Ангелы и демоны Алексея Сальникова: о поэтике романа «Оккульттрегер»

Текст: Екатерина Агеева

Алексей Сальников. Оккульттрегер. — М.: АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2022. — 416 с.

В литературном мире бытует мнение, что среди писателей-прозаиков есть два типа авторов. Первые вкладывают в дебютный текст лучшие идеи, а потом долго не могут побить свой успех. Вторым необходимо «расписаться», прежде чем выпустить, что называется, главный бестселлер своей жизни. С писателем Алексеем Сальниковым не все так однозначно: после прошедшего поначалу мимо широкого читателя «Отдела» (и переизданного на волне растущей популярности автора) появились знаменитые «Петровы в гриппе», потом — роман «Опосредованно». И все книги были о разном, хоть и объединены сочетанием ироничного взгляда на жизнь и присутствием фантастических элементов. В этот раз Алексей Сальников решил отпустить талант на волю и сам пустился — в хорошем смысле — во все тяжкие, показывая, как гиперболично и даже гротескно это сочетание может смотреться.

Мутное время

Итак, городское фэнтези «Оккульттрегер» отличается от предыдущих романов Сальникова по нескольким пунктам. Начать стоит с разговора о досконально продуманном мире, который существует уже не с одним-двумя мифологическими, инфернальными допущениями, как в «Петровых в гриппе» или в «Опосредованно», а с полноценным сводом магических правил и даже со своей иерархией мистических персонажей.

По сюжету в Свердловской области, как и в других городах России (а то и по всей планете), живут оккульттрегеры — существа, переставшие быть людьми. Реальность выписала их из списка обитателей земли, но небеса скинули обратно. Получились эдакие изгои, основная задача которых — поддерживать достаточный уровень тепла на подвластных им территориях. Делают это оккульттрегеры за счет угольков — успешных людей, вышедших за пределы локальной узнаваемости.

Также оккульттрегеры борются с мутью — мелким злом местного разлива. И здесь Сальникова вновь не отпускает тема творчества. Если в «Опосредованно» написание и чтение стихов было сродни наркотическому трипу, то в «Оккульттрегере» природа искусства более социальная: любую муть — городские проблемы с инфраструктурой, преступников и прочее — можно переосмыслить, то есть закинуть в голову талантливому человеку в виде разных образов, подтолкнув его к созданию чего-то нового (песни, картины, стихотворения), не обязательно радостного.

Круг общения оккульттрегеров ограничен: линяя каждые четыре месяца, они обретают новую внешность, а по факту — новую личность, и поэтому не могут наладить традиционные социальные связи. Так что у фокального персонажа книги — оккульттрегера Прасковьи, которая своей жесткостью, хладнокровностью и любовью к насилию очень напоминает Петрову из «Петровых в гриппе», — из постоянных знакомых остаются лишь коллега Наташа, демон Надя и ангел Сергей.

Если цель демонов — поддразнивать человечество, соблазняя его представителей на мелкие грешки вроде зависти к ближнему, то ангелы заняты тем, что пытаются наставить людей на путь истинный, параллельно пьют, сдают металлолом, обнаруживают муть и воскрешают оккульттрегеров в случае их преждевременной смерти. Нельзя не упомянуть и гомункула — особенное существо, принадлежащее и телом, и душой конкретному оккульттрегеру. Настоящее имя гомункула знает только владелец, и если назвать его кому-то, хозяин станет смертным.

Постмодернистский ситком

Собственно, на перечисленных выше персонажах и держится сюжетная канва «Оккульттрегера». Герои попадают в разные истории, связанные и не совсем связанные с магией, и отчасти напоминают классических персонажей ситкома, от которых требуется найти выход из ситуации за строго отведенное им время — за пару-тройку глав.

«Сериальность» романа ощущается не только в его делении на эпизоды и потенциальной зрелищности, но и в шаблонности персонажей. Каждый герой, превратившись из неземного существа в человека, получил набор акцентуаций или даже фишек в общении, которые никуда не деваются на протяжении всей книги и довольно топорно проявляются в разных ситуациях. Так, например, Надя обожает каламбуры, а Прасковья постоянно упоминает англоязычных музыкантов и советские фильмы.

Есть еще одна деталь, на которую постоянно натыкается читатель и которая отличает «Оккульттрегера» от прежних книг Сальникова: прочная сцепка с реальностью. Нашлось место не только приметам N-летней давности (причем, в отличие от «Петровых», они здесь выражены в более явном интертексте — в анекдотах и цитатах из песен), но и, если говорить утрированно, пресловутой «актуалочке» (например, японской культуре и интернет-мемам).

Если с воспоминаниями о прошлом все более-менее ясно (они вызывают ностальгию у персонажей, вероятно, у самого автора, а в перспективе — и у читателя), то актуальная фактура хороша, лишь когда оправдывает свое появление в романе и действительно соответствует реальности. У Сальникова с этим не все гладко. К примеру, в запрещенной соцсети писатель, наверное, сам сидит нечасто, иначе бы догадался, что Прасковья не может видеть число сердечек на сторис Нади (если только не прибегнет к сглазу), да и невозможно в сторис прикрепить ссылку в первом комментарии: комментариев нет. Каким магическим образом сторис превращается в пост, нам не рассказывают. Возможно, в мире «Оккульттрегера» демоны уже захватили Цукерберга.

Или взять, например, частое упоминание Прасковьей аниме, с которым она ассоциирует всё подряд: малолетнюю вебкам-модель, поединок с мутью, представительниц соцзащиты. Даже демон Надя у героини — вайфу (а почему, например, не крашиха, если автору так мила актуалочка?). Аналогии с культурой аниме никак не объясняются интересами Прасковьи или прошлыми ее воплощениями, а ведь она уже много лет живет на планете и, наверняка, повидала всякое. И потом, вот, что говорит сам Сальников о Прасковье: «Она такая традиционная женщина. Мне показалось, что этот тип женщин уже уходит. При том, что она выглядит молодо, она все-таки женщина прошлого, позапрошлого поколения. Она строго гетеросексуальная и нетерпима к нововведениям в силу своего возраста».

Получается, взрослая и серьезная Прасковья, ретроградка и консерваторка, в какой-то момент предает саму себя и осваивает современную анимешную культуру. Почему? Загадка.

Немаловажно и то, в каком контексте Сальников через оценку героев преподносит читателю все эти современные феномены, например новую этику («движуху с обижающимися людьми»). И здесь мы приходим к третьей особенности «Оккульттрегера»: переход от юмора и иронии предыдущих книг Сальникова к более жестким формам — к сатире и сарказму. Уже одно только название романа (игра с поднадоевшим словом «культуртрегер», которое, кстати, до сих пор не вышло из активного обихода, вопреки мнению Прасковьи и самого автора) намекает: в книге проедутся по всему, что набило оскомину в ежедневной повестке. Персонажи едко, пусть и вскользь, обсуждают телесную автономию, инфоцыганство и ставки, комиксы о супергероях, пафосные детские имена. Понятно, что большинство таких шуток призвано скорее показать ретроградство героев, переживших не одну сотню лет