Лакан в фильтрах Инстаграма

• Булат Ханов. Гнев. — М.: Эксмо, 2019. — 288 с.

От книги, которая начинается фразой «Ведьма элегическая!», кажется, не стоит ждать ничего хорошего. Прямо на сайте издателя висит отрывок с постельной сценой (по ним легче всего определить качество текста), которую каждый продвинутый читатель решит отправить прямиком на русскую Bad sex awards.

Но первая же глава предлагает нам сразу много нового-свежего. Во-первых, главный герой следит за пафосной и глупой бывшей девушкой в соцсетях, все про нее понимает, но поделать со своей страстью ничего не может. Этого ли не бывает? Да сплошь и рядом. Часто ли эта реалия отражается в текстах последних лет? Нет, почти нет.

Веретинский просмотрел обновления у Алисы. Клубничный торт и смузи, закат над Казанкой, бутылка французского вина из супермаркета — это прибавления в «Инстаграме». Помимо них, бывшая опубликовала три репоста «ВКонтакте» и измышления там же о природе времени: «Если бы можно было бы вернуть безвозвратно утраченное, я бы вернула тот августовский день лучистый и беззаботный». Запятую пропустила, дура, и вторая «бы» лишняя. Посоветовать тебе, что ли, редактора.

Во-вторых, этот самый главный герой — филолог, как, кстати говоря, и сам автор. Но в кои-то веки перед нами не филологическая проза, протагонист ищет себя не между Пушкиным и Блоком, а в реальном мире, между РИНЦ и Скопусом, ногами Алисы и Лиды, «Инстаграмом» и «Фейсбуком».

Так что «Гнев» стоит внимания — несмотря на избранный автором слог «ни слова в простоте» и нелепые перекосы придуманной им реальности. Герой, которого, кстати, зовут Глеб, гуляет по городу и покупает картину — выражаясь словами Булата Ханова, идет «вальяжным шагом трудового обывателя, честно расправившегося с рабочим днем и незаметно для себя угодившего в бытийный зазор между функцией служебного винтика и статусом ответственного семьянина». Сильно, правда? Его недалекая то ли пассия, то ли случайная жена не понимает, почему он потратил приличную сумму, не посоветовавшись с ней. Глеб злится на узкий умишко недостойной его женщины, но покорно уплетает ее голубцы и котлеты, а потом запирается в ванной и долго мастурбирует на девочек в интернете. Это Глеб проделывает на каждой странице — у него своеобразное расстройство, он эндорфиновый наркоман.

Умножьте завязку на название — тут явно наклевывается что-то интересное в духе «Техасской резни бензопилой». Глеб берет научное руководство над студенткой — и сразу обсуждает планы по ее совращению, будто это первая и единственная молодая девушка, встреченная им в университете. Казанова даже приходит в литературный кружок юной Ирочки и поражает всех чтением Гейне — но ему почему-то невесело. Ему вообще невесело вот уже сто страниц.

У Глеба болят колени — это старость. Супруга-кассирша советует не ныть, а милая студентка подсказывает название мази из аптечки своего папы. Глеб подумывает сменить жену, обговаривается это так просто — будто очередной порносайт выбрать. Но куда же ему такую молодую, пусть не очень прекрасную, — ведь Глебу исполнилось целых тридцать два года! Il est vieux, il est vieuх...

Фабулу многих текстов можно уложить в формулу «мужик задумался о жизни». На моей родине еще есть отличное слово «тыняться», то есть ходить туда-сюда без дела и скучать. Вот Глеб «тыняется», запирается в ванной, ссорится с женой из-за тысячи рублей, напивается со случайными знакомыми. Вообще представительницы прекрасного пола в тексте как на подбор плоские, тупые, годны только для борщей, смотрят чуть ли не «Аншлаг», участвуют в телевикторинах, ходят на рэп-баттлы и никогда не дотянутся до уровня образованного мужчины.

— Ты даешь, — сказала Лида. — Прошлым летом еще покупала.
— Ты знаешь, — сказал Глеб, — среди посуды у меня мало друзей.
— В смысле?
Юмор этой женщине был определенно чужд, несмотря на увлеченность скетч-шоу и стендапами.
— Тарелка, чашка, блюдце, вилка и две ложки, маленькая и большая, — пояснил Веретинский. — Больше друзей нет.
— А, — сказала Лена. — Бокалы не забудь — для вина и пива.

