Рецензии

Пелевин давно вышел за рамки привычных категорий и оппозиций. Намеренно сократив жизненный цикл своих романов до пары осенних месяцев, он исключил себя из литературной ситуации, вменяющей каждому писателю в обязанность явить обновленный образ мира в форме некоего большого нарратива. Поэтому на этой стезе Пелевин халтурит осознанно и прямолинейно.
0
0
0
8662
Тексты Артема Серебрякова из сборника «Чужой язык» можно назвать визуальными, его фразы иногда построены так, словно он описывает картины, предстающие его внутреннему взору. Но зачастую не видно продуманной структуры, только сам собой увлеченный язык.
0
0
0
14506
Есть такой жанр – «книга знаменитого актера»: анекдоты, откровения, известные личности. «Палата № 26», к счастью, не про это. Басилашвили по складу ума и характера вовсе не похож на «актера». Он не красуется, не позирует, откровенен, ворчит искренне и немного по-стариковски. Перед нами — один день из жизни пожилого человека, который лежит в больнице.
0
0
0
6602
Книга Хмелёва на поверку оказывается самой настоящей имитацией бара, где читатель занимает роль бармена, который слушает тысячу и одну историю, обрывки каких-то анекдотов, чужих споров и признаний в любви. Герой — постоянный посетитель, который приходит сюда каждый вечер и рассказывает хроники своей жизни.
0
0
0
8466
«Одеяло из лоскутьев» Любови Копыловой с натяжкой можно назвать литературой, но с определенностью — важным литературным фактом, ярким документом ранней советской эпохи, положившей начало изменению роли женщины в социальной жизни.
0
0
0
6330
Ранние стихи Барсковой, которыми открывается книга, очень личные, часто пересекающиеся с биографией, вбирающие в себя материал грубый и необработанный. По мере чтения эти интимные драмы и персональные катастрофы, присыпанные не всегда убедительными спецэффектами, начинают меркнуть, уступая место более сложным сочинениям.
0
0
0
6938
У «Калечины-Малечины», как это принято говорить, «хорошая родословная». Самые глубокие корни романа — в фольклоре, плодородные почвы повыше — миры Гоголя, Платонова, и, конечно, Ремизова, благодаря произведению которого возникли и название, и образ главного мистического персонажа — Кикиморы, живущей за газовой плитой.
0
0
0
11242
Толстой в «Истории одного назначения» предстает бойким удальцом, охваченным духом реформаторства. Его сочинительство почти не затрагивается — лишь вскользь упоминаются «Севастопольские рассказы», «Детство». Причина невнимания в том, что новый фильм Авдотьи Смирновой не байопик, а Лев Николаевич не главное действующее лицо.
0
0
0
6430
«Оскорбленные чувства» — первое художественное высказывание автора, лишенное кавказского ориентализма, и потому особенно знаковое. В попытке запечатлеть кафкианский абсурд современности автор обращается к языку писателей-модернистов XX века и выдает детективную историю о городе, застигнутом волной доносов.
0
0
0
13450
Сборник причудливых рассказов Елены Долгопят удивляет сочетанием традиционных для русской литературы тем и элементов модернистской игры с читателем. Это рассказы о поиске смысла жизни, стремлении к красоте, жажде обретения счастья и быстротечности времени.
0
0
0
11690
«Улыбка химеры» Ольги Фикс, прикрываясь подростковой кепкой, оказывается на поверку очень неуютной антиутопией с безусловными реверансами в сторону братьев Стругацких; совсем взрослой прозой про реальность, которая только кажется выдуманной и мифической, а на самом деле слишком похожа на настоящую жизнь.
0
0
0
10822
В своем исследовании общества Нового времени Антуан Лилти говорит о неизменных вещах: механизмах популярности и том, что из этого следует – массовом распространении нежелательных образов знаменитостей, отождествлении частной персоны с ее образом, размытии границ между публичным и личным.
0
0
0
7462
Елена Катишонок потрясающе управляет вещным миром. Каждая деталь — ших-ших веничек, пфефферкухены, серая мочалка на тесемках, асфальтовые мокрые галоши — обрисована резко и выпукло. И расставлять эти акценты она умеет по местам, как в любимом доме — сюда вазочку, сюда салфеточку. Показывает все эти экспонаты музея быта автор в том темпе, который считает нужным, и этих разгонов-замедлений даже не замечаешь, череду коридоров и комнат проходишь так, как угодно хозяину, сдающему квартиру внаем.
