Шорт-лист мечты: обзор финалистов второго сезона премии ФИКШН35

Премия для молодых авторов ФИКШН35 была придумана в 2019 году блогером и критиком Владимиром Панкратовым. Не имеющая коммерческой составляющей, она стала известной прежде всего благодаря подробным обсуждениям произведений длинного списка, во втором сезоне проходившим в формате книжного клуба. Победителем прошлого года стал Артем Серебряков со сборником рассказов «Чужой язык». Имя победителя 2021 года станет известно уже завтра, 18 февраля, и в преддверии финала мы подготовили обзор книг короткого списка.

 

• Владислав Городецкий. Инверсия Господа моего. — М.: ИД «Городец-Флюид», 2020. — 192 с. 

Уже издательская аннотация намекает на близость книги к сериалу «Черное зеркало»: каждый рассказ в ней так же похож на мрачное предсказание не такого уж и далекого грядущего. При этом тексты объединены и сквозной религиозной темой: какая может быть метафизика в мире победивших технологий? Что, если Бог начнет общаться с нами с помощью твитов? Да и о каком Боге вообще можно говорить сегодня? (Разве что о том, которого недавно внесли в Конституцию.) А может быть, человек возомнил, что может поставить себя на место Бога? Да и само название книги уже отсылает к перевернутости описываемого автором бытия.

Первый и последний рассказы («Реборн» и «Ковчег») связаны сюжетно и обрамляют повествование: оба они одновременно о рождении и о смерти, о начале и о конце. В «Реборне» (от англ. «возрождаться») появляется странный младенец — как будто Христа подменяют Антихристом, в «Ковчеге» высший разум уничтожает все сущее. Библейские аллюзии здесь достаточно очевидны. Дети и подростки — герои большей части текстов сборника: вопрошающие, ищущие и не находящие ответов.

Полина Бояркина, главный редактор / Прочтение 

 

• Евгения Некрасова. Сестромам. О тех, кто будет маяться — М.: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. — 384 с.

Есть такая традиция — жить в аду.

Ад — на земле, в гнездах панельных пятиэтажек — вполне даже благоустроен, грех жаловаться. Сборник прозы Евгении Некрасовой (давший ему название «Сестромам» успел побывать пьесой, многие рассказы входили в отмеченную «Лицеем» книгу «Несчастливая Москва») вслед за «Калечиной-Малечиной» продолжает рисовать хроники тихого, донельзя привычного ужаса — с переменным успехом в отношении художественной целостности, но с неизменным — в эмоциональном плане. Подзаголовок, как и общая атмосфера, перекликается с «Устным народным творчеством обитателей сектора М1» Линор Горалик: «Про слова: не говорят „ад“, говорят „здесь“. Не говорят „мучиться“, говорят „маяться“: маяться тем, маяться сем». Что бы ни терзало героев — жажда мести, вина хвостатая-длинномордая, неотступная память, мужнины побои, немыслимый вирус — причины все разные, а результат един, маета как стиль жизни: страдания стерты о повседневность.

Мария Лебедева, критик, член жюри / Прочтение 

 

• Степан Гаврилов. Рожденный проворным / Дружба народов. — № 1. — 2020.

Впечатления от текста смешанные: первые процентов тридцать вообще непонятно, что читаешь, а в конце походит на «Жмурки» и «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», только без перестрелок. Русские хтонь и раздолбайство порождают фриковатых персонажей, которые еще и испытывают воздействие определенных веществ. Сгуха, Гера, Сантьяго, Мара и еще парочка их друзей переживают чрезвычайно насыщенный день, в течение которого они отчаянно пытаются добраться до некоего рейва, а по пути забредают в разные странные места — от гаража до ДК, — где встречают таких же фриков, как они, только как бы из параллельного мира. Время от времени в этом трип-забеге случаются «вспышки разумного», которые, впрочем, быстро гаснут, и бег продолжается. Мне кажется, Гаврилов мог бы писать прекрасные сценарии для каких-нибудь сериалов с Яной Трояновой.

Первое, что приходит на ум, — это метафора самой жизни, которая тоже являет собой длинную поездку на недоступный тебе рейв. Все, что ты встречаешь по дороге, может быть крайне удивительно и интересно, но это не то, чего ты хочешь. И получается комедия абсурда, жить в ней весело и почти бессмысленно. Наверное, единственный минус этого текста — что это именно повесть, будто какой-то «черновичок», предваряющий большой текст; тут хочется какой-то глобальной законченности, какого-то даже, прости господи, посыла — и главное, чувствуется, что самого Гаврилова точно хватит и на большее.

