Я не то что привык — я люблю

• Дмитрий Кудров. Жить с вами. — М.: ИД Городец, 2021. — 283 с.

«Меня всегда страшно расстраивало в современной мне русской литературе, что она пыталась абсолютно изолироваться от реальности. Ещё лет двенадцать назад можно было сказать, что ни один русский пишущий человек в окошко не выглядывает», — говорила Анна Наринская на вручении премии НОС в 2020-м году.

Что ж, быстро ли, медленно ли, но призывы фиксировать и анализировать реальность достигли писательских ушей. Современные тридцатилетние вернули героя на улицы наших городов. Герои не стесняются говорить современным языком и использовать сленг, препарируют травмы и борются с устаревшими нормами. А еще герои, вторя своим прототипам, нередко бегут из провинции в Москву и Петербург — поближе к карьерным перспективам, достойной городской среде и культурному разнообразию. Бегут, чтобы через несколько лет вернуться... и ужаснуться пропасти, выросшей между ними и малой родиной.

Вот он, очередной тридцатилетний, едет к себе в Развалинск, где люди курят на лестничных клетках и сморкаются на улице под ноги, где видеоизображение психотерапевта подвисает из-за нестабильного интернета, а таксист соглашается ехать только за наличку. И черт бы с ней, с наличкой! В Смоленске героя могут укусить вампиры средней полосы, а уж про моногорода русского Севера и упоминать нечего: там возвращенца поджидают оккультные маньяки, убийцы детей и сектанты, заманивающие в свои сети доверчивых матерей.

Знаете, есть что-то настораживающее в этих мотивах. Плеханов в свое время замечал, а Лебский напомнил: общественные реформы 1860-х породили не только разночинцев-революционеров, борцов за народовластие и всеобщее освобождение, но и разночинцев-дельцов, которые, вырвавшись из народной среды и хорошо ее изучив, презирали и эксплуатировали крестьян куда изощреннее дворянства.

Сейчас, столкнувшись с новыми разночинцами и прозой их поколения, мы рискуем повторить этот виток. Провинция русской прозы десятых вполне может превратиться в территорию безысходности и брезгливости, в болото, где не-уехавшие живут в говне — и подавно, «сами виноваты». А русский Север — так вообще в хтоническую пустыню, по которой бродит лихая нечисть.

Именно поэтому крайне важно обращать внимание на произведения, рассматривающие отношения центра и периферии с другого ракурса. Например, на сборник рассказов воронежского писателя Дмитрия Кудрова, который вышел в прошлом году в серии «Книжная полка Вадима Левенталя» и остался практически незамеченным.

Прежде всего стоит сказать, что Кудров не обеляет провинцию. Периферия в его прозе распадается и стагнирует, причем распад и стагнация мастерски переносятся на сам текст. Фразы расползаются, превращаются в свалку букв, пунктуация сбоит, синтаксис становится каскадным. Распад проникает и на другие уровни: герои не растут и не деградируют, сюжеты не клеятся, конфликты не то что не разрешаются — они даже не завязываются толком, плетутся на холостом ходу. Стерильное отчуждение. Русский медитативный нуар, увязая в котором, нет-нет да подумываешь захлопнуть книгу и забросить ее куда-нибудь подальше.

Но одновременно с этим распад притягивает. Читателя засасывает, словно в трясину.

А между тем внезапная апрельская жара и сезон пыли — с востока тянет пески и зловоньем. Разложение и распад города, живописные руины, былое и трупы прошлого: сталинский ампир и брежневский модерн, николаевская русь-псевдорусь. Все по швам трещит: штукатурка осыпается, дерево гниёт, бетон крошится. Милые развалины, я не то что привык — я люблю. И на дух не переношу новострой (врыть бы его в землю — мертвым мёртвое). Может быть, потому, что в руинах я родился и я рос (взрослел и утверждался), (старел и осквернялся) я страдал среди новостроек.

Распад всего и вся — благодатная почва для чернухи, «рашки-парашки» и люмпенов-вурдалаков, потерявших последние признаки человечности. К счастью, Кудров делает героев противоречивыми, а их недостатки объясняет разного рода травмами. Летаева, взламывающего деревенские дома, избивает дома отец. Парнишку-беженца с Донбасса, исполняющего любые приказы друзей или учительницы (вплоть до поедания ужина с пола), долго травили в школе. Не демоны, а жертвы. Вместо презрения испытываешь к героям сострадание. Хочется подослать к ним персонажа, который помог бы, избавил от наносной жестокости и страданий.

В своей прозе Кудрову удалось выстроить удивительно неколониальный взгляд на отношения Покинувших и Провинции. Что навещающий в Ростове семью бизнесмен, что коротающий лето в деревне школьник-москвич, возвращаясь в столицу, привозят обратно и проблемы, и страдания. «Я иногда думаю: что сделать? Застрелиться? Уехать в Африку? Но ведь я увезу с собой все, я от этого не отделаюсь», — писал прозаик-эмигрант Гайто Газданов в XX-м веке. Вот и герои Кудрова никуда не убегут. Потому что в первую очередь «ад — это мы сами». И те, кто остался. И те, кто сбежал.

Удивительно, как такой оригинальный взгляд на проблему остался почти незамеченным. Не менее любопытно, какой проза Дмитрия Кудрова станет в будущем. В героях его ранних рассказов еще жила наивная тяга к родине и юношеский оптимизм. «Слушай, Иванов, давай никуда не поедем. <...> Не в том смысле, а вообще! Давай останемся тут», — предлагал главный герой своему приятелю в «Призраке». «Откуда мы уехали, там уже ничего нет», — произносит в телефон один из героев сборника «Жить с вами» два года спустя.

Как бы они не превратились со временем в разночинцев-дельцов, эти герои, вот что. Тогда у нас совсем не останется альтернативы. Ни у нас, ни у провинции.