Биография цветка

• Доминик Фортье. Города на бумаге / пер. с фр. А. Смирновой. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2022. — 224 с.
   

Из-за того, что модель должна была долгое время быть неподвижной,
эти изображения при всей их простоте,
подобно хорошим рисункам и живописным портретам,
оказывают на зрителя более глубокое и долгое воздействие,
чем более поздние фотографии.

Эмиль Орлик о ранней фотографии

Как мы представляем себе Эмили Дикинсон?

«Она предстает худенькой и бледной, с длинной шеей, украшенной ленточкой темного бархата, с черными, широко расставленными глазами, выражающими сдержанное внимание, с легкой улыбкой на губах. На ней простое, присборенное на талии полосатое платье со светлым воротничком, в левой руке — подобие бутоньерки», — так Доминик Фортье описывает единственный достоверный дагерротип поэтессы. «И нет других фотографий, где она была бы моложе, старше или стояла, — а может, и были, но потерялись, порвались. У нее нет и никогда не будет ног. Отныне и навсегда она останется только этим лицом. Вернее, даже не лицом — этой маской».

Американская поэтесса Эмили Дикинсон родилась в 1830 году в Амхерсте, штат Массачусетс, где и умерла спустя пятьдесят пять лет, оставив наследие из почти двух тысяч неопубликованных стихов. Ходила всегда в белом, почти никогда не покидала родного города, а в последние годы — и своей комнаты. Хозяйка богатого гербария и изобретательница рецептов. Для биографов линия ее жизни размечена лишь несколькими зарубками-событиями, огромные пространства между которыми позволяют трактовать фигуру американской поэтессы сколь угодно вольно. Современная франко-канадская писательница Доминик Фортье заполняет эти пустоты тестом, замешанным на образах поэзии Дикинсон.

Книгу нельзя назвать новой биографией — она написана на основе работ других авторов, писем и разглядывания гербария поэтессы. Это не филологическое исследование — новаторство ритмики и образности здесь упоминается лишь со слов бородатого патриархального редактора, журящего ее: «Стоит ли молодой женщине как вы...» — чтобы подчеркнуть: Дикинсон не такая, как все там, но такая же, как все мы тут. Этот безусловно изящный текст Доминик Фортье — художественный домысел внутреннего мира поэтессы.

Вынесенный в название город на бумаге появляется, когда брат Эмили Дикинсон указывает ей на загадочный Линден, объясняя устройство карты. Город на бумаге — населенный пункт, не существующий в реальности, но наносимый в качестве знака копирайта: если он появится на другой карте, автор сразу распознает плагиат. 

— Смотри, чтобы добраться из Амхерста в Бостон, — объясняет Остин Эмили, — надо проехать Спрингфилд, Лестер, Вустер, Линден, Уолтем.

Эмили скользит пальцем по карте, вслух произнося названия городов.

— А вот этого, — говорит Остин, показывая Линден, — на самом деле нет.

Эмили недоуменно поднимает глаза. Название города напечатано такими же буквами, как и другие, карты не врут.

— Он существует только на карте, — уточняет Остин. — Я точно знаю, двадцать раз проезжал. Там только какой-то лесок и поля кукурузы. Даже хижины нет.

— А как такое может быть? — спрашивает Эмили.

— Это город на бумаге. Люди, которые рисовали карту, выдумали его, чтобы быть уверенными, что никто не украдет их работу.

— Украсть город — какая странная мысль, — замечает Эмили.

— Не город, а его название, саму точку, — поправляет Остин. — Если изготовители случайно увидят его на другой карте, они будут точно знать, что их работу скопировали.

— Город на бумаге, — повторяет Эмили.

Пораженная такой странной возможностью, Дикинсон словно поселяется в воображаемом городе, избегая реальных. Наступает Рождество, и вместо ожидаемой подзорной трубы девочка получает в подарок калейдоскоп, чтобы теперь всю жизнь рассматривать и преображать то, что рядом, а не заглядывать вдаль. Доминик Фортье пытается найти или придумать прообраз всему, что потом появится в стихах Дикинсон. Эмили Дикинсон для нее сама — город на бумаге и она подводит под него прочный фундамент.

Разглядывая дагерротип шестнадцатилетней поэтессы и предполагая, как эти черты преображались бы на детском, а потом на взрослом и старом лице, Фортье накладывает на разные периоды жизни героини образы птицы, смерти, снега, огня и так далее. Нет развития характера, есть лишь усиление его черт. Этот способ изложения делает Эмили Дикинсон поэтом без часов. Только гражданская война, которая упоминается во многих стихотворениях, рискует запустить ход времени, но в книге Фортье она проскальзывает одним абзацем — до воображаемых городов выстрелы из реальных пушек не доносятся. Так что отход поэтессы от потока женской жизни, смысл которого в стремлении вперед, к своему продолжению, кажется самым закономерным решением: «Ни в коей мере Эмили не завидует этим почтенным матронам, что живут должностями супругов, обустройством детской комнаты, беспокойством за малыша, который поздно начал ходить». События происходят у других — Фортье настойчиво сравнивает Дикинсон с парящей птицей, что наблюдает за людьми. Нет, не свысока, но издали. Смерть — лишь окончательный переезд в город на бумаге, из которого до нас не доходят ее стихи.