Владимир Панкратов, блогер, критик, основатель премии

«Рожденный проворным» Степана Гаврилова — повесть с явным контркультурным бэкграундом, чтение, которое возрождает в памяти знаменитую «оранжевую серию». Удивительное (и крайне редкое для русской литературы) качество прозы Гаврилова — безумный драйв и энергия текста. Именно они превращают историю о неудачной организации рейва в своеобразную одиссею в стиле «Страха и ненависти в Лас-Вегасе». Лихое путешествие по русской провинции в изображении Гаврилова приобретает кислотные краски, неожиданные сюжетные повороты и рождает ощущение, что в этом тексте современная литература становится по-настоящему новой, стремительной и дерзкой.

Ольга Брейнингер, писатель, литературный антрополог

 

• Алина Гатина. Душа и пустыня / Дружба народов. — № 2. — 2020. 

Алина Гатина обладает безошибочным интонационным чутьем и умением превратить частную историю в универсальный нарратив о самых больших темах — в частности, о цикличности жизни и смерти. Тема замкнутого круга судьбы, рождения и угасания, единстве начала и завершения центральная для Гатиной как автора. Именно она объединяет повести «Душа и пустыня», «Сад» и «Враждебность» в цельный метанарратив, где три совершенно разных истории становятся частями большого литературного путешествия-исследования. Финальная цель этого путешествия, как мне кажется, — своеобразное смирение с предопределением и неизбежностью исчезновения. В прозе Гатиной хитросплетения сюжетов сводят тех, кому время уходить, с теми, кто только пришел в мир. Это делает смерть не вечной, не необратимой — и внезапно наполняет ее светом и осмысленностью.

Ольга Брейнингер, писатель, литературный антрополог


Проза Алины Гатиной, представленная небольшой подборкой, повестью «Душа и пустыня» и двумя рассказами, — ода хрупкости, тонкости, естественной невозможности никакого «навсегда». О ее текстах нелегко говорить, описание неуловимого кажется каким-то древним восточным искусством вроде хокку или рисования тончайшей кистью из верблюжьего ворса.

Хоть и кажется очевидным, что именно здесь становится ценным: почти безупречная логика текста с незаметностью стыков и швов, эта выверенная прозрачность, позволяющая взглянуть на героев так, как мог бы смотреть на них Бог — без оценок «хороший/плохой». Это сложно — быть где-то между, это знают и гатинские герои. Они судорожно цепляются за земное — буквально за землю (как обессилевший старик в рассказе «Сад»), за пустынный песок (как другой обессилевший старик в «Душе и пустыне»), за отражение собственных глаз в глазах новорожденного (как Исаев во «Враждебности»). И материя, равно как время, струится сквозь пальцы, но в понимании этого факта нет какой-то трагичности, есть лишь спокойная мудрость бесконечного движения, а остановки в пустыне / в саду / между смертью и новым рождением — для того лишь, чтоб это понять.

Мария Лебедева, критик, член жюри

 

• Рута Шейл (Саша Степанова). Город вторых душ. — М.: АСТ, 2020. — 352 с.

Действие «Города вторых душ» разворачивается в альтернативном (или нет?) Нижнем Новгороде — городе с изнанкой, населенном призраками и двоедушниками. Роман, вдохновленный историей нижегородского некрополиста Анатолия Москвина и статистикой без вести пропавших, удачно маскируется под городское фэнтези с симпатичными персонажами и интригующим расследованием, но лишает читателей одного из главных удовольствий жанровой литературы — побега от реальности. Текст заставляет искать ответы на вопросы, которые мы предпочитаем себе не задавать. Что происходит за закрытыми дверьми квартир наших соседей? Что случилось с пропавшими детьми из объявлений «Лизы Алерт»? Почему мы до сих пор не можем стать теми, кем себя видим? Кем мы станем, когда вырастем? Сочетание глубины романа, его метафоричности и тревожности с увлекательным сюжетом делает «Город вторых душ» коктейлем, который вам не нальют ни в одном баре.

Надежда Князева, соведущая подкаста «Переплет», член жюри

 

• Дмитрий Гаричев. Сказки для мертвых детей. — СПб: Князев и Мисюк, 2020. — 152 с.

