Даша Благова: «Когда пишешь прозу — отдаешь боль» - рецензии и отзывы читать онлайн

Мы продолжаем серию интервью с молодыми писателями. Героиня сегодняшнего выпуска — Даша Благова, авторка романа «Южный Ветер» о девушке Саше, которая возвращается в родной город, чтобы позаботиться о брате Жене, который не говорит и практически потерял дееспособность. Чтобы помочь ему, Саша запускает подкаст с пациентами психбольницы. Ей и ее подопечным придется противостоять не только системе, но и черной бездне внутри самой Саши. В интервью Даша Благова рассказала «Прочтению» о том, что не верит во вдохновение, но верит в то, что литература может менять мир — а также о многом другом.

— Ты работала журналистом, а в какой момент поняла, что хочешь писать прозу?

— Журналистика и литература — это очень разные сущности, у них нет почти ничего общего, но для меня главное различие в том, что когда ты занимаешься журналистикой, ты принимаешь боль, а когда пишешь прозу — отдаешь. Я, конечно, писала всякие рассказики с детства и не переставала это делать даже будучи взрослой, но всерьез начала заниматься литературой в тот момент, когда журналистская работа перестала в меня помещаться. В основном я делала и выпускала материалы о насилии, бедности, болезнях — и, к сожалению, поздно поняла, что меня это разрушало.

Поэтому во мне копилась тревога и чужая боль, и в какой-то момент, по совету психоаналитика, я стала разрабатывать большую историю, которая впоследствии стала «Южным Ветром». Разработка сюжета длилась пару лет, временами мне это очень помогало, но в начале 2020 года я уволилась отовсюду: мне поставили диагноз «депрессия», плюс стало появляться ощущение тесноты в профессии. Зато я смогла дописать роман.

— Помогает ли тебе журналистский опыт в работе над текстами?

— Благодаря работе с социальными темами я неплохо изучила жизнь в России, а также познакомилась с очень разными людьми, которые помогли мне посмотреть на проблемы под разными углами. Благодаря редакторской работе я умею проверять факты и исследовать тему, прежде чем за нее взяться. К тому же после работы в журналистике осталась большая база экспертов, к которым я всегда могу обратиться за комментарием.

Из неочевидного — помогает привычка мыслить задачами и дедлайнами. К роману у меня проектный подход: я не верю во вдохновение и отношусь к написанию художественного текста как к работе. Пользуюсь трекерами задач, miro, экселем — короче, менеджерю процесс так, как привыкла это делать за годы работы с нехудожественными текстами.

— А работает ли такой же менеджерский процесс на уровне языка или он у тебя как-то иначе формируется?

— Сложно сказать, тут, я не знаю, наверное, магия! Я очень-очень редко мыслю текстом, это почти всегда образы или картинки — вроде как это тоже особенность высокой чувствительности. Точнее, текст может быть в выдуманном диалоге, а диалог вплетен в фантазию. Это и на бытовом уровне тоже так происходит. Условно, когда я что-то планирую, то представляю, как я это буду делать, а не проговариваю словами. И вот когда переношу фантазии в текст, образы как будто пролезают через дуршлаг (ну я это так представляю), и в дуршлаге остаются слова. А потом, когда я их печатаю и вижу в тексте, уже правлю по-редакторски.

— Как возникли идея романа и его герои?

— Когда я начала работать над «Южным Ветром», мне просто нужна была история, в которую я могла бы погружаться раз в неделю в свой единственный выходной и таким образом справляться с тревожными приступами. Поэтому я придумала Сашу и сделала ее такой: чтобы ее можно было и любить, и ненавидеть, чтобы можно было раздражаться от ее поступков, бросать ей вызовы и смотреть, что она сделает. Позднее к Саше присоединилось радио — я тогда волонтерила в психиатрической больнице им. Н. А. Алексеева, где вела радиокружок под названием «Зазеркалье». С ним у «Ветрянки» — радиокружка, описанного в романе — нет ничего общего, кроме идеи. Мне просто всегда нравилась метафора голосов из мира психиатрии, которые прорываются в нашу обычную жизнь, и я взяла ее. Меня тогда как раз очень беспокоили проблемы психиатрической помощи вообще, а также частные трагедии людей с диагнозами. Потом эта маленькая история о Саше стала обрастать другими темами, которые меня волновали и создавали напряжение в голове: внутренняя колониальность, дисфункциональная семья, авторитарные системы, власть. Так получился город Южный Ветер: в нем нет ни одного случайного элемента, даже архитектура отражает ту или иную тему, а каждый второстепенный герой или выступает агентом проблемы, или проверяет Сашу и ее взгляды на прочность.

— На презентации в Москве издательница Юлия Петропавловская говорила, что ты очень скрупулезно подходишь к этапу ресерча. Как именно ты собирала материал для «Южного Ветра»?

