Рецензии

Те, кто не бывал на спектаклях «Мастерской» и «Такого театра», какое-то время даже не осознают, что артисты находятся рядом. Максим Фомин и Владимир Кузнецов ловко смешиваются с толпой. Ни одежда, ни поведение не выдают в них актеров, играющих роли: со стороны кажется, что двое молодых людей просто беседуют друг с другом, прогуливаясь мимо касс или сидя среди дремлющих, читающих, жующих гамбургеры пассажиров, — и сами, слово за слово, покупают кофе в вокзальной забегаловке, разворачивают фаст-фуд... Ничем не примечательная активность.
0
0
0
5398
Адольф Гитлер рассматривается в книге Себастьяна Хафнера не как пациент или любопытная личность, он прежде всего руководитель государства, не справившийся со своей работой (и разрушившей всю подчиненную организацию). Хафнер не боится признаться в том, что Гитлер добился определенных успехов, но и не менее пристально анализирует, какой ценой их удалось достичь.
0
0
0
8678
Козлову время от времени отказывает вкус: то он напишет про «рыцаря, облаченного в благородные волосы», то про то, что люди «пребывали в состоянии общения». Автора иногда кусает блоха канцелярита, и он выдает фразы вроде «на текущий момент я могу сказать следующее» и «в том же ряду Петербург, святость которого куплена смертями в болотах и постоянным оттоком населения вследствие перманентного мора...». Можно, конечно, было бы списать все на какой-нибудь прием, но на какой и каков тогда его смысл, если вся книга написана с оглядкой на разговорный стиль и рок-культуру.
0
0
0
5410
Большинство персонажей в спектакле Резинга — не характеры, а маски. Убийца Марата, Шарлотта Корде в исполнении Галы Самойловой, — это маска смерти, танатос и эрос в одном лице. В светлом вечернем платье с глубоким вырезом и открытыми плечами, придерживая длинный подол, актриса величественно поднимается и спускается по застывшим ступеням — с этажа на этаж. Ее перемещения похожи на плутание в лабиринте эскалаторов — и только в финальной сцене Корде, наконец, находит из него выход и получает возможность приблизиться к Марату.
0
0
0
6762
Улей для писательницы — аллегория современного общества, которое, несмотря на демократизацию, остается жесткой, а порой и жестокой структурой. Вероятно, для автора эта тема весьма актуальна, ведь в Великобритании до сих пор существует весьма суровое деление на классы, хотя правительство и постулирует противоположные тезисы.
0
0
0
6446
Отрицая прямую речь и диалоги, Шаров выстраивает «Царство» сюжетно похожим на все свои предыдущие книги — в завязке некий необязательный герой-рассказчик, таинственная рукопись, скрывающая воспоминания об ушедших временах, обязательная религиозная нота — вновь персонажи одержимы идеей построить рай на земле, сменить власть и изгнать Сатану. Структурно «Царство Агамемнона» тоже похоже на предыдущие книги Шарова — роман состоит из фрагментов писем, дневниковых заметок, воспоминаний, журнальных статей, но прежде всего, из обрывков бесед с разными людьми.
0
1
0
10574
Кирилл будто бы целыми днями разбирает бабушкины записки, слоняется по кладбищам и полуразрушенным постройкам, часами под свечой (обязательно под свечой!) рассматривает фотографию без вести пропавшего двоюродного деда по черт знает какой линии. Иногда он ездит в таинственные города, где по вечерам ему шепотом рассказывают другие страшилки — а днем бродит по улочкам и осознает, осознает, осознает. Осознает так глубоко, что, даже проходя мимо прачечной, видит сплошное желание «отстирать, обелить жизнь». Ах да, еще он любит сесть возле какого-нибудь дома и представлять коней в яблоках, рождественские елки и пироги с визигой, патоку и хруст французской булки.
