственность не умаляет достоинства книги, в которой нет-нет, да и проявляется нечто интеллектуальное, дискуссионное и актуальное.

Для любого творца выбор темы повествования крайне важен, а личность главного героя — архиважна. Публицист Игорь Молотов понимает это, как никто другой. Он рассказал историю революционера из Венесуэллы — Ильича Рамиреса Санчеса. Книга «Мой друг Карлос Шакал» уникальна, и ее аналогов не существует, ведь автор в буквальном смысле подружился со своим героем.

В наше время, когда левое и правое размылись и превратились в неразличимый сплав, опыт Устрялова снова оказывается востребован. Уже не разные идеологии воюют друг с другом, а сама форма идеологии, даже без внятного содержания, противостоит сознанию отдельной личности. И здесь стоит вспомнить харбинского философа-одиночку

В упоминаемых реалиях художественного мира романа легко угадывается современная российская действительность, но в то же время реальность его оказывается фантастической: герои словно одновременно находятся и в сюжете вечерних новостей, и в художественном пространстве замятинского романа «Мы», и в футуристическом мире братьев Стругацких.

Но искусством и экономикой польза кураторской работы не исчерпывается. Напротив, мы можем курировать самих себя, как бы напыщенно это ни звучало. Более того, мы уже этим занимаемся. Люди больше не наследуют свою идентичность от семьи, региона, в котором родились, и так далее. Они выстраивают ее сами, тщательно выбирая «стройматериалы».

«Самая главная молекула» заинтересует как школьника, так и студента, потому что, в отличие от учебника, повествование выстроено не как набор разрозненных и не связанных между собой параграфов, а как история открытия и изучения молекулы ДНК. Описаны не только результаты удачных экспериментов, но и не столь успешные попытки ученых приблизиться к истине. Это делает книгу похожей на увлекательный детектив, в котором ученые ищут ответ на вопрос, что же такое ДНК и как она устроена.

Вряд ли существует много людей, способных понять Арно Шмидта без подсказок и объяснений. Тем ценнее вышедшее издание трилогии Nobodaddy’s Kinder, «Ничейного отца дети», где почти половину текста составляют комментарии и едва ли не комментарии к комментариям, путеводная нить в нагромождении слов.

Новый сборник Бренера состоит из нескольких десятков эссе о разных творцах, от совсем коротких лирических зарисовок до пространных размышлений о наиболее важных для автора персонах — например, о Мантенье, Гойе, Караваджо, людях так или иначе маргинальных и близких автору книги своим активным жизнетворчеством.

Парадоксально, но все великие американские романы опровергают великую американскую мечту. Изданная на русском языке в нынешнем году, спустя восемь лет после выхода книги в США, «Американская ржавчина» Филиппа Майера продолжает эту негласную традицию.

В издательстве Ad Marginem вышли биография Дерека Джармена, написанная Майклом Чарслвортом, и книга самого режиссера — «Хрома». Журнал «Прочтение» подготовил материал о судьбе и интересах британского авангардиста.

Чтобы проникнуться эстетикой смерти и ужаса, необязательно белить лицо и рисовать кровоподтеки. Испытать острые ощущения можно, даже оставшись дома. Нужно лишь правильно подобрать книгу на вечер.

Жизнь не исследуется — она сочиняется и «выписывается». Примеров так много, что, кажется, все это просто не может быть случайным. Есть подозрение, что Кузнецов делает это намеренно, транслируя мельчайшие фрагменты литературных и не очень литературных субтрадиций.

С первых же строк автор показывает: тут главным будет не архитектура, каналы и лодочники, а мой город, пусть мой он — лишь временно.

К любому из следующих комиксов в комплекте обязательно должен идти карманный фонарик. Читать эти истории, накрывшись одеялом с головой, особенное удовольствие. Впереди школьные каникулы, «Прочтение» знает, чем занять ваших отпрысков, даже если они не хотят вылезать из кроватей.

Пола Хокинс постоянно меняет рассказчика — история развивается по спирали, затягивая читателя в омут. Это не обычный детектив в том смысле, что здесь нет героя, который двигал бы сюжет, проводя расследование и сопоставляя разные взгляды, — это задача читателя. Каждый персонаж пытается разгадать свою загадку, поднятую со дна души трагедией в Смертельной заводи.

Роман «Горячее молоко», включенный в короткий список «Букера-2016», выводит на сцену молодого антрополога Софию. Она приезжает с больной матерью Розой в испанский городок в надежде найти панацею от недуга. И пока читатель становится свидетелем драматического конфликта между матерью и дочерью, Испания превращается в мифические подмостки.

Главная героиня «Свидания с Квазимодо» — психиатр Юля, рассматривающая на работе фотографии «удушенных-застреленных». Автору мало жутких подробностей убийств, он связывает их с древнегреческой мифологией. И «в наши дни убивают из-за оскорбленной чести, из-за поруганной любви». Юля удивляется, почему преступление Медеи — это высокая трагедия, а преступление по тем же мотивам сегодня — уже патология.

Произведения Виктора Iванiва как бы находятся на границе между сном и явью, постоянно пытаются ускользнуть от понимания, однако при этом остаются где-то на его краю, работая скорее с подсознанием читателя, чем с его сознанием.

В «НЛО» вышел увесистый том, посвященный филологу. Внутри можно найти публикации гаспаровских текстов, рефлексию над его наследием, а также литературоведческие этюды об авторах, входивших в круг его интересов. Научные тексты о Гаспарове удивляют заостренным вниманием к интеллектуальному окружению его творчества.

Убийства, рок-н-ролл, отношения и социум — в романе Коу было бы чересчур много всего, если бы не отличные шутки и абсолютная кинематографичность: тарантиновская жестокость, смешанная с абсолютно искренней, какой-то подростковой и местами нелепой нежностью.

К ночи с 21 на 22 июня 1941 года каждый из трех героев подходит в буквальном смысле рука об руку или со своим преступлением, или со своей одержимостью. Для каждого из них финал остается открытым, неясно, что ждет впереди, они не знают еще о начале войны, только слышат ее звуки издалека, не понимая их чудовищного значения.

Ханна Кралль — писательница и журналистка, но прежде всего польская еврейка — говорит о войне просто, без гимнов и плачей. В детстве, во время Холокоста, она потеряла отца и практически всех родственников в лагерях смерти, сама спаслась чудом — ее укрыли на арийской стороне.

История семейной катастрофы, почти «Господа Головлевы», написанные в одной из параллельных реальностей. И роли играть здесь будут пара безумных цирковых артистов и их дети — лысая карлица-альбинос Оливия, Артуро с ластами вместо рук и ног, Элли с Ифи, сросшиеся в талии сиамские близняшки, и младшенький Цыпа, с виду совершенно обыкновенный.

Остается загадкой, кого же Сана Валиулина считает тем самым Синей Бородой. Возможно, в обличье этого мужчины должно предстать время, которое становится безжалостным, когда люди про него забывают и пытаются жить сегодняшним днем. Потому что тогда мир может оказаться в стерильном безвременьи, где ценность каждого человека ничтожна.