В свои сорок с лишним она стерильна, бесплодна, неплодоносна — так говорят о земле, на которой ничего не произрастает, о рыбах, которые не мечут икру, и всех тех, кто, не произведя никакой жизни, умрут, когда завершится их собственная жизнь, не переживут своей смерти. Barren от слова bare — голая, нагая; обвислые кармашки грудей с прожилками синих вен, дряблый живот, которому не довелось никого и ничего выносить, сберечь, сохранить; ноги и выпуклый лобок, не знавшие никаких ласк, кроме прикосновения простыней, когда она спит. Бесплодная женщина оголена и лишена покрова, словно дерево зимой. Эмили не глупа. Ее стихи — это не дети. Самое большее они — снежные хлопья. Время не идет, оно неподвижно. Каждый день длится вечность, а вся жизнь умещается во временнóм пространстве между рассветом и закатом.

Но если вдруг отвернуться от изображения вечно юной поэтессы и посмотреть на саму Доминик Фортье? В отличие от Эмили Дикинсон, она не миф о деве-затворнице, созданный исследователями, а живой человек, и значит, время ее жизни идет.

Доминик Фортье — франко-канадская писательница, переводчица, литературоведка, мать и жена. «Города на бумаге» — третья ее книга, в которой она пытается заполнить вымыслом пустоты в исторических сюжетах. Du bon Use des étoiles рассказывала об экспедиции Джона Франклина (ей же посвящен «Террор» Дэна Симмонса), Au peril de la mer посвящена аббатству Мон-Сен-Мишель. Следуя тенденции последних лет, берясь за рассказ об Эмили Дикинсон, она вписывает себя в повествование, сетуя, что откладывает поездку в музей поэтессы, и вспоминая свою жизнь в разных реальных городах. Мы видим, как она переводит — с поэтического на прозаический, с английского на французский, с жизни Эмили Дикинсон на свою. Примеряя разные грани своей жизни к ее, она ищет совпадения, но каждый раз найденное кажется недостаточным. Жизнь человека оказывается несопоставима с бытием мифологической фигуры.

Хотя, и я готова это повторять, следует удивляться, что их не так много — писателей, уединившихся в добровольном заточении, чтобы спокойно писать. Сверхчеловеческим подвигом скорее можно назвать обычную жизнь с ее вереницей обязательств и нелепых пустяков. Стоит ли удивляться, что кто-то, живущий книгами, от всего сердца желает пожертвовать ради них общением с себе подобными? Надо быть слишком высокого мнения о собственной персоне, чтобы постоянно желать общества тех, кто похож на нас.

Эмили Дикинсон почти перестала контактировать с внешним миром, оставив веру, что найдет там понимание — ее самой или ее стихов. Уход поэтессы от людей Фортье объясняет не страхом или патологией, а брезгливостью. Той, что могут позволить себе лишь авторы-отшельники, окутанные мифами. 

— Кто самый значимый американский писатель за последние двадцать лет?

— Филип Рот.

— Нет. Сэлинджер. Самый значимый кинорежиссер?

— Спилберг.

— Нет. Кубрик. Самый значимый современный художник?

— Джеф Кунц или Марина Абрамович?

— Бэнкси. <...> Что за невидимая красная нить связывает все эти самые значимые в своих областях фигуры? Они невидимы. Они не дают себя фотографировать.

«Молодой папа», 1 сезон, 2 серия

Делая героем своего рассказа одну из таких легендарных личностей, автор попадает в ловушку Джерома Сэлинджера, чьим главным персонажем был Симор Гласс — поэт, оставивший после себя лишь сто восемьдесят стихотворений, ни одного при этом не опубликовав. Чем дальше автор описывает такого загадочного героя, тем больше он похож на Бадди Гласса — «настоящего» писателя, от лица которого ведется рассказ о Симоре. Но каждая написанная, а уж тем более опубликованная строчка, делает писателя хуже, дешевле его героя. Чем больше он интересуется презревшим людей гением, тем меньше он него похож, а значит меньше его понимает. Сам же Сэлинджер, впрочем, все же смог сравняться со своим идеальным героем, уйдя в затворники.

Эмили Дикинсон кажется нам сестрой, когда ее упрекают за неправильно сложенное белье, за белый стих, когда косо смотрят на ее стародевичество. В остальном же она остается недостижимым бессмертным мифом. Доминик Фортье так и не доехала до музея поэтессы и написала свою Дикинсон, вчитываясь в стихи, разглядывая оцифрованный гербарий и фото ее восстановленной комнаты. Но что нового бы дал музей? История Эмили Дикинсон, написанная Доминик Фортье, похожа на биографию цветка или птицы — того, чем можно любоваться и даже описать, но никогда не познать полностью.