Русское поле экспериментов: абстрактный концепт как (не) повод для романа

• Булат Ханов. Непостоянные величины. — М.: Эксмо, 2019. — 384 с.
• Ольга Брейнингер. В Советском Союзе не было аддерола. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2017. — 349 с.

Бывает так: чтобы сделать высказывание внятным, авторы обращаются к одной и той же форме. Малейшая попытка сменить точку входа оборачивается неудачей.

Но бывает и такое, что уже боязнь неудачи замыкает писателей — особенно молодых — на одном и том же содержании. Так, к 25-30 годам большинство умеет работать лишь с собственным опытом, и не самым уникальным: поиск работы, смена места жительства, переживание несчастной любви, etc. Все сюжеты оказываются — плюс-минус — одинаковы.

Так, одни создают тексты, похожие на дневники. Другие — эпические полотна с выдуманными и невыдуманными героями. Но есть и третий вариант — поставить эксперимент — или даже эксперимент в квадрате: написать роман (раз), положив в основу некий организованный внешними силами проект (два). Эта конструкция выполняет роль каркаса для текстов с нарраторами, как будто бы не имеющими сильной внутренней мотивации для рассказа.

Оба романа, о которых пойдет речь, — «Непостоянные величины» Булата Ханова и «В Советском Союзе не было аддерола» Ольги Брейнингер — с определенными оговорками можно назвать романами взросления, кроме того, они относятся к категории автофикшен, но к автофикшен беллетризованному. Они не представляют собой ковыряние в пупке, как говорил французский писатель и теоретик Серж Дубровский. Перед нами фикциональные тексты, в основу которых положены личные переживания. Интенция авторов дневников понятна, как и интенция пишущих автобиографию; интенцию авторов автофикшен определить немного труднее. Еще труднее — заставить читателя поверить, что ему это может быть интересно. Особенно российского читателя, только начинающего привыкать к выходу автофикшен на авансцену.

«Непостоянные величины» Булата Ханова вышли в 2017 году в журнале «Дружба народов», а в 2019 году — в издательстве «Эксмо». Тексты не идентичны, и, по словам самого автора, журнальный вариант был сокращен примерно на треть.

Сюжет строится вокруг выпускника МГУ Романа Тихонова, который сразу же после окончания университета уезжает в Казань учить детей русскому языку и литературе. Так «Непостоянные величины» моментально попадают на условную тематическую полку «О школе». Там оказываются книги разной тональности — от «Педагогической поэмы» Макаренко до «Географ глобус пропил» Иванова. Ханов, как и два предыдущих автора, работал в школе и его опыт отразился в тексте.

Роман Ханова построен как традиционное третьеличное повествование с «всезнающим» автором, что кажется несколько нетипичным для текстов автофикшен. Сам Роман Тихонов оказывается рассказчиком только в ограниченном количестве повествовательных ситуаций: его голос звучит в разнообразных письмах и отчетах, а также в отрывках, оформленных как несобственно-прямая речь. При этом на самом деле, конечно, ясно, что «всезнающий» автор — это, по сути, двойник главного героя и одна из ипостасей автора реального.

Одной из интриг романа становится причина отъезда Тихонова из столицы. Объяснением может быть, например, несчастная любовь. С виновницей страданий главный герой ведет односторонний диалог: пишет ей письма, которые подписывает несуществующими именами и отправляет по несуществующим адресам.

Зная тебя, могу предположить, что ты бы оценила мой поступок как манерный. Точнее пафосный, так бы выразилась. Вымарывать прошлое, увеличивать дистанцию, прекрасно понимая, что расстояниями связь не разорвешь. Как ни верти. Вертеть, терпеть, обидеть, зависеть, смотреть, видеть, ненавидеть, любить.

Другой вариант — экзистенциальный кризис — которому, впрочем, ничего не мешает иметь причиной кризис сердечный:

А вот с целью поездки неясность неясная. Когда ты навеки проклял всякий транспорт и расстояния, когда устал волочиться и ненавидишь саму идею движения, когда закупаешься текилой и виски впрок, точно вот-вот закроют границы лет на десять, когда два года застряли в горле и впереди невиданных размеров черная дыра, когда всем вокруг неловко от твоего поведения, когда вечный недосып и комплексы, когда искорежен и подавлен — это тот самый случай, чтобы записаться в социальный проект и исчезнуть. Переезд, чтобы отстраниться от себя и понять современность, которой нет, ибо есть прошлое и будущее.

Два выделенных фрагмента противоречат друг другу. Что же все-таки происходит с прошлым — его можно вымарать или его существование бесспорно? Что нужно понять в первую очередь — неразрывность связей между людьми или некую абстрактную современность? И откуда вообще возникает вопрос о современности? Каждый из отрывков романа выписан как отдельный маленький текст, а не как часть большого целого. Отсутствие связи между ними и придает повествованию пафосно-элегическую интонацию.

