Сказ о счастливой Москве

• Григорий Служитель. Дни Савелия. — М.: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2018. — 380 с.

«Коты в литературе — тема не новая. Не буду перечислять всех, кто писал об этих священных животных, — от Кота Мурра Эрнста Теодора Гофмана и до Мури Ильи Бояшова», — пишет в предисловии к «Дням Савелия» Евгений Водолазкин.

Ну, спасибо, что сообщили это за меня. Чтобы взяться за такую — сложную в исполнении и порядком избитую — тему, нужен веский повод. Автор должен если не сказать что-то кардинально новое, так хоть попытаться, хотя бы рот открыть.

Что делает вместо этого актер и музыкант Григорий Служитель? Помещает своего Савелия в якобы новые обстоятельства — кот разгуливает по Красной площади, живет в саду имени Баумана и работает в Третьяковской галерее. А еще он очень-очень умный. Даже коты, прости господи, воители просто мурчали о том, на каком бы камне размножиться — а этот цитирует Чехова, знает про Scorpions и Баха, разбирается в живописи и ставит диагнозы по рентгеновскому снимку. Чего ж диссертацию не защитит?

Я бродил по галерее на рассвете, когда музей еще спит, но картины уже освещены первыми утренними лучами. Эти лица, кафтаны, фижмы и рюши. Эти нелепые парики. Мне представлялся скомканный лист бумаги, где плоскость нарушена, где белая гладь времени разбита. Исподняя стороны путается с лицевой. Людские милые пороки и страсти, привычки и забавы — они тоже были всего лишь вплетенным в этот канат волокном. Ступенькой, без которой огромная лестница рухнула бы в одно мгновение.

Сюжет прост как пять копеек, точнее — девять: столько у Савелия жизней-глав. Сначала он сидит в коробке из-под бананов Chiquita, потом попадает к одному хозяину, другому, третьему, четвертому. Может, это с людьми происходят какие-нибудь невероятные приключения? Например, его первый хозяин Витюша влюблен в девочку из класса — и пишет ей об этом сообщение но получает отказ. Продолжение автору придумывать скучно и незачем — он, как и Савелий, вильнув хвостом, это место покидает.

Чем дальше, тем больше лубка, лубочка, лубочечка. Савелий живет в комнате таджиков — оказывается, по весне все перроны столицы заполняют гости из Средней Азии в высоких белых колпаках (что, поваров завозят?). Они хотят со всеми дружить в Одноклассниках, утирают слезы счастья, когда чистят туалеты в парке Горького и тратят последние сбережения на протезы для кота. А когда денег нет, Савелия лечит за свой счет районный ветеринар — не жизнь, а сказка! И все на полном, полнейшем серьезе: даже рассказ про валерьянку дополняется огромным, на сто тысяч страниц, разгоном про судьбу, людей, любовь — это ведь очень умный кот и о-о-очень душевная книжка.

Однажды кто-то из людей оказывается не таким добрым и славным и избивает Савелия — но автор поступает с котом еще хуже. На время его обморока Служитель вставляет в роман огромный кусок про каких-то влюбленных: я видел тебя… ты качалась на качелях… встретимся вечером… станем одним целым….

ночь ночь шелест материнской юбки. атласные складки блестящие переливы. узор обоев цветки. корешки книг покой покой. расщепить эту иглу навсегда. бабушкин черный волос на странице наискосок я видела ее только седой. скоро день. скоро навсегда. детские крики на улице. утренняя почта черная копоть на белом доме. концерт у МГУ картинки и аисты. аисты улетели навсегда.

К концу автор вообще теряет тормоза и вставляет свои замечательные истории уже куда ни попадя: в основном их рассказывают друг другу коты — сказки про пиратов, аристократов, бандитов, волшебников. Зачем они тут? Не зачем, а почему! Книжка большая, серьезная и интересная, подумаешь, что сюжета за триста страниц так и не появилось. Причем ниточки, за которые можно вытянуть хотя бы финал, были: потерянный отец Савелия Момус или его семья, оставленная в первой главе. Но — фи, тоска.