0
0
0
6426
«Пылающий» ― абсолютный фаворит недавней каннской хроники. Живой классик южнокорейского кино Ли Чхан-Дон, победив со своей «Поэзией» в категории «лучший сценарий», восемь лет молчал и вот, наконец, снял новое кино по мотивам раннего рассказа Харуки Мураками (японский автор выдумал для этой истории менее лиричное название ― «Сжечь сарай»). Более того, получил рекордно высокую оценку критиков в Каннах, о чем активно писали в мировых СМИ. Однако назойливое обсуждение фестивальных успехов, а не художественных достоинств картины, ― это всегда плохой сигнал, и «Пылающий», увы, лишний раз это подтверждает.
0
0
0
5838
Заглавный образ, батискаф, тоже отсылает к пребыванию на некоторой границе: находясь в нем, человек вроде бы опускается под воду, но с ней не соприкасается. От непригодной для жизни стихии его отделяют толстые стекла и стенки, сквозь которые можно смотреть на потусторонний мир, но картинку получать с искажением. И роман, как батискаф, погружает героя в воспоминания, в первую очередь — детские. Большинство из них гиперболизированные, и следующие одно за другим преувеличения захватывают все больше и больше места в тексте, создавая отнюдь не комичный, а ужасающий гротеск.
0
0
0
9974
Шалев далеко не политический активист, и энтузиазм своих предков он предлагает уравновесить наблюдательностью, вниманием к окружающему миру. Возможно, если бы мы занимались любованием морским луком, то и войн было бы меньше. Ведь в саду живут и другие существа — насекомые, кроты, змеи, птицы. Шалев признает их суверенитет, пока они не начинают есть луковицы его гладиолусов или жалить его. Он старается не пугать птиц, чьи песни слушает. Он может определять время по тому, куда падает тень фисташкового дерева, и различает семена растений. Ключ к гармонии лежит в наблюдении и смирении: старший поэт все равно оказывается более внимательным.
0
0
0
6346
Несмотря на то что эта новелла, по признанию самой Лунде, представляет собой стилизацию, история Уильяма все же сшита грубыми нитками — в его дочери Шарлотте откровенно проглядывают черты кроткой Флоренс Домби, а в первенце и любимце Эдмунде, который науке предпочел девок и кабак, отражаются все падшие красавцы мировой литературы разом.
0
0
0
7166
В начале июля на площадке «Скороход» в рамках лаборатории «Генерация» состоялся показ получасового эскиза спектакля по книге Анны Старобинец «Посмотри на него». Открывая книгу, словно проваливаешься под лед: успев ухватить немного воздуха, камнем уходишь в холодную, темную глубину, — на самое дно, к чудовищам, о существовании которых раньше лишь смутно догадывался. Выныриваешь, когда эти без малого триста страниц уже позади, и только тогда — выдыхаешь. Интерпретируя текст, режиссер Роман Каганович, идейный вдохновитель Театра Ненормативной пластики, создал иную атмосферу — дурного сна, смешного и страшного, где одна кошмарная фантасмагория наслаивается на другую.
0
0
0
7314
Илья Кочергин — один из немногих русских прозаиков, чье стремление ухватить живую, бессознательную красоту природы, то и дело оборачивается эскапизмом. На литературную карту, тщательно подготовленную Распутиным, Шукшиным, Беловым, Кочергин почти не ступает. Ближе всех из «патриархов» «деревенской прозы» он стоит к Астафьеву и его картинам жизни русского человека в тайге.
0
0
0
6590
Сражаясь с безумием в тесной комнатушке борделя, Хана раз за разом воскрешает в памяти подводные пейзажи и образ сестры. Вытесняя все, что несет с собой боль, ее сестра Эми находит успокоение только в искусстве хэнё. Героини Брахт наследуют его от матери. Хана и Эми ― женщины моря, ныряльщицы, добывающие со дна моллюсков, водоросли и жемчуг ― и ревностно защищающие свое ремесло от любых возможных нападок.
