Без имен и голосов

• Павел Кошелев. Фрукты и фруктики. — СПб.: Князев и Мисюк, 2022. — 127 с.

Узнать, где приобрести книгу, можно на сайте издательства.

«Фрукты и фруктики» сходу можно принять за роман воспитания или хотя бы за пародию на него. В центре повествования — подросток по прозвищу Лупик, который тусуется с такими же, как он неприкаянными малолетками. Лишенные имен, скрывающиеся за прозвищами вроде Ток, Крюгер или Дантист, они торгуют ворованным, чтобы наскрести на спайсы, — те самые «фруктики» — дерутся, пьют, курят, влипают в неприятности. Одна из последних, по законам жанра, должна была бы заставить ребят переосмыслить собственные поступки и сделать из шпаны ответственных членов общества. Но во «Фруктах и фруктиках» ничего подобного не происходит. Там вообще ничего толком и не происходит — читателю предлагают просто понаблюдать за трудными подростками, растущими в нулевые, их культурой и обычаями.

Описанию ритуалов, понятий и принципов этой небольшой группы посвящена значительная часть текста. От пацанской драки при свидетелях, которая называется «копéя», до жестокой игры «Голая сотня» — обо всем рассказано беспристрастно, как о рутине.

Правила простые. Участники раздеваются до трусов и по очереди чеканят мяч. Кто набирает сотню — выбывает из игры. Последний считается проигравшим. Он должен снять трусы и три раза пробежать по подвалу из одного конца в другой, а затем запрыгнуть в гору стекловаты, которая лежит в конце коридора.

Дебютная повесть поэта Павла Кошелева лишена дидактического пафоса, не педагогична и, в целом, не совсем о взрослении. Она о месте и среде, которую это место формирует. Неназванный город, собранный из воспоминаний о Северодвинске, родном для автора, представляется если не одним из главных героев, то уж точно их товрищем.

География «Фруктов и фруктиков» сперва ограничена Муравейником — колоссальной («Тридцать входных дверей. Пятнадцать скрипучих медленных лифтов») многоэтажкой, облюбованной бездомными, наркоманами и малолетними хулиганами. Одни здесь пьянствуют, а другие — пытаются как-то обустроить быт, развешивая по стенам плакаты и зажигая свечи. По ходу текста близ Муравейника вырастают поликлиники, школы, полицейские участки, в конце концов. Город наполняется жителями с характерными привычками, чуждыми Лупику и людям его круга.

Остановка «Спорттовары». Заходит рыбак в камуфляже, за плечами железный ящик для улова. Едет к нам на район, под моими окнами рыбу ловить — окна мои выходят прямо на набережную залива. Пара свободных мест еще есть, но рыбак демонстративно ставит ящик на пол и садится сверху. Они все так делают, это, похоже, принципиальный для рыбаков момент.

Как бы ни расширялся город, для местных подростков все хорошее в нем скрыто за едким спайсовым дымом из Муравейника, укрыто тенью огромного здания. Город — самый сильный из персонажей, способный подчинить всех жителей себе, забрать у них будущее, имена и голоса.

Обретение имени и голоса — важный мотив текста. Первого тут нет ни у кого, второго — только у Лупика, выступающего едва ли не соглядатаем, который не вмешивается в разборки, подспудно и ошибочно ощущая свою инаковость. Лишь к финалу, когда Лупик осознает, что похож остальных, он получает право на настоящее имя и единственную реплику в тексте.

База кажется бесконечной. Иногда попадаются похожие на наших грабителей, но я не записываю. Просто листаю. Все чаще и чаще попадаются друзья и знакомые. Все они здесь. Чокопай, Якудза, Ток, Дантист, Коктейль, Крюгер, Гусь, Тоник, Космо, Чикен, Лобстер, Джеймс… Все они здесь, в этой базе. Я листаю. Надеюсь найти среди них себя, но знаю, что не найду. Никогда не стану одним из них, но вечно буду на них похожим.
— Ну что, как успехи? — говорит мне мент-жиробас, не отвлекаясь от игры.
— О***тельно, — говорю я ему и листаю дальше.

При всей их маргинальности, герои книги в первую очередь дети, которым свойственно верить в чудеса и мечтать. В одном из эпизодов Лупик с друзьями залезает в тайную комнату в Муравейнике, где можно загадать любое желание, и оно обязательно исполнится. Нелепое наивное суеверие вскрывает боль, которую испытывают герои.

— Помоги мне уехать из этой страны навсегда, — говорит Башка, голос у него теперь стал серьезным. — Или хотя бы из этого ***чего города. Так, чтобы больше никогда сюда не возвращаться. Так, чтобы забыть к *** собачьим названия улиц и маршруты автобусов. Помоги поселиться мне в теплом красивом месте, где вечное лето, много красивых голых девчонок и можно целыми днями ничего не делать, просто жить в свое удовольствие. Где никто ко мне не до***ется на улице. Где все просто кайфуют от жизни. Помоги мне найти это место, **е твою мать, Муравейник! — Башка разошелся не на шутку. Мне хочется открыть глаза и убедиться, все ли в порядке с ним, но он вовремя сбавляет обороты. — Самое главное: помоги мне выбраться из этого города и забыть его. Помоги, Муравейник. О, Муравейник. Дай мне решимости и сил, Муравейник. Помоги.

Но Кошелев не дает героям сбежать, открывая их безрадостные перспективы. Один сядет, другой сопьется, третий умрет от передозировки. Картина возможного будущего возникает однажды в голове Лупика, будто бы сам город выходит на связь, чтобы сказать, мол, я все еще сильнее, я задавлю любое чаяние, переварю, превращу в часть себя.

Я слушаю себя дальше:
«Почти все пойдут на завод. Крюгер точно. И Якудза. У него, кстати, с рукой все в порядке будет, срастется. Он потом сломает ее еще раз, и она еще раз срастется. Так что на завод возьмут. Будет жить в Муравейнике, напиваться по выходным. Практически все так. Но есть исключения. Дантист вот начнет барыжить, к примеру. Чокопай в малолетку скоро сядет. Но ему это даже на пользу пойдет. Подкачается там. И в целом выйдет оттуда более спокойным, что ли, уравновешенным. Ток в один из дней исчезнет с радаров, никого не предупредив. Наверное, маму поедет искать. А Коктейль после школы переедет в Питер и двинет там кони от наркоты».

По Кошелеву, Муравейник всегда будет нависать над теми, кто родился у его подножья. И для этого Муравейнику совсем не обязательно быть гигантской многоэтажкой.