— Думаю, собирание материала началось еще задолго до того, как я придумала Сашу: ведь меня эмоционально изнуряли проблемы, с которыми я работала ежедневно, и я очень хотела найти для них выход. Поэтому многие интервью, командировки, фактчекинги и рисерчи мне потом сильно пригодились. Что касается технической части, тут я делала все так же, как делала бы для большого журналистского текста. Сначала нагуглила все, что можно, — от пациентских форумов и МКБ-10 до порядка действий при захвате заложников. Я обобщала информацию в таблицах, писала экспертам, брала у них интервью, а с дефектологом, например, мы вместе выбрали диагноз для Жени и проработали его психоэмоциональное развитие. Мне кажется, это какая-то обычная работа с действительностью, и я не очень понимаю, почему меня все время об этом спрашивают — наверное, там есть ошибки, да? Я, кстати, этого не исключаю, тем более что некоторые ошибки совершала намеренно, чтобы подчеркнуть какую-то важную мысль. Хотя это, наверное, называется художественными допущениями.

— Что было самое трудное в работе над текстом?

— Перечитывать его сто раз в процессе редактуры — вот в конце я уже от этого подустала. Еще был момент, когда мне надо было сократить кое-что по всему тексту — тогда я почти сдалась и даже разок поплакала. А в остальном мне все понравилось! Если даже и было трудно, я это так не воспринимаю, потому что письмо приносит мне очень большое удовольствие. К тому же у меня отличные редакторки Ира Веселова и Юля Петропавловская: они перечитывали текст еще больше раз, чем я, да еще и говорили, что им это в кайф. И не уставали давать ценнейшие комментарии! Великие женщины.

— Как шел процесс редактуры? Как ты вообще относишься к редактуре? Редактор для тебя скорее друг или враг?

— Редактор — лучший друг! В моем случае — подруги. Я с благодарностью принимала все правки и отстаивала только действительно важные для меня моменты: делала это аргументированно и сдавалась, если редакторские возражения перевешивали. Я думаю, что писатель лучше знает, как писать, а редактор лучше знает, как редактировать. В издательстве «Есть смысл» очень круто работают с текстами, и это, насколько я поняла, в России редкость. Мы обсуждали не только стиль, слова и логические ошибки, но и глубинные вещи: смысл, посыл, идею. После разговора с Юлей я написала эпилог про Женю — изначально его в планах не было. Юля предложила дать в конце немного надежды, а получилось вообще круто: основная идея стала гораздо ярче и понятнее. Пока мы работали с Юлей и Ирой, я всегда чувствовала, что текст для них очень важен и ценен, что они пойдут на все, будут работать хоть в новогоднюю ночь, чтобы довести его до лучшей версии.

— Почему ты решила поместить действие именно в Южный Ветер, а не в Москву или другой город в провинции?

— Южный Ветер — вымышленный город, но он похож на Минеральные Воды. Каждый элемент Южного Ветра работает на какую-то тему или идею (даже вонючие маршрутки), поэтому он выглядит так, а не иначе. А не Москва — потому что меня давно волнует внутренняя колониальность, и это отдельная тема романа.

— У главной героини Саши особые отношения с местом, в котором она родилась и выросла, есть ли у тебя что-то подобное?

— Есть. Все десять лет, что я жила в Москве, почти каждый мой сон происходил в декорациях Минвод, причем вне зависимости от жанра. Я очень благодарна Москве за свою крайне интересную и комфортную жизнь, но сейчас я на своем месте. Значительную часть сил я получаю от природы, гор и ветра, который гуляет вокруг дома.

— Вы с мужем не так давно переехали из Москвы на Кавказ. Можно ли спросить, почему приняли такое решение и как это повлияло на твою жизнь?

— Мой муж Виталий из средней полосы, но он часто ездил со мной на Кавказ и тоже полюбил его. Весной 2020 года я отовсюду уволилась, чтобы лечиться от депрессии, и к тому же заболела пневмонией. В Москве начался карантин, и — не знаю, помнит ли сейчас об этом кто-то — было очень тревожно. Когда мы выглядывали в окно, то видели или Росгвардию, или соседей, которые на своем балконе то приседают, то бегут на одном месте. К маю я вылечилась от пневмонии, и Виталик предложил мне съездить на Кавказ «на месяцок», чтобы я могла там восстановиться. Мы взяли собаку и одну большую сумку с вещами, сели в машину и поехали в соседний с Минводами город-курорт. Спустя два года мы так и не придумали, зачем нам возвращаться, у нас тут очень кайфовая, расслабленная жизнь, у нас в принципе появилась какая-то жизнь, кроме работы. Лето длится полгода, на выходных мы стараемся ездить к Кавказскому хребту, раз в неделю ходим в поход по нашим горам. Я увлеклась выпечкой и сбором трав. При этом и я, и муж стали эффективнее в рабочих делах, хотя со стороны, наверное, кажется, что мы в режиме «санаторий». Друзья приезжают очень часто, и мы тоже стараемся заезжать в Москву раз в несколько месяцев, чтобы увидеться с дорогими людьми и походить по выставкам.