Название второй книги прозы Дмитрия Гаричева «Сказки для мертвых детей» напускает на читателя целый сонм ассоциаций, одна из которых — короткий цикл стихов Анны Горенко «Песни мертвых детей». «В адских детских снах» — такая фраза звучит в одной из «Песен...», и, кажется, органически ложится на сборник рассказов Гаричева воображаемым эпиграфом: смутный ужас воспоминаний окутывает их героев, повисающих над бездной катарсиса и временами неизбежно срывающихся. Ад «Сказок...» — и горящие улицы («Египет»), и разгоняемая паникой политика («Амнистия»), и криминальные разборки под конвоем фантомов исторических катастроф («Цветение печали»). «Сырые нищие кошмары» — еще одна пульсирующая мертвой кровью строка из цикла Горенко — вот реальность, выводящая под объективы героев Гаричева, покрывающих это тотально неуютное, пропитанное Unheimlichkeit пространство пунктирными траекториями эскапизма — может, именно этот ветер предчувствия иного заставляет их обнаруживать себя в машинах и поездах, тащиться в направлении неизвестных адресов, приводить себя в постоянное движение, реализуя известную метафору «экзистенциальной бездомности». Воображение, порывающееся спасти от чужеродной действительности, нередко обретает форму текста — это и «заново переписываемые длинные стихи» героя «Цветения печали», оставившего читателя на месте несвершенной расправы, и ввернутая им же перед исчезновением друга мандельштамовская цитата, и книги В. А. из «Амнистии», ненавидящего литературу за непреодолимую инерцию, и плохие стихи провинциальных поэтов-любителей, окружающие Наташу из рассказа «Охота»: трагедии, прорастающие из почвы этих текстов обнажают бессилие самой этой потенции.

Максим Дрёмов, поэт / Флаги 

 

• Ольга Птицева. Выйди из шкафа. — М.: Bookmate Originals, 2020. 

Ольга Птицева позиционирует «Выйди из шкафа» как «роман о детских травмах и взрослых попытках их пережить». Детским травмам посвящена большая часть книги. Мать Миши [Тетерина] — провинциальная актриса, которую он зовет не иначе как по фамилии — Павлинская. Отца Миша не знает — не факт, что его имя скрыто от сына намеренно: всегда есть надежда на так называемые ошибки молодости — или не очень молодости. Детство Миши было таким, что, в общем, ничего нет удивительного в его нынешних проблемах с самоидентификацией и гендерной идентичностью; нет ничего удивительного и в том, что его книга, написанная на одном сплошном надрыве, рваными фразами, созвучными течению Мишиных мыслей, стала популярна у читателей. Нет ничего удивительного в том, что однажды Миша сбежал от мамы к своей ненаглядной Катюше, с которой его связывает какое-то непостижимое количество секретов.

Несмотря на то, что роман Тетерина автобиографичен, его герой, разумеется, не равен автору — но читателей чаще всего интересует, каков процент правды в том тексте, что лежит перед ними. Во многом потому, что описанное не очень поддается рациональному осмыслению. Тут действительно поневоле задумаешься, не выдумал ли автор это все? А если выдумал, то каково же ему?

Елена Васильева, книжный обозреватель, член жюри / Прочтение

 

• Булат Ханов. Непостоянные величины. — М.: Эксмо, 2019. — 384 с.

Сюжет строится вокруг выпускника МГУ Романа Тихонова, который сразу же после окончания университета уезжает в Казань учить детей русскому языку и литературе. Так «Непостоянные величины» моментально попадают на условную тематическую полку «О школе». Там оказываются книги разной тональности — от «Педагогической поэмы» Макаренко до «Географ глобус пропил» Иванова. Ханов, как и два предыдущих автора, работал в школе и его опыт отразился в тексте.

Роман Ханова построен как традиционное третьеличное повествование с «всезнающим» автором, что кажется несколько нетипичным для текстов автофикшен. Сам Роман Тихонов оказывается рассказчиком только в ограниченном количестве повествовательных ситуаций: его голос звучит в разнообразных письмах и отчетах, а также в отрывках, оформленных как несобственно-прямая речь. При этом на самом деле, конечно, ясно, что «всезнающий» автор — это, по сути, двойник главного героя и одна из ипостасей автора реального.

Елена Васильева, книжный обозреватель, член жюри / Прочтение