Ритмичный вой

• Денис Джонсон. Сны поездов / пер. с англ. С. Кумыша. — М.: Синдбад, 2021. — 144 с.

Автором «Снов поезда» движет только одна цель: создать мистическую картину, используя материал и фактуру реальной жизни, узнаваемые кинокадры глобальных событий и мельчайшие штрихи быта ушедшего века. По сюжету этот роман — последовательный рассказ о событиях жизни одного незнакомого нам человека. Поначалу, возможно, возникнет раздражение: почему я вообще должен это читать? Но мало-помалу книга захватывает, затягивая в прошлое столетие, в опасные леса и гари Северного Айдахо. Будто бы написанная остывшим пеплом и тихим воем, она, если попадет в резонанс с воспоминаниями читателя, долго еще будет отзываться горьким привкусом, отсвечивать черно-белыми фото ретро-снимков начала XX века.

Однако, читая эту прозу, придется проделать определенную мыслительную работу, как если бы вы читали поэзию. Не скользить по поверхности — всматриваться в глубину. Не забывать мелочей — они еще встретятся. Автор находит смысл и рифмует события в совсем не поэтичной жизни работяги-отшельника. Видит поэзию в почти никому незаметном жизненном пути Роберта Грэйньера, неведомо где родившегося, много где трудившегося, внезапно все потерявшего и дожившего до старости в каком-то покорном полусне, позволяющем не чувствовать душевную боль. Таких судеб в мире множество, и, наверное, каждый из нас припомнит подобную. Но выделить эту линию жизни среди миллионов таких же и придать ей особое значение — такое под силу только настоящему писателю.

Книга состоит из девяти частей, как бы девяти разноразмерных строф, каждая из которых воет собственным ночным поездом. Железнодорожные составы пронизывают повествование, будто структурообразующие заставки в череде кадров из жизни Роберта. Грохочущие, гудящие, дымящие и набирающие скорость поезда не погружают в сон, а, напротив, каждый раз возвращают в реальность, обозначают ключевые моменты. Вот Роб, просыпаясь в ночи от звука ночного поезда, обнаруживает, что он лежит в комнате один, рядом с ним нет жены и дочери, и этот звук — предвестник потери. Вот он сам возвращается к семье на поезде, который привозит его к полосе пожара, погубившего огромное пространство (события основаны на реальных: «великий пожар» 1910 года в Северо-Западной области Соединенных Штатов уничтожил три миллиона гектаров леса, несколько городов и множество поселков).

А вот сразу восемь составов переезжают тело его приятеля — так, что остальные поезда приходится останавливать несколько дней подряд, чтобы дать возможность родным собрать останки. Да что уж там говорить:

История его жизни началась с путешествия на поезде, которого он не помнил, а завершилась, когда он стоял и смотрел на поезд, перевозивший Элвиса Пресли.

Поезд-время, поезд-знак, поезд-жизнь, поезд-индустриализация — в книге найдется множество значений этого образа. Так рождается смысловая многослойность простого жизненного пути, позволяющая возвращаться к этому тексту снова и снова.

Подробно рассмотреть главного героя почти не удается, будто бы он нам тоже снится. Он всегда в центре повествования, но другие существа, громадные деревья или пролёты мостов, бродячие цирки и чужие жилища отвлекают внимание, в том числе и внимание героя. Чего стоит одна только белая полоска, оставшаяся на ноге торговки, когда та ее почесала — этот след буквально превращает Роба в безумца на несколько дней! Безумие отступает только перед лицом вечной красоты:

К закату все прекратилось. Он стоял на скале. Он нашел ход в своего рода арену, окружавшую озеро Спрус-Лейк, и смотрел вниз на воду в сотнях футов под собой, на ее плоскую поверхность, неподвижную и черную, как обсидиан, погруженную в тень окружающих скал, окаймленную двойным кольцом вечнозеленых деревьев и их отражений. Вдали, в сотне миль, виднелись Канадские Скалистые горы, все еще залитые светом, вершины в снегу — как будто мир был в разгаре творения и горы образовывались из нависших над ними облаков. Он в жизни не видел ничего грандиознее.

Перемещение внимания от героя к миру и от мира к герою гипнотизирует, но вот снова гудит поезд — и морок слетает. Книга пульсирует благодаря чередованию медленных, тяжелых периодов, когда Роберт погружается в свои горестные воспоминания, и быстрых новелл, рассказанных случайными встречными. 

Сам герой, спроси мы его, случалось ли с ним что-то замечательное в жизни, наверное, вспомнит от силы два-три события, включая женитьбу. Полёт на самолёте и диковинное существо в цирке — вот его воспоминания (прочти он целую книгу о себе — очень бы удивился). Второстепенные персонажи романа, напротив, снабжены невероятными жизненными историями, преступными, в духе времени, или на грани преступления. Взрывник-счастливчик Арн Пиплс, бомж с перерезанными сухожилиями, Кутеней-Боб, землемер Питерсон, «которого, на минуточку, подстрелил его собственный пес» — вот неполный список героев, чьи истории разбавляют путь Роберта, как байки попутчиков в поезде.

Важные персонажи романа — собаки и волки, создающие в повествовании тот самый мистический фон. Граница между волком и человеком в истории почти стерта, в разговорах пульсирует ужас перед звериной сущностью людей, выказывается уважение к уму и силе зверя. «Ребенок знает меньше чем щенок того же возраста» — это слова матери, держащей на руках младенца. При этом у ребенка, как оказывается, больше шансов выжить в дикой природе, чем у взрослого. 

Горестные галлюцинации Грэйнера с плывущим по воздуху чепцом его жены не так страшны на этом зверином фоне, скорее — ожидаемы. Это усиленное осмысление того, что произошло во время грандиозного пожара с его семьей, помогает Роберту на чем-то успокоиться, до чего-то додуматься. Тогда призраки уходят из его жизни. А волки — остаются.

...и из его глотки вырвался звук, низкий и ужасающий, заполнивший весь зал, как ветер, пришедший одновременно со всех четырех сторон света; с грохотом поднялся от земли, из-под половиц, перерос в рев, поглотивший слух, выкристаллизовался в голос, забивавший пазухи, проникавший в самый мозг тех, кто его слышал, становясь все выше, выше, все жутче и прекраснее — первозданный идеал всех подобного рода звуков: туманных горнов и корабельных гудков, одиноких паровозных свистков, оперных арий, и флейтовых мелодий, и волынок с их тягучими скорбными песнями. Внезапно все погрузилось во тьму. И то время ушло навсегда.

К концу романа путь героя закончен, и для верности Джонсон в финале еще раз в одном абзаце пересказывает основные события. Становится очевидно, насколько они не равны друг другу — этот абзац, измеряющий жизнь сурового мужчины-отшельника буквально в нескольких числах, и книга целиком, звучащая наподобие симфонии, половина звуков которой — индустриальные шумы. Как набор слов не равен стихотворению, а несколько букв — слову. Сама история Роберта Грэйньера не так красива, как рассказ о ней. Более того, без талантливого повествователя она была бы просто ужасна, и можно было бы только желать, чтобы пепел ее скорее развеялся. Но, созданная Денисом Джонсоном (тоже почти в конце его жизни), она превратилась в пустотелую гудящую на ветру статуэтку из прессованного пепла — и ею можно любоваться.