Здесь, в разговоре о причинах, нужно вернуться к тому, что уже в самом начале романа появляется выражение «социальный проект». После этого тема не развивается, звучат одни лишь шутки: Роману Тихонову нравится говорить о себе как об «агенте под прикрытием» и составлять легенду для работников школы.

— Почему переехали в Казань? Редкий выбор для молодого москвича.

— Дедушка родом отсюда. В детстве много славных историй рассказывал. Еще собираюсь научную работу писать о казанском поэте Петре Перцове. Это друг Пушкина, — добавил Роман, видя, что имя Перцова ничего Марату Тулпаровичу не говорит.

Дальнейшее развитие тема «социального проекта» получает уже ближе к середине, когда главному герою перестает хватать на жизнь. К этому моменту работа в школе уже воспринимается как данность, и легкий флер шпионского безумия оказывается позабыт. Но не тут-то было. Выясняется, что загадочный концепт проекта все еще существует, более того — у него есть условия, например отсутствие дополнительного заработка:

Да и вообще, образовательный проект, в котором участвует Роман, запрещает посторонние заработки.

Ханов как будто не может удержать все задуманные им смысловые линии и, обнаружив провал, стремится закрыть его заплаткой побольше. Появление развернутого рассуждения в середине книги сильно смущает: с одной стороны, сама идея «социального проекта» уже подзабыта и вспоминается исключительно как неправильно понятая фантазия; да и автор уже представил достаточное количество поводов для молодого человека в возрасте слегка за двадцать уехать из Москвы и начать новую жизнь.

Воспоминание о «социальном проекте» предсказуемо появляется ближе к концу книги, где автор стремительно развязывает все узелки: заканчивается учебный год; становится известна предыстория любовных отношений, к тому моменту выстраданных почти до своего логического финала; разрешается и еще один конфликт — религиозного характера, основанный на неприятии героем авраамических религий; ему автор, кстати, уделяет немало внимания. И именно здесь, в череде выходов из проблематичных ситуаций, наконец появляется и рассказ о начале проекта — не просто подробный, а даже слишком подробный.

Выясняется, что к одному из однокурсников Романа обратились «с заманчивым предложением» об участии в государственной программе. Проект не секретный, но мало кому известный. По условиям договора, срок работы в школе не может быть менее одного года, каждый месяц нужно составлять отчет, посвященный положению учителя в школе. Не обходится и без рассуждений Романа Тихонова о коррупционной составляющей «социального проекта»:

Очевидно, на «глубинном мониторинге» кто-то наживался по-крупному. Создание комиссии, разработка проекта, набор и курирование выпускников, составление тестов, и прочая, и прочая блаженная околесица в смете расходов. Не исключено, что у них двойные ведомости…

Становятся известны и некоторые другие детали: размер аванса, на который молодой человек будет жить в Казани первое время, организация подработок по специальности. Однако кажется, что можно было бы придумать и более реалистичные легенды: деньги — накопить, учеников — найти самому, а аналитические отчеты — да герой вроде и так склонен к саморефлексии и не нуждается в дополнительных стимулах. Говорить о патриотической значимости «проекта» попросту смешно — ее не воспринимает всерьез даже сам герой.

Так зачем же вообще существует эта крайне фрагментарно описанная история? Очевидно, что это своего рода оболочка. Также линия «проекта», по всей видимости, мыслится как потенциальная интрига, признаки которой должны были бы обнаруживаться по всему тексту ради неожиданной разгадки в конце. Возможно, это еще и попытка сделать текст еще более актуальным, по касательной указав и на громкую социальную проблему нехватки молодых специалистов в школах. Но самое интересное — это внешняя причина появления того «вызова», который герой не в силах бросить сам себе.

Бессилие героя оборачивается и авторским бессилием, как будто бы с приходом весны и летних каникул резко закрылось «окно возможностей» для продления душевных страданий героя. Было бы правильнее, конечно, сказать, что внешней силой для организации романа становится не концепция «социального проекта», а всего лишь календарный год.

Проект оказывается пятым колесом в телеге, ненужным усложнением, от исчезновения которого текст мало бы что потерял. Ну, а ценные выводы, представленные Романом как набросок итогового отчета для организаторов, достаточно очевидны и не требуют дополнительной вербализации. Как пишут в популярных пабликах «ВКонтакте»: свои глубокие мысли оставь при себе.

Роман Ольги Брейнингер «В Советском Союзе не было аддерола» в 2016 году был опубликован все в той же «Дружбе народов», а в 2017 году вышел в «Редакции Елены Шубиной». Текст представляет собой монолог молодой женщины, уроженки Казахстана, имеющей гражданство Германии и живущей в США. Краткая биография главной героини совпадает с биографией самой Брейнингер. Ее персонаж представлен как идеальный продукт глобализации, воспринявший культуру нескольких стран — от СССР до России, от Казахстана до Германии, от Великобритании до США. Она участвует в некоем «эксперименте века», который близится к своей кульминации и становится поводом поговорить о жизни рассказчицы — в которой, конечно, были и сюжетообразующая любовная история, и неоднократная потеря дома, и вечное стремление «быстрее, выше, сильнее».

