Стрела, попавшая в цель

В этом году «Прочтение» — официальный инфопартнер премии «Ясная Поляна». В рамках этого партнерства мы публикуем рецензию на роман «Жизнеописание Льва» Наталии Репиной. Читайте книги других финалистов премии 2021 года на «Литресе», следите за выходом новых рецензий на нашем сайте и голосуйте за лучшее произведение в номинации «Выбор читателей» на официальном сайте премии. 

• Наталия Репина. Жизнеописание Льва. — М., Эксмо, 2020. — 224 с.

Литературные герои часто живут с подозрением, что они этому миру не принадлежат. Придумали либо их, либо сам мир. Лев Неверовский в этом от них не отличается. Как легко догадаться, именно ему посвящены три части романа Наталии Репиной. В детстве Лева открывает в себе потребность «разговора с бессловесными» — он извиняется, когда ударяется о стол, задевает дверь или раскидывает камни по дороге. К сожалению героя, большинство людей на такой уровень эмпатии не способны — и пока дачный поселок в долине Сетуни охвачен любовными интригами, поимкой беглого зэка и детской «бузинной войной», Лев посреди этих событий открывает свою «иномирность», а вместе с ней и любовь к книгам — они сделаны из деревьев, а значит, и из боли. Боль — топливо, питающее мир. Но книги, по крайней мере, интересно пахнут.

Во второй части романа Льву уже тридцать два, он работает в районной библиотеке и оказывается вовлечен в интригу вокруг дома-музея советского писателя Сызранцева. Дому вместе с квартирой Сызранцева грозит снос — только если новые факты биографии литератора не помогут спасти многоэтажку. Лев снова вопреки желанию оказывается в эпицентре событий: он увлечен едва не случившимися отношениями с чиновницей, погружен в откровения вокруг биографии Сызранцева, а между делом он переводит Бодрийяра и дарит русскому языку слово «симулякр». 

В заключительной части книги позврослевшая дочь одной из сотрудниц музея, Полина, ищет пропавшего Льва и находит его в полузаброшенном дачном поселке — там же, где и началась его история. 

«Жизнеописание Льва» — второй роман Репиной, филолога и сценариста. Слово «кинематографичный» применительно к прозе может означать примерно что угодно, но в тексте Репиной мизансцены, диалоги между героями выстроены именно по лекалам кино: они динамичны, сосредотачивают внимание читателя на самых важных деталях.

— <...> Он сказал, что не хочет умирать, а Вова сказал, что так надо. А Лева тогда сказал, что он вечером спросит у мамы... А потом Вова его ранил, и он упал! — Катя опять плачет и еще икает.
— Чушь какая-то! — говорит Анатолий. — Самый толстый — это, значит, Портос, что ли? А зачем его убивать? Он же в книге не умирает? Или я забыл?
— Толь, ты сейчас вообще не о том думаешь, — говорит Светлана.
— Нет, погоди! Зачем Портоса-то убивать?
— Ну кто-то должен умереть... — тихо и упрямо говорит Вова.
— Чушь какая-то! — опять говорит Анатолий. — Ну что? Надо действительно за Костей идти.
— Лева, оживааааай! — взвывает Катя.
И Лева сразу открывает глаза.
Так просто.

Тут получается парадокс, потому что обычно вместе с «ускорением» прозы ускоряется и сюжет. А сюжету Репиной ускоряться некуда: он в режиме субъективной камеры следует за героями по дачному поселку или между стеллажами библиотек и музеев, чавкает сапогами по грязи и чутко вслушивается в далекий гомон голосов, но специально нагнетать интригу не собирается. Проза соответствует мировосприятию самого Льва: чуткого и вдумчивого, но беспомощного перед лицом мира и его боли. 

И Вова вылезает из кустов и тихо кричит на Леву. Он называет его тупым жиртрестом, придурком и корявым. Он много чего обидного кричит еще Леве, сам не зная, что он хочет заглушить этим криком: собственное предательство или открывшийся ему страх смерти.

Странно, что эти воспоминания — то, о чем будет тосковать взрослый Лев, но жизнь из таких парадоксов и состоит. А еще — из нереализованных мечтаний. 

И неосуществившееся будущее, и ушедшее прошлое живут только в моем сознании.
И разница между ними — одно было, а другого не было — является не такой уж и принципиальной. 

Еще в первом романе «Пролог» Репина показывала, как мечты о будущем формируют настоящее человека и живут с ним, даже если этим мечтам не удастся реализоваться в полной мере. Но «Пролог» охватывал только пятидесятые годы, теперь же идея раскрывается в масштабах целой жизни. Ключевое понятие здесь — тот самый бодрийяровский симулякр, копия несуществующего оригинала. По Бодрийяру, мир модерна превратился в один бесконечный набор таких копий, бесконечный ряд означающих, под которыми не скрыто означаемое. Но Репина делает следующий шаг: даже если бытие проходит в окружении симулякров, от этого оно не перестает быть бытием, то есть содержательно сложным, интересным, важным микрокосмом. Если чуть проспойлерить сюжет, важная часть жизни Льва оказывается таким вот симулякром. Но делает ли это саму жизнь менее ценной? 

Тем интереснее, как на страницах романа оживает ходячий симулякр — сам Лев. Как персонаж он получается не слишком оригинальным — чуть от князя Мышкина, чуть от Стоунера, — но становится осью романа благодаря своей уникальной способности сопереживать каждому и выстроить мир, отдельный от мира боли. Получается своеобразная контркультура «маленького человека», только без панк-рока и «Лета любви». сопротивляться инерции мира боли. 

Тут возникает перекличка с другим романом о жизни в поиске поэзии в повседневных вещах — «Опосредованно» Алексея Сальникова. Как и для сальниковской Лены, для Льва поэзия существует «низачем», просто жизнь без нее была бы другой. В ней было бы больше боли и больше неузнанных жизней. Ну и что, что часть поэзии оказывается выдумкой. Не все ли равно?

И хотя романная жизнь Льва, несмотря на поэзию, обрывается почти трагически, впору вспомнить Набокова: «Какая стрела летит вечно? — Стрела, попавшая в цель».