0
0
0
7358
Кобрина интересует то, что обычно ускользает от взгляда рядового исследователя эпохи: политические новости и сплетни, публичные скандалы, дебаты, журнальная полемика — собственно, все то, что и называется общественно-политической повесткой. Работая с этим материалом, он попутно разрушает сложившиеся представления о своих героях. Карамзин из создателя сентиментальных повестей превращается в автора, который впервые столкнул читателя своих «Писем» лицом к лицу с современной ему Европой. В новом свете предстают и патентованный сумасшедший Чаадаев, и Герцен, разбудивший русскую революцию.
0
0
0
7170
Пьеса «Время роста деревьев» одного из наиболее известных современных драматургов-экспериментаторов — Михаила Дурненкова, — написана как текст экскурсии, в который вплетены реплики и внутренние монологи персонажей — словно в прозаическом произведении. История о расставании Николая и Жанны становится частью краеведческой прогулки.
0
0
0
5478
Когда мы уже настроились читать об ужасах, творящихся за миленькими фасадами, обнаруживается, что история вовсе не об этом. Название книги вводит в заблуждение: зловещие «тлеющие пожары» — на самом деле огоньки (little fires). Простой, даже банальный образ, обладающий огромной силой.
0
0
0
8666
Очевидная удача книги — личный характер повествования, в чем автор признается уже в предисловии («помню, как и когда я читал его русские переводы с трепетным воодушевлением и многое в своей неоперенной жизни поверял прочитанным»). Прекрасен фрагмент из главы «Подшофе», стилизованный под «пьяное» письмо, хотя и не очень похожее именно на стиль Буковски. Задумку отчасти подвело исполнение, но некоторым читателям должно понравиться.
0
0
0
9298
В какой-то момент явление очередного правнука канувшего в лету белогвардейца, жаждущего правды и обращающегося к писателю как к последней доступной инстанции, способной ее восстановить, приобретает сюрреалистический оттенок. Складывается ощущение, что это персонажи известной пьесы Луиджи Пиранделло, сотню лет промыкавшись в поисках автора, наконец нашли его в лице Леонида Юзефовича.
0
0
0
11406
Те, кто не бывал на спектаклях «Мастерской» и «Такого театра», какое-то время даже не осознают, что артисты находятся рядом. Максим Фомин и Владимир Кузнецов ловко смешиваются с толпой. Ни одежда, ни поведение не выдают в них актеров, играющих роли: со стороны кажется, что двое молодых людей просто беседуют друг с другом, прогуливаясь мимо касс или сидя среди дремлющих, читающих, жующих гамбургеры пассажиров, — и сами, слово за слово, покупают кофе в вокзальной забегаловке, разворачивают фаст-фуд... Ничем не примечательная активность.
0
0
0
5826
Адольф Гитлер рассматривается в книге Себастьяна Хафнера не как пациент или любопытная личность, он прежде всего руководитель государства, не справившийся со своей работой (и разрушившей всю подчиненную организацию). Хафнер не боится признаться в том, что Гитлер добился определенных успехов, но и не менее пристально анализирует, какой ценой их удалось достичь.
0
0
0
9250
Козлову время от времени отказывает вкус: то он напишет про «рыцаря, облаченного в благородные волосы», то про то, что люди «пребывали в состоянии общения». Автора иногда кусает блоха канцелярита, и он выдает фразы вроде «на текущий момент я могу сказать следующее» и «в том же ряду Петербург, святость которого куплена смертями в болотах и постоянным оттоком населения вследствие перманентного мора...». Можно, конечно, было бы списать все на какой-нибудь прием, но на какой и каков тогда его смысл, если вся книга написана с оглядкой на разговорный стиль и рок-культуру.
0
0
0
5782
Большинство персонажей в спектакле Резинга — не характеры, а маски. Убийца Марата, Шарлотта Корде в исполнении Галы Самойловой, — это маска смерти, танатос и эрос в одном лице. В светлом вечернем платье с глубоким вырезом и открытыми плечами, придерживая длинный подол, актриса величественно поднимается и спускается по застывшим ступеням — с этажа на этаж. Ее перемещения похожи на плутание в лабиринте эскалаторов — и только в финальной сцене Корде, наконец, находит из него выход и получает возможность приблизиться к Марату.
0
0
0
7146
Улей для писательницы — аллегория современного общества, которое, несмотря на демократизацию, остается жесткой, а порой и жестокой структурой. Вероятно, для автора эта тема весьма актуальна, ведь в Великобритании до сих пор существует весьма суровое деление на классы, хотя правительство и постулирует противоположные тезисы.