— Знакомы ли тебе внутренние ощущения героев, описанные в романе?

— Да, я подарила героям многие свои ощущения, но какие именно, рассказывать не хочу. Мне проще описать тревогу на пяти страницах, чем публично перечислить все состояния, в которых я бывала.

— Кто из авторов, классиков и современников, важен для тебя? В твоем стиле чувствуется, например, влияние Жени Некрасовой.

— Женя Некрасова очень важна, я ее большая фанатка (не удивлена, что ее влияние чувствуется). А еще она все время своими текстами предсказывает какие-то глобальные тренды, иногда это даже немного пугает. Вообще, сейчас я читаю очень разное, можно сказать, все подряд, но в основном женщин.

Это как если тебе надо взобраться с первого этажа на десятый: пока ты лезешь, успеваешь узнать многое о мироустройстве. Обожаю Мэгги Нельсон, Отессу Мошфег, Али Смит, Оксану Васякину за крутость, дерзость и очень высокий уровень чувствительности. Недавно прочитала I Love Dick Крис Краус — не представляю, как можно было выстроить такой сложный на всех уровнях текст. Еще пару недель назад закончила «Жизнеописание Льва» Натальи Репиной — тоже понравилось, такая тонкая история, на первый взгляд простенькая, но на самом деле многослойная и мощная. Перечитала тонны автофикшена, обожаю его, хотя сама написала всего один автофикциональный рассказик и больше не собираюсь. В последнее время полюбила графические романы про катастрофы: холокост, ГУЛАГ, разные политические потрясения, а также личные трагедии. Мне кажется, графические романы дают необходимую дистанцию для осмысления и рефлексии. А что касается классиков, я почему-то шесть раз перечитывала «Шум и ярость» Фолкнера — никак не могу себе это объяснить. Ну, и в детстве раз восемь перечитывала «Героя нашего времени» Лермонтова — и вот это, конечно, объяснимо.

— Какую идеальную судьбу ты хотела бы для своего текста?

— Много тиражей? Сериал на «Нетфликсе»? Было бы здорово, если бы роман завирусился у людей с диагнозами по психиатрии и считался бы в этой среде поддерживающим и крутым. Кстати, недавно я отправила один экземпляр в тюрьму: мне кажется, там книга тоже сможет кого-то поддержать. Еще было бы приятно иметь возможность зарабатывать художественными текстами. На самом деле больше всего меня сейчас волнует второй роман, который я никак не могу начать. Это, наверное, страх второго альбома. Хотя доску в Miro, эксель-таблицу и «трелло» я уже создала и даже заполнила. Осталось написать.

— А о чем бы ты никогда не стала писать?

— Не стала бы писать ничего патриотического в общепринятом понимании патриотизма. Я очень люблю родину и никуда отсюда не уезжаю, но хвалить власть и текущую идеологию не стану даже в формате шутки. Также я не стала бы оправдывать насилие — именно оправдывать, потому что попробовать объяснить его мне как раз интересно. И еще, я думаю, не стоит писать о том, чего не знаешь, особенно если это касается более уязвимых групп. И апроприировать чужое горе тоже, конечно, не нужно.

— У твоей книги мощный социальный посыл. Почему для тебя это важно и веришь ли ты, что можно менять мир с помощью литературы?

— Не знаю насчет изменения мира: это хаотичное место, в котором не существует справедливости и все плохое происходит просто так, поэтому как его можно прям изменить, я не представляю. Но некоторые проблемы очень хотелось бы решить, для этого их нужно как минимум описать, а еще лучше — отрефлексировать. Иногда тексты могут подтолкнуть к глобальной рефлексии и поменять мировоззрения многих людей, такие примеры существуют. Мне кажется, здорово, когда это делается через развлечение в широком смысле, то есть через литературу тоже. Социальный посыл — это также про высвобождение боли, ее вылечивание. Так что если какие-то проблемы решить не удается, но у книги есть терапевтический эффект — это тоже очень-очень важно.

— Для тебя писательство — это больше про магию или про ремесло?

— Ремесло, конечно. Я вообще не верю в муз и вдохновение. У некоторых людей чуть больше способностей подмечать детали, отлавливать социальные перемены, погружаться в психоэмоциональные переживания других. Но, конечно, нужно много-много читать, учиться и практиковаться. Я вот вообще подхожу к письму очень по-менеджерски и рассказываю об этом при любом удобном случае: мне кажется, мой пример может облегчить жизнь тем, кто начинает работать над первым романом.

— Как изменились твои отношения с творчеством за последние месяцы?

— Глобально, мне кажется, список тем, на которые я могу и хочу писать, значительно сузился. Но об этом надо еще подумать.

На практике я вообще ничего не написала с 24 февраля, даже ни одного рассказа. Но тревога копится, и я уже с огромным трудом сдерживаю эмоциональные взрывы. Мне точно нужно писать, это необходимость. Последнюю неделю я заканчиваю предварительную работу над романом. Завтра начну писать текст. Ну, надеюсь.