«Эксперимент века», в котором героиня участвует, не менее загадочен, чем социальный проект Романа Тихонова, — и даже более. Упоминания о нем есть в самом начале и конце книги. Но у Брейнингер, в отличие от Ханова, идея проекта еще и выносится в аннотацию — так, в отдельном издании читателю заранее объясняют, что речь идет о программировании личности, а на сайте «Нацбеста», в длинный список которого попал текст в 2017 году, оговаривают, что проект связан со столетием Великой Октябрьской социалистической революции.

В общем, что это за эксперимент и для чего он существует, понять действительно нельзя. Но самое главное — этого нельзя сделать и самой героине.

Каждый раз, когда наступало время снимать с себя датчики и надевать туфли на каблуке, помахивать портфелем с «секретными» документами (которых, конечно, я и в глаза не видела — по условиям нашего «слепого» эксперимента, информацию мне предоставляли выборочно, в основном о перспективах на двадцать-тридцать лет вперед и очень мало о текущей работе), <…> — я считала с каждым шагом и стуком каблуков аргументы «за» и «против» проекта. Чего же в нем больше — мании величия или бесконечной доброты, мессианства или гонки вооружений, открытия или конкуренции?

Более того — даже если она что-то поймет, ей нельзя будет об этом сказать:

Карлоу был бы вне себя, но я хотя бы не разболтаю ничего лишнего: в затылочную долю уже давно вживлен нейрофиксатор, и я надежна и безмолвна как камень.

Будучи совершенно нереалистичным с самого начала, «эксперимент века» обрастает все более и более уместными почти мифическими подробностями — вроде как не придерешься. Что касается материального оснащения проекта, то тут удается кое-что узнать благодаря тому, что уши и глаза рассказчицы все еще на месте:

Я усердно выполняла все, что было нужно, — от недельной депривации сна до попыток доказать теорему Ферма для общих случаев. А также: гипноз, строгая информационная диета, восстановление в памяти травматичных эпизодов, ежедневная томография и тонкие провода, к щекотанию которых я так привыкла, что спустя год с начала эксперимента перестала их замечать и могла полностью расслабиться.

Такое количество деталей скорее провоцирует каждого конкретного читателя составить свою версию того, что же на самом деле происходит с героиней — вплоть до совершенно иррациональных или кровавых: она станет президентом мира? или, быть может, ее убьют?

«В Советском Союзе не было аддерола» балансирует на грани между реалистическим — или, конкретнее, автобиографическим — повествованием и фантастикой. Ближайшее будущее сконструировано, но при этом в главах, посвященных детству и юношеству героини, никаких фантазий нет. Аналогичный подход используется и в повести Брейнингер «Visitation», вышедшей в 2018 году: изображаемый в ней научный эксперимент имеет характеристики то ли «шарашки», то ли секты, полностью изолированной от мира.

Ирреальность ряда моментов в текстах Брейнингер обеспечивает и возможность использования не совсем реалистических средств. При этом если в «В Советском Союзе не было аддерола» сохраняются признаки внешней «стимуляции» повествования — грубо говоря, не будь «эксперимента века», не было бы последней главы, не было бы кульминации и вообще всего текста.

«Эксперимент века» с трудом можно назвать главной интригой текста — однако одной из его загадок он, безусловно, является. Этот проект становится той деталью романа, которую читатель должен додумать сам, каждый — в меру своего опыта и своей испорченности. «В Советском союзе не было аддерола» — еще один роман поколения, не нуждающегося в таких романах. И рамочная композиция «эксперимента» позволяет расширить диапазон возможных значений, благодаря которому эта книга может быть более или менее политической, исторической, социальной и лирической.

Что нужно, чтобы эксперимент удался? Повторить его неоднократно и перепроверить результаты. Все концы должны сойтись с концами. А зачем вообще проводятся эксперименты? Чтобы получить некий опыт, смоделировать реальность и сделать все возможные выводы. В обоих рассматриваемых текстах эксперименты за короткий промежуток времени обеспечивают герою те «тепличные» условия, в которых возможно ускоренное формирование личности. Если в классических образцах романа воспитания читателю приходилось отслеживать весь путь становления героя, то новой эпохе нужны не только новые книги и новые герои, но и модернизированные жанры. У Ханова и Брейнингер эксперимент начинается еще в юношестве — а заканчивается уже в молодости, то есть за пределами возрастной рамки, привычной для такого типа книг. При этом и возраст героев нетипичен — около и после двадцати лет; в этом тоже прослеживается веяние времени, позволяющего человеку не взрослеть в привычном понимании этого слова намного дольше, чем раньше. Юношество продлевается, молодость отодвигается, а роман воспитания — меняется, адаптируя свои устоявшиеся формы к реалиям XXI века.