И очень уж видно, что перед нами смесь мыслей и опыта самого автора, просто засунули их почему-то в кота: Григорий — Савелий, прозрачнее не придумаешь. Ничего плохо в этом нет, только слишком просвечивает и слишком очевидно, что эффект непреднамеренный: или достань и расскажи, как есть, или оставь кота хоть немножко котом.

В общем и целом, книга получилась милая, очень милая — и оформлена хорошо, и автор вон какой красавец, и коты такие все из себя мудрые мученики. Остановиться бы на замысле написать простую и добрую притчу (на сто страниц, а не четыреста), и было бы совсем хорошо.

Некоторые маршруты мы особенно любили. Например, дорогу вниз от Рождественского бульвара до Трубной площади. Мы разгонялись перед спуском, а потом, поймав ветер, неслись сломя голову. Аскар отпускал педали и разводил ноги. От ветра сбивалось дыхание. Справа и слева трепыхались султанчики, привязанные к рулю. Я визжал от страха и удовольствия. Аскар кричал мне: «Карман, Темиржан», а я кричал в ответ «Карманып атам, Аскар, карманы патам!»

Но Григорию Служителю этот путь показался слишком простым: в интервью он свысока рассуждает о Прусте и Хемингуэе и изо всех сил старается сделать свою прозу такой умной и такой пронзительной — мама родная, его кот Савелий рассуждает даже про воскресение из мертвых в Судный день.

Автор решил разложить сложную философию на простом материале? Разочарую, материал он выбрал очень трудный, а вот соображения высказывает довольно тривиальные. Постарался Григорий сделать и еще две вещи: А — писать красиво, с вензелями, пусть и кривыми; Б — обязательно добавить трагичный слезливый конец. Не подумал он ни про нарратора, ни про оптику, ни про механику действия — если это кот, как он научился считать и читать, откуда знает про сонаты и биографию Чернышевского, как понял про Инстаграм и Ютуб? Ну одно допущение, ладно, но ведь таких мелочей — вагон и маленькая тележка.

Брести в этой чаше среди тысяч эхо. И никогда не узнать источник звука. Никогда не прийти на порог. Всегда кружить где-то около. Каждый день переходя из клетки в клетку. Ожидая побега. Напрасно. Если представить себе всю эту катавасию, если попробовать вдуматься. Ухо Его увяло, выслушивая очередную скучную исповедь. Слишком много рассказов для одного маленького мирка. <…> Я должен договорить. Эта земля — карлик, больной водянкой. Чем отвечают эти улицы? Высокомерным молчанием. Высокомерным, тяжким молчанием. Но это лучше, чем ничего.

Служитель назвал свою книгу романом-путешествием, только вот к характеру героя — если попробовать посмотреть на него серьезно, «увидеть за котами человеков» — ничего не прибавляется, ничего не нарастает. Декорации мелькают — не очень-то интересные декорации, сахарная такая Москва. Счастье, лето, парк «Зарядье», котокафе и танцы до упаду — рассказ об уютном, сытом, пряничном городе, которого нет на свете.

Если этого достаточно — милые котики, милые люди, шутки про валерьянку — то скорее всего вам пять лет. Только какие в пять лет могут быть рассуждения про Господа и Второе пришествие?

Секрет успеха лежит на поверхности: мы соскучились по простым хорошим книжкам с картинками — как по простым хорошим ребятам в валенках и ушанке. Соскучились, правда. Но подсовывают нам муляж такого парня, набитый ватой — не хлопком, а сахарной розовой ватой с фабрики «Пчелка».

В очередной раз перед нами писатель, который упивается сладостью собственной интонации и забывает следить за текстом. Нельзя сказать, что автор бунтарски нарушает какие-то законы — он про них просто не в курсе. Но искра таланта, что-то живое и забавное у Григория Служителя, конечно, есть — и потерять это в погоне за Очень Умной Интеллектуальной прозой было бы обидно.

Будем ждать, когда он захочет поговорить с нами честно и по-взрослому. Без масок и котов.