Кино страны, которой нет

• Денис Горелов. Родина слоников. — М.: Флюид ФриФлай, 2018. — 384 с.

В этом мае благодаря издательству «Флюид ФриФлай» у многих киноманов России случился настоящий праздник — увидел свет сборник эссе критика и публициста Дениса Горелова. Автор — рок-звезда кинокритики, его меткие, едкие и резкие тексты били в самое сердце, заставляли возмущаться Союз кинематографистов РФ не раз и даже не два (так Горелову пришлось извиняться за написанное о сценаристе Эдуарде Володарском, который, в свою очередь, нелестно отозвался о Василии Гроссмане), баламутили общественность (например, после провокативных и жестких слов об одном из фильмов польского режиссера Анджея Вайды), развенчивали легендарные народные кинолюбови, в очередной раз стягивая штаны с условного Жени Лукашина. Но это было уже не комично, а горько.

Горелов из плеяды критиков, которых мы как будто потеряли и никак не можем найти, — иных, как говорится, уж нет, поколение той остросоциальной критики редеет. Фамилии старой гвардии наперечет — пришло время молодых, более осторожных, более восторженных — в итоге, в череде однообразных текстов подчас сложно определить, кто и что написал. Дело здесь, разумеется, не только в том, как часто кинокритик распекает в своих обзорах очередной блокбастер или убеждает окружающих, что перед ними новый Тарковский. Дело в понимании кино как такового — и здесь Горелова можно сравнить, к примеру, с легендарной Полин Кейл, колумнистом американского «Нью-Йоркера», по чьим рецензиям учился понимать кино любитель кровавых драм Квентин Тарантино и чей взрывной характер стал притчей во языцех. Яркость, эмоциональность и узнаваемость без подписи — сложно назвать кого-то другого, кто попал бы под все эти определения сейчас.

В России же аналогов Горелову нет — киноманы обычно выносят его за скобки в фанатских баталиях касательно очередного рейтинга очередных киноведов. Не вписывается, выделяется, отличается, графоман, гений, скандалист — это все о нем, внезапно вернувшемся после довольно долгого молчания. Он опять говорит о кино — уже не со страниц Empire, «Сеанса» или «Афиши», а в книге, где помещены его лучшие работы. Впрочем, это не только сборник удачных эссе — это было бы слишком просто, — «Родина слоников» на поверку оказывается настоящим справочником о советской массовой культуре, поданной через призму кинематографа. Главный герой здесь при этом не только само кино — но все больше зритель, несколько его поколений, таких знакомых и родных. Из образов летящих вдаль журавлей, монументальных колхозниц и рабочих, отплясывающих чечетку в очередном Доме культуры, пьющих сантехников и непьющих больше никогда маменькиных сынков — среди всего этого многообразия лиц, легендарных фраз, мельтешащих черно-бело-разноцветных кадров проступает та самая, горячо любимая Родина. Главы мелькают, как кинопленка, двадцать пятым кадром отмечая временные отрезки — перед новой эпохой Горелов делает отсечку, разминает пальцы и продолжает свой эпохальный киномарафон. Летят года — меняется и само кино, одни лозунги сменяются другими, картины о народных подвигах, после которых вновь продолжается бой, покрываются пылью на полках, на смену им приходят экранизации легкомысленных оперетт и фантастическо-романтических сюжетов, немыслимых тогда, недооцененных и теперь. Потом — бандиты и милиция, герои и злодеи, девять граммов в сердце, легендарные одинаковые спальные районы с типовой мебелью, песни под гитару и чисто наше, русское, душевное застолье. Порой кино возносится зрителем до немыслимых высот — что поделать, народная любовь не знает преград:

Оттого, видать, русское чувство к картине приобрело характер религиозного. Ее кажут к выборам и в Новый год, будто на Пасху. Ее не комментируют в киносправочниках, а описывают, как чудо богоявленья, с дураковатой улыбкой счастья. С ней знакомят иностранцев, чтоб обратить в свою веру, но если не выходит — не кручинятся: если на первых тактах шварцевской мелодии с ритмичным шарканьем по песку человека не охватывает экстатическое волнение — это человек не нашей песочницы. Блаженны нищие духом.

В одном из интервью Денис Горелов рассуждал о том, что в кино главным является именно тот, кто платит деньги — зритель. Все меняется — былые идеалы, партийные линии, политические убеждения, не говоря уже о сугубо технической составляющей кинопроизводства. Цивилизация потребления со временем неизбежно инфантилизирует и упрощает сознание, наступает потребительский апокалипсис. История забывается и тускнеет, задача же киноведа состоит не только в анализе, но и в сохранении памяти для грядущих поколений, сомневающихся даже (поди объясни это, к примеру, нынешним детям), что раньше у мира все-таки были краски, а люди как-то выживали без интернета:

«Советский мир был цветным, хоть некоторое время и снимался в ч/б. А советский фильм сегодня исполняет функцию наскальной живописи: доказать, что древние люди были, а современники произошли именно от них. Хотя большинству это совершенно безразлично».

Горелов здесь выступает в роли археолога с пыльной кисточкой и рассказывает о каждом значимом — в том или ином смысле, — фильме, плохом или хорошем. О полюбившихся народу любовных сагах и похождениях воров в законе. О культовом и не очень. О просто важном — об истории своей жизни и нашей. Вместе эти ленты являют собой «мозаичный портрет страны, в которой родился автор и которая умрет вместе с последним человеком, заставшим ее в сознательном возрасте. То есть довольно скоро».