Думайте сами, что тут интереснее — как автор мимоходом забывает имя жены своего протагониста или то, что она, такая ненавистная и тупая, побеждает его даже в поле текста — вот и шутка ее на порядок смешнее. Как бы то ни было, супруга Глебу надоела, секс у них по возрастным физиологическим причинам уже не получается, она не может. В следующей главе у Лиды-Лены случился день рождения — ей исполнилось целых двадцать пять лет.

Глеб страдает. Он хочет увидеться с бывшей девушкой-художницей — той самой, которая позирует в нелепых позах и делает стыдные подписи к постам. Где-то тут он цитирует старину Лакана, а потом звонит другому своему приятелю. «Бро, — вопрошает он, — что же мне делать?» (это не прямая цитата) Нет, я не передергиваю, все так — сначала Лакан, потом «бро» из уст тридцатилетнего доцента филологии, сначала пенсия на четвертом десятке, потом менопауза в двадцать пять — кризис среднего возраста явно съехал по шкале вниз, а бытовое поведение улетело еще ниже, в тинейджерство.

На парапете были начертаны доморощенные изречения «Твой Бог мертв» и «Любовь не спасет человечество». Автор едва ли догадывался, как заест его в будущем тоска по временам, когда отвлеченные понятия занимали воображение, а мир укладывался в прокрустово ложе размашистых обобщений, когда не подтачивалась сомнениями убежденность, будто выброшенные в пустоту сокровенные слова достигнут адресата и непременно будут верно истолкованы. Автор вряд ли осознавал, как неразумно отпускать на волю рефлексию. Обретя самую вредную из привычек, привычку додумывать мысль до конца, он уже не сумеет заглушать ее выпивкой или другими способами. Ни любовь не спасет, ни Бог, ни беседы задушевные, ни стихи. Веретинский уж точно знал.

Булату Ханову нет и пресловутых тридцати, он из поколения молодых и бойких, там, где филология перетекает из призвания в карьеру вроде офисного менеджера. И герой его из таких — с налетом минаевщины, с непомерной дозой авторского всезнайства, без внешности и бэкграунда, награжденный максимально плоским и странным умом, в котором могут застревать только обрывки университетских списков литературы.

И, к сожалению, если каждый двадцатилетний соискатель славы непременно хочет писать о притонах, проститутках, наркобаронах и оргиях, то ближе к тридцати обязательно надо выдать нетленку о тщетности усилий и бессмысленности бытия... Без этого — нет, никак не получается. Две крайности избирают такие авторы: пышный слог и тонко-сладкое восприятие мира, как в рекламе «Раффаэлло» — или нарочитый цинизм, закос под Паланика, маска умника-циника.

Чем все кончается? Что ж, где нет развязки — там нет и спойлеров. Где-то между сеансами мастурбации Глеб находит и теряет родственную душу в лице художника, потом по традиции умирает его учитель, в горе он выгоняет беременную, пардон, залетевшую жену на лестницу босиком. Он старый и очень устал, ему пора полежать в ванной и подумать, как бы не сойти с ума от этой трудной, трудной жизни...

Кажется, Булат Ханов сочинил все это всерьез. Здесь можно было перевернуть пару фигурок и слепить отличную пародию на все книги про воннаби-плохих парней с их невероятным либидо. Можно было еще повозиться и сделать мрачную сатиру о том, как приходится выживать — бок о бок с кухаркой, порнушкой, безденежьем, провинциальной тоской. Только для такого потрясающего открытия герою должно быть или двадцать, или действительно около сорока.

Иронии бы больше молодому автору, в том числе самоиронии, чуть-чуть внутренне вырасти, чтобы тридцатилетние не казались безнадежными артритными стариками. Тогда и с авторской оптикой, глядишь, станет все нормально, и язык перестанет выдавать попытки натянуть сову на глобус.

А то, понимаешь, Лакана всуе упоминаем, а сами «тся» и «ться» путаем. Тьфу.