Судебный роман

В этом году «Прочтение» — партнер «Национального бестселлера». В рамках этого партнерства рецензии нашего обозревателя и члена большого жюри премии Елены Васильевой на книги лонг-листа будут одновременно публиковаться на обеих платформах, у нас — в расширенном варианте.

• Сергей Лебеденко. (не)свобода. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022. — 403 c.

Несмотря на аннотацию романа Сергея Лебеденко, мне казалось невозможным — нет, правда невозможным, — что бóльшая часть действия «(не)свободы» будет происходить в залах судов. Что все герои книги так или иначе будут связаны с судебной системой. Но я ошибалась: это действительно крупный текст, посвященный только и исключительно третьей ветви власти и особенностям ее функционирования в современных политических условиях.

В этом уникальность «(не)свободы». И в том же ее проблематичность.

— С утра в редакции, потом по судам. Ну, или наоборот. От суда зависит.

— Интересно.

— На самом деле — не очень, — пожал плечами Олег. — Ездишь в разные места, долго ждешь, потом пишешь про то, что увидел. Ничего особенного.

Саша усмехнулась.

— Ты будто о какой-то бухгалтерии говоришь, а не о судах. Как чувак из департамента какого-нибудь о своем офисе, корпоративной почте и рыбках в аквариуме.

— Но это правда! Суды практически всегда одинаковые.

— Люди-то — разные; хоть и мрази. — Саша снисходительно улыбнулась одними губами.

Сами герои романа, находящиеся внутри судебной системы, подчеркивают ее шаблонность. Судебные процессы мало кому понятны, заседания за редким исключением неинтересны, а приговоры — как бы крамольно это ни звучало — навевают скуку. Да, многие из них оказываются решающими для человека, но форма оглашения этого решения такова, что глубину трагедии понять смогут только некоторые слушатели. Те, кто близко, да самые терпеливые.

Вот, например, герои приведенного выше диалога: выпускник юрфака, журналист и общественный защитник Олег Руцкой и Саша Шпак, дочь подсудимого, обвиненного в нападении на представителя власти. Они знакомятся на суде над отцом Саши, у которого рак второй стадии, а его все равно отправляют сначала в СИЗО, потом в колонию — а не в больницу. И эту трагедию можно прочувствовать, только терпеливо разобравшись в нюансах дела Шпака, — а разложить все по полочкам выходит не сразу.

Судебная система закрыта и зарегулирована, и функцию своеобразных ворот в нее выполняет язык протокола. Чтобы вникнуть в суть того или иного дела, надо обладать навыком понимания этого языка. Даже журналистские тексты, посвященные судебным процессам, не всем и не всегда понятны; большинству читателей, скорее всего, будет неясна разница между задержанным и арестованным. Лебеденко удается избежать витиеватого канцелярита и многоярусных цитат и показать «отрицательность» описываемого мира другими способами.

Например, никто из его персонажей — даже работающие не просто в системе, а на систему — не видит в деятельности судов, которым они посвящают жизнь, ничего хорошего или приятного. В «(не)свободе» ни один из героев не пытается со своей точки зрения показать мир обвинительных заключений и приговоров если не поэтично, то хотя бы заинтересованно. Здесь всем скучно и сложно — просто некоторым это помогает достичь карьерных целей.

К примеру, судья одного из московских районных судов Марина Костюченко постоянно сетует на то, что где-то недоработали следователи, а правозащитники и адвокаты по найму мешают всей системе функционировать дальше. У Марины нет желания решать юридические задачки, какие предлагают еще студентам юридических факультетов. Ее не радует эта работа. Она просто хочет, чтобы очередное заседание побыстрее закончилось, а ее избрали на место председателя райсуда. А когда ее собственная семья попадает под каток действий правоохранителей, она оказывается лишь бессильным наблюдателем. На нее же саму вешают заведомо проблемное «театральное дело» и обещают, что ведение его может как-то помочь близким.

Лебеденко смог избежать канцелярита, но не смог — большого количества персонажей, как центральных, так и второстепенных. Формально основных сюжетных линий три, но рассказчиков больше, и некоторые из них к судам не относятся — силовики, бизнесмены со своими интересами и интригами. Здесь не уйти и от сравнения романа со сложно устроенными судебными делами, в которых зачастую упоминаются больше десятка лиц. Но примерно в середине книги на четыреста страниц начинаешь путаться во второстепенных персонажах, особенно когда обнаруживаешь, что рядом действуют Муравицкая, Маславская и Метлицкий.

Как и на суде — если конкретизировать, то на суде по политическому делу — в «(не)свободе» довольно быстро становится понятно, кого тут будут считать хорошим, а кого плохим. С точки зрения судей, следователей, прокуроров и государственных защитников хорошие одни. С точки зрения независимых адвокатов и журналистов — другие. В этом нет никакой интриги, более того, по интонации автора мы безошибочно определяем, за какую команду играет он.

— Из-за таких, как вы, господин защитник, и вашей коллеги, клиенты потом по колониям чалятся и отыскать их не могут.

— О, какие новости, — съерничала Муравицкая, пропуская торопящегося покинуть комнату Уланова и семенящего за ним Сергеева. — А я думала, это из-за следователей, которые дела фабрикуют, и надзирателей, которые оставляют родственников в неведении.

«(не)свобода» — роман довольно ангажированный. Тут сразу все более-менее ясно про всех героев, а учитывая, что в центре внимания находится резонансное «театральное дело», то и итог предсказуем. Вольно или невольно перенимая характеристики описываемой системы, «(не)свобода» оказывается в какой-то мере экспериментом: можно создать художественный текст столь же подробный, как и протокол суда, можно поместить в него героев столько же, сколько бывает в реальных делах, и можно оставить действие безо всякой интриги, потому что система предсказуема.

Дело-то театральное, но достойного театра из описанного суда не получается.