0
0
0
5674
Красота романа «Дети мои» — и в широких панорамных картинах (исторических, природных, мистических), и в деталях, с которых влюбленный в жизнь взгляд как бы стряхивает пыль неважности. Читателя ждут увлекательные подробности быта: одежды, кухни, годового цикла работ, традиций и суеверий немцев Поволжья 1920–1930 годов XX столетия. Каждый чепчик, каждая набитая травой или пухом перина, каждый золотистый волосок любимой описаны подробно, будто под увеличительным стеклом. А если подняться над домом, над бытом, подняться над миром, то и тогда ясность не пропадает — видны насквозь и лес, и каждый кристаллик снега.
0
0
0
7486
«Наверно я дурак» Анны Клепиковой — уникальный феномен в современной литературе. Этот антропологический роман, как определяет его автор, рассказывает об устройстве жизни в интернатах, о взаимодействии санитарок, подопечных, волонтеров и врачей, и описывает логику позиции каждого. Позиция включенного наблюдателя позволяет видеть этот микрокосмос и изнутри, и снаружи как сложную систему, стать его частью и анализировать его одновременно.
0
0
0
13154
Название сборника способно привести блюстителя чистоты русского языка в негодование: какие такие авторицы с поэтками? Оказывается, что эти радикальные неологизмы уже сто пятьдесят лет как существуют, и придумала их Александра Зражевская — женщина, чьи тексты открывают сборник. Удивительно, но борьба женщин за место в литературе началась не вчера. Об этой борьбе и говорит Зражевская в двух статьях-письмах, адресованных знакомой. Ее «Зверинец» написан остроумно, при этом беззлобно, хотя его обитатели — существа вовсе не дружелюбные.
0
0
0
9822
Главы мелькают, как кинопленка, двадцать пятым кадром отмечая временные отрезки — перед новой эпохой Горелов делает отсечку, разминает пальцы и продолжает свой эпохальный киномарафон. Летят года — меняется и само кино, одни лозунги сменяются другими, картины о народных подвигах, после которых вновь продолжается бой, покрываются пылью на полках, на смену им приходят экранизации легкомысленных оперетт и фантастическо-романтических сюжетов, немыслимых тогда, недооцененных и теперь.
0
0
0
9302
Повесть Екатерины Ждановой — о родителях миллениалов, чье детство пришлось на семидесятые. Воспоминания о дворовой культуре тех лет не идет ни в какое сравнение с тоской по игре в приставку и растворимому напитку «Юппи». Развлечения ребенка семидесятых, казалось, конечной целью имели самоуничтожение. Детишки в рассказах Ждановой плавят свинец, жарят мясо на утюге, запросто садятся в машины к незнакомцам и воруют с подъездного пола линолеум, чтобы скатиться с горки. Атмосфера веселого безделья и вседозволенности — и ни слова об октябрятах и пионерах, о сборе макулатуры и публичном осуждении хулиганов.
0
0
0
7190
Ливанели — не просто писатель, он мастер сказа. Не зря на страницах романа неоднократно упоминается «Тысяча и одна ночь». «История моего брата» вполне могла бы быть рассказана Шахерезадой, не будь она наполнена современными реалиями. Автор виртуозно играет с текстом, в результате чего порой непросто понять, где кончаются воспоминания Ахмеда, а действие переносится из прошлого в настоящее.
0
0
0
5202
Архангельский проницательно обращает внимание на связь крушения одной авторитарной системы мышления и зарождения другой: сделавшись христианином, герой начинает ревностно искать наставника, знак или хотя бы намек на то, что он на верном пути. Так, сквозь набор пыльных артефактов — концерт группы «Машина времени», джинсы Lee и Super Rifle, вагон электрички — на страницы романа прорывается нечто нездешнее, вечное, мимосоветское.
0
0
0
6506
Новый фильм Кирилла Серебренникова ориентирован как на рок-дилетантов, которые мало знакомы с отечественным подпольным роком, так и на тех, кто запросто отличает Юрия Наумова от Майка Науменко. Для знатоков есть дополнительный интерес — угадывать, кто из реальных музыкантов прячется за тем или иным именем (тот же Гребенщиков, например, представлен просто как Боб).
