Рецензии

Ипполитов за три последних года выпустил в свет три толстенных романа: «Особенно Ломбардия», «Миф Пиранези» и «Только Венеция». Как это возможно – одному Богу известно, видимо, сочинял их автор всю жизнь, а записал только сейчас.

Любую индивидуальную особенность «Фата-морганы любви с оркестром» можно рассматривать под двумя различными углами зрения, причем, чтобы после недоумения перейти к пониманию и должному восприятию текста, потребуются время и силы.

По форме «Возвращение в Панджруд» близко к роману-путешествию. Герои останавливаются в караван-сараях, встречаются с другими путниками, обмениваются историями, спорят. Благодаря выбранной композиционной схеме автор может с легкостью включать в основное повествование вставные рассказы.

Ушло безвозвратно время литературоцентричности, оставив взамен веру в участие художественной словесности в повседневной жизни, чего теперь недостаточно, чтобы обосновать необходимость появления новой исследовательской книги об истории литературы.

Самый сильный отрывок из этой книги многие уже видели: «В одиннадцатом бараке» – документальный рассказ о последних неделях жизни Мандельштама в пересыльном лагере – был опубликован в сети несколько месяцев назад.

Поразительнее и прекраснее всего здесь то, как при откровенном комизме происходящего (который, впрочем, обретает множество дополнительных оттенков) «Венера» остается, с одной стороны, полна будоражащего эротического очарования, с другой же — начисто лишена всякой вульгарности и тем более пошлости.

Одинокие, неухоженные, как правило, распутные, брошенные (значит, заслужили!) героини появляются в подавляющем большинстве рассказов. Невольно начинаешь подозревать писателей в сговоре, коллективном обсуждении идеи, намеренном опошлении ситуации и даже в жестокой мести женскому полу.

Чтение насквозь «Политики литературы…» не даст окончательного ответа на вопрос, как читать художественный текст, размышляя про себя о политике. Однако в том, что размышлять и читать нужно одновременно, сомнений нет.

Писатель сделал из отпуска профессию. Он рассказывает не о стране, людях, нравах, природе, культуре — и даже не обо всем сразу. Генис показывает пример уникального изменения ума и души при встрече с чужой географией. Этот опыт, несмотря на его уникальность, мы можем повторить, но на свой лад.

Да, перед нами одна из главных книг нашего времени, и выходит она очень вовремя — даже удивительно, что наконец выходит. Сама Полина, сделавшая журналистику (и во многом чеченскую тему) своей профессией, уже два года живет в Финляндии. В России ей было небезопасно и неуютно.

Анна Старобинец, подобно писателям-романтикам вроде Гофмана, помещает своих персонажей «под колпак» страшного мира, которым нередко управляют странные существа, больше напоминающие инопланетян, нежели людей.

В стихотворении «Спросите меня, отвечать я хочу!» – титульном в этом сборнике – есть намек, код и ключ ко всей детской поэзии автора – здесь и школьная тематика, и пронзительное авторское «я», и умение неожиданно, головокружительно поменять сюжетную горизонталь на поэтическую вертикаль.

На экраны вышел триллер Ричарда Айоади «Двойник» (The Double). Первая и единственная экранизация одноименной повести Ф.М. Достоевского переносит историю «двуличного» маленького человека из Петербурга XIX столетия в некую вневременную кафкианскую реальность.

«Уралоцентризм» и «екатеринбургоцентризм» неизбежны после прочтения этой книги. Оказывается, что жизнь – она не только в Москве и Петербурге. В масштабной перспективе «Ёбург» позволяет осмыслять и переосмыслять жизнь регионов, отвлекает внимание от привычных «столичных» стереотипов.

Так иногда в разговоре с малознакомым собеседником вдруг ощущаешь легкий привкус бреда, безумия, но вглядываешься пристальней — и говоришь себе: да нет же, это совершенно нормальный, обыкновенный человек, и с чего бы это я такое о нем подумал.

Повседневная жизнь ньюйоркцев предстает перед нами во всех своих мультикультурных прелестях, которые российскому зрителю и вовсе кажутся сном (для кого-то несбыточно-прекрасным, для кого-то, увы, — страшным).

Каждая статья здесь обстоятельна, самостоятельна и тянет на добротную выжимку из ЖЗЛ. Двадцать шесть судеб и еще обзорно нескольких фантастов не только описаны досконально, но и отмечены личной авторской любовью.

Он «смазал карту будня», плеснувши краски Врубеля и Параджанова из граненого стакана. Временами внутренний монолог автора, разбитый на даты и дни недели, напоминает сборник анекдотов в духе Довлатова.

Автор «Обители» нацелился взять серьезный вес да еще и поставил рядом с собой своего читателя: смотри, не удастся — задавит обоих. Но Прилепин взял этот вес и написал большой исторический роман.

Вообще говоря, искусство слушания — первое дело для писателя нашего времени. И читать эти интервью приятно уже потому, что вопрошающий умеет слушать и чувствовать не только музыку, но и слова — интонации, эмоции, иронию, печаль.

Джармуш переполнил свое кино цитатами и автоцитатами, аллюзиями и намеками, реминисценциями, ребусами и оммажами до того ощутимого предела, за которым всякий наблюдатель не может не испытать либо затянувшийся экстаз узнавания, либо легкое щекочущее раздражение от навязчивости культурных кодов.

Пользуясь гротеском в духе Джонатана Свифта, переходящим почти в абсурд, который внезапно становится жестоким реализмом, Пик превращает взаимодействие героев друг с другом в понятную человеческую драму.

Юная «цесаревна Елизавета любила блины и яичницу, но больше всего «конфекты» и «мармелады», поэтому всегда отличалась «крепким сложением тела», а царь Петр обидно дразнил дочку “бочкой”».

«Писать поперек» – результат почти тридцатилетнего восприятия и изучения литературы как социального института, основная функция которого «поддержание культурной идентичности общества на основе тиражируемой письменной записи»

Принцип эквилибристического трюка заложен в большинстве новелл сборника: исполняя в воздухе сложную фигуру (как правило, петлю), автор приземляется точно на колеблющийся канат, удерживаясь от низвержения в бездну пошлости.

«Ной» Аронофски полон вопросов, адресованных, как кажется поначалу, самому Господу Богу. Однако на деле ответить на них предстоит только человеку, поскольку, строго говоря, каждый из нас становится христианином, иудеем, мусульманином во многом на своих собственных условиях.

У героев «огненной» прозы пальто – всегда одно на двоих, воспоминания – тоже, говорить – не надо (понятно без слов!), жизнь вечная – разумеется. Они спотыкаются и падают из раза в раз, но опираясь на дружеское плечо, идут и идут, отражаясь в зеркальном небе государства Лейн.

Последний фильм Алексея Германа не история с моралью, не зашифрованное послание и не результат перевода с языка книги на язык кинопленки. Как и в любом истинном произведении искусства, главное в нем – то, что во всех смыслах остается за кадром, то, что чувствуется, но до конца не формулируется.

Любовная линия в романе, кажется, намеренно написана в стиле мечтательного аспиранта, который только-только окунулся в омут вседозволенности.

Звягинцев не раз говорил, что к критике он относится не только настороженно, но и болезненно. По его словам, «спрашивать у художника о критиках – это все равно, что спрашивать у фонарного столба о собаках».