Хруст жареной мойвы

• Улья Нова. Чувство моря. — М.: Издательство ЭКСМО, 2018. — 300 с.

Море — в моде всегда. Писать о нем любят все. И Лермонтов, и Грин, и даже Noize MC — каждый по-своему работал с образом, который бережно выносила и вынянчила эпоха романтизма. И, разумеется, о море приятно читать. Мы почти всегда прочитываем его как символ тоски по лучшей жизни, далекой мечты, манящей молодости, бунта. Сюжет о море — обязательный атрибут каникулярного чтения, тем более если речь идет о магическом реализме и бунинской легкости, с которой написан новый роман рижской писательницы Ульи Новы.

«Чувство моря» — картинки с натуры, полусказка-полуроман о приморском городке-хосписе, созданном для неторопливых прогулок с собакой и утренних разговоров с торговцем жареной мойвой. Все здесь миниатюрно и тонко, храмы со сверкающей колокольней, обернуты в «синюю новогоднюю фольгу», кондитерские источают запах запеченных в тесте яблок и корицы, а под Рождество в эти края приходит ураган «Алевтина» — неистовый, вздорный, с характером разгульной, шальной морячки. Герои Ульи Новы живут в особенном мире: страшатся гиганта-мотылька, летящего из морской тьмы на свет маяка, потчуют странников камбалой, запеченной с сыром, верят в море и всех святых.

Продолжательница традиций магического реализма, Улья Нова внимательна к деталям, тексты ее романов переполнены персонажами самого разного калибра: стареющие поэтессы — хозяйки паучьих рук, одноногие моряки и полусумасшедшие хранители маяков, юные невесты-утопленницы, художники и торговки — все они доведены до совершенства, хоть и верится в них с трудом.

Художественная пестрота романа во многом определяется еще и той глубиной чувств, в которую, автор погружает героев. Если любовь, то ее «не вырвать, не выполоть, не выплакать — вот какое сильное чувство». Если страх, то неотвратимый, античный — страх рока, смерти и одиночества.

Неизлечимо больной капитан возвращается «доживать» последнюю зиму у моря. Во всем ему видится отпечаток гибели и увядания. Сквозь залитые дождем стекла автобуса он наблюдает «перепаханные, прибранные будто перед похоронами поля», и хотя рядом с ним все очаровано жизнью в простоватых и постылых ее радостях — ведь дело идет к рождественским каникулам — вся эта праздничная суета капитана больше не касается, — до Рождества он не доживет.

И тут мы, конечно, имеем дело с нарушением сюжетообразующих принципов святочного рассказа. Как когда-то у Леонида Андреева в рассказе «Ангелочек», так и в «Чувстве моря» рождественского чуда не произойдет. Капитан — постаревший романтический герой умрет тихо — как бы за кулисами романа, как в классической трагедии. Тела читателю не покажут, мы узнаем о смерти из письма, оставленного в маленьком кафе-пекарне. Однако то, что так четко артикулирует Улья Нова, кажется давно знакомой, вычитанной у Паустовского истиной: сильнее страха смерти может быть только чувство моря.

Украдкой наблюдая одноногого моряка, капитан думал о том, что в жизни человека, на самом деле, есть всего один выход — выход к морю. А все остальное — ложные пути, фальшивые двери, фантомные выводы и самообман.

Море — главная метафора жизни, им в романе измеряется все: холодная рука художника все равно что выброшенная на берег рыба; счастье несет в себе легкость и скольжение чайки с распахнутыми крыльями; вдохновение — это вылавливание полупрозрачных мелькающих мальков. Виртуозно Улья Нова перекладывает морфологию болезни на язык моря, центральной метафорой недуга становится «глубоководная мина внутренностей» — интертекстуальная отсылка к Хемингуэю:

Как рыбак из книги «Старик и море», вынырнув из серого морока нарастающей слабости, он цитировал по памяти: «Мина, я с тобой не расстанусь, пока не умру...». Да и ты со мной верно не расстанешься«. Иногда злая мина представлялась ему хищной муреной, затаившейся до поры до времени под обугленными корягами кишок. Или стаей пираней, которые по ночам отщипывали тут и там от стенки его брюшины. А иногда он отчетливо чувствовал справа, под ребрами, маленькую молодую акулу, злую и голодную, готовую вот-вот наброситься на его печень и начать безжалостно отрывать от нее куски.

Больной человек — утопающий, запертый в последней каюте, переживающий свой нарастающий шторм. Единственное, что ему остается, — это писать письма и отправлять их в последний путь, как маленький запасной парус.

Эпистолярный жанр предполагает наличие адресата — и связывает морской городок с Москвой. Так автор выводит на авансцену романа второго по значимости персонажа — Дину. Она хороша и надломлена, поэтому, когда Дина по приглашению капитана приедет в городок у моря, местные будут называть ее странной и непростой и верить, что она отпугнет разнузданную «Алевтину» подальше от берега, чтобы та не разразилась штормом под самое Рождество.

Улье Нове удалось изобразить феминность стихии. Ураган — воплощение женского либидо, необузданного и страстного желания любви и ярости из-за ее отсутствия.

С тех пор, явившись в городок, от души крушила Алевтина все на своем пути. Четыре ветра врывались вместе с ней в приморские улочки, бешено трепали развешенные во дворах простыни, гнули рябины, ломали флагштоки в порту, смахивали черепицу с крыш, раззадорившись тащили за собой футбольные ворота, выломанные поручни, сорванные ставни. И метались в проулках, увлекая в вихрь объявления, фантики и перья чаек.

Структура романа двухчастна. Он состоит из истории приморского города и завершается письмами Дины, которые имеют форму дневниковых записей и не нуждаются в адресате. О капитане в них не сказано ни слова, хотя именно ему, утопающему больному, они и были предназначены, как последняя надежда на скорое спасение, как лекарство, способное облегчить боль, но не излечить её.

Вместо писем у Дины выходят короткие городские очерки, зарисовки московских будней, заметки на полях на память самой себе. Стилистически — это вполне самостоятельный текст, у которого кроме пары-тройки сквозных персонажей нет ничего общего с пенно-пирной эстетикой приморского Рождества, описанного в первой части романа. На смену ей приходит неуютная, урбанистическая Москва — а вместе с ней кратковременная невесомость и дешевый комфорт — одноразовые мысли, встречи, воспоминания.

Читателю, облюбовавшему приморские пекарни и улочки, становится нехорошо в этом честном московском тексте. И уже никаких сомнений не вызывает мысль о том, что дневниковые записи, замаскированные под письма персонажа, на самом деле, принадлежат автору. Его, надломленного, спасают и берегут. Улья Нова как бы напоминает читателю, что он имеет дело хоть и с магическим, но все-таки реализмом, заканчивая повествование в багажном отделении плацкарта «Москва-Петербург» в поисках самого обыкновенного, притаившегося на полках Бога.

По большому счету «Чувство моря» — это роман-терапия, роман-оберег, тонкое кружево прозы, необходимое поколению инфлюэнсеров, чтобы забыть о хрупкости жизни, подумать о море, наконец, простить себя за все и отправиться в новый день с легкостью бумажной балерины.