0
0
0
5654
Мифы от Фрая изложены в духе диснеевского «Геркулеса» и серии книг (и нескольких фильмов) про сына бога морей Посейдона Перси Джексона, живущего в Нью-Йорке наших дней, — они осовременены, но все равно знакомы. И в тоже время поданы с какой-то совершенно новой, пусть и подчас ошеломляющей, но абсолютно правдивой откровенностью. Даром, что мифы были уже много раз записаны, все равно их бытование в нашем сознании сродни фольклорному, а потому человек, взявшийся за пересказ знакомых сюжетов и расцвечивающий их оттенками новых смыслов, воспринимается как сказитель в традиционном понимании этого слова. Именно эту функцию вполне сознательно берет на себя Фрай, ненавязчиво, то в то же время неукоснительно соблюдая принцип «Сказка — ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок».
0
0
0
11174
История интерпретаций «Черного квадрата» Малевича уже почти стала отдельной дисциплиной, даже монография по этому предмету написана и переведена на русский язык. В своей книге американская исследовательница Екатерина Кудрявцева не рассказывает что же скрывает супрематическое полотно, но прекрасно объясняет, чем оно не является, четырьмя историями обозначая квадратные рамки возможных трактовок.
0
0
0
5558
«О чем говорят бестселлеры» Галины Юзефович — это попытка подвести черту под сложными процессами в литературе ХХ — начала ХXI века, разложить все по полочкам и хорошенько объяснить, для чего сегодня нужны литературные критики и кто они вообще такие. В этой книге можно найти ответы на вопросы, которые читателю чаще всего некому задать. Почему нам не нравятся новые художественные переводы? Что не так с Нобелевской премией по литературе?
0
0
0
11046
Роман «Тварь размером с колесо обозрения» вошел в 2018 году в лонг-лист премии «Национальный бестселлер». И не потому, что это книга о раке, а потому, что это очень хорошая книга об одной из самых плохих сторон человеческой жизни — лечении как образе жизни. Не просто смесь хладнокровного медицинского справочника и мотивационных книг, а именно художественное произведение, приключения тела, эмоций, ума и духа.
0
0
0
8866
«Открывается внутрь» — небольшой корпус минималистичных рассказов. Местами тяжелых, но без чернухи, местами комичных и обаятельных, но как будто извиняющихся за свою необязательность. Он замечателен уже тем, что не подходит ни под одно устойчивое жанровое определение. Хоть сборник и дробится на три раздела («Детдом», «Дурдом», «Конечная»), здесь нет формальной рамки, которая бы ограничивала повествование, — текст свободно разрастается и вглубь, и вширь.
0
0
0
16238
«Раунд» Анны Немзер назван «оптическим романом». Повествование разворачивается таким образом, что читатель постепенно начинает понимать — читай «видеть» — больше и больше. Вот он без очков и видит только стоящих рядом с ним героев. Вот ему дали слабые линзы, и что-то прояснились. А вот финал книги: очки подобраны правильно; все герои наконец на своих местах, все связи между ними четко просматриваются.
0
0
0
10954
По структуре роман напоминает компьютерную игру: чем дальше продвигаешься, тем больше персонажей становятся доступными для изучения. А изучать здесь есть что: Хилл, проявив незаурядное мастерство, лаконично вписал в канву совершенно разных, как в личностном, так и в социальном плане, геров: здесь встречаются и типичные представители рабочего класса, и хиппи, идущие против системы, и продажные полицейские, и «золотые» дети, и заядлые геймеры.
0
0
0
5642
Роман Дмитрия Петровского «Дорогая, я дома» представляет собой сложное сплетение разных голосов и захватывающих линий повествования. Каждый из персонажей триллера Петровского ведет двойную жизнь и получает тайное наслаждение от насилия и боли. Внутри него живет «древнее, незнакомое с феминизмом и политкорректностью животное».
0
0
0
6706