0
0
0
6770
Отрицая прямую речь и диалоги, Шаров выстраивает «Царство» сюжетно похожим на все свои предыдущие книги — в завязке некий необязательный герой-рассказчик, таинственная рукопись, скрывающая воспоминания об ушедших временах, обязательная религиозная нота — вновь персонажи одержимы идеей построить рай на земле, сменить власть и изгнать Сатану. Структурно «Царство Агамемнона» тоже похоже на предыдущие книги Шарова — роман состоит из фрагментов писем, дневниковых заметок, воспоминаний, журнальных статей, но прежде всего, из обрывков бесед с разными людьми.
0
1
0
10998
Кирилл будто бы целыми днями разбирает бабушкины записки, слоняется по кладбищам и полуразрушенным постройкам, часами под свечой (обязательно под свечой!) рассматривает фотографию без вести пропавшего двоюродного деда по черт знает какой линии. Иногда он ездит в таинственные города, где по вечерам ему шепотом рассказывают другие страшилки — а днем бродит по улочкам и осознает, осознает, осознает. Осознает так глубоко, что, даже проходя мимо прачечной, видит сплошное желание «отстирать, обелить жизнь». Ах да, еще он любит сесть возле какого-нибудь дома и представлять коней в яблоках, рождественские елки и пироги с визигой, патоку и хруст французской булки.
0
0
0
6834
«Пылающий» ― абсолютный фаворит недавней каннской хроники. Живой классик южнокорейского кино Ли Чхан-Дон, победив со своей «Поэзией» в категории «лучший сценарий», восемь лет молчал и вот, наконец, снял новое кино по мотивам раннего рассказа Харуки Мураками (японский автор выдумал для этой истории менее лиричное название ― «Сжечь сарай»). Более того, получил рекордно высокую оценку критиков в Каннах, о чем активно писали в мировых СМИ. Однако назойливое обсуждение фестивальных успехов, а не художественных достоинств картины, ― это всегда плохой сигнал, и «Пылающий», увы, лишний раз это подтверждает.
0
0
0
6286
Заглавный образ, батискаф, тоже отсылает к пребыванию на некоторой границе: находясь в нем, человек вроде бы опускается под воду, но с ней не соприкасается. От непригодной для жизни стихии его отделяют толстые стекла и стенки, сквозь которые можно смотреть на потусторонний мир, но картинку получать с искажением. И роман, как батискаф, погружает героя в воспоминания, в первую очередь — детские. Большинство из них гиперболизированные, и следующие одно за другим преувеличения захватывают все больше и больше места в тексте, создавая отнюдь не комичный, а ужасающий гротеск.
0
0
0
10510
Шалев далеко не политический активист, и энтузиазм своих предков он предлагает уравновесить наблюдательностью, вниманием к окружающему миру. Возможно, если бы мы занимались любованием морским луком, то и войн было бы меньше. Ведь в саду живут и другие существа — насекомые, кроты, змеи, птицы. Шалев признает их суверенитет, пока они не начинают есть луковицы его гладиолусов или жалить его. Он старается не пугать птиц, чьи песни слушает. Он может определять время по тому, куда падает тень фисташкового дерева, и различает семена растений. Ключ к гармонии лежит в наблюдении и смирении: старший поэт все равно оказывается более внимательным.
0
0
0
6742
Несмотря на то что эта новелла, по признанию самой Лунде, представляет собой стилизацию, история Уильяма все же сшита грубыми нитками — в его дочери Шарлотте откровенно проглядывают черты кроткой Флоренс Домби, а в первенце и любимце Эдмунде, который науке предпочел девок и кабак, отражаются все падшие красавцы мировой литературы разом.
0
0
0
7634
В начале июля на площадке «Скороход» в рамках лаборатории «Генерация» состоялся показ получасового эскиза спектакля по книге Анны Старобинец «Посмотри на него». Открывая книгу, словно проваливаешься под лед: успев ухватить немного воздуха, камнем уходишь в холодную, темную глубину, — на самое дно, к чудовищам, о существовании которых раньше лишь смутно догадывался. Выныриваешь, когда эти без малого триста страниц уже позади, и только тогда — выдыхаешь. Интерпретируя текст, режиссер Роман Каганович, идейный вдохновитель Театра Ненормативной пластики, создал иную атмосферу — дурного сна, смешного и страшного, где одна кошмарная фантасмагория наслаивается на другую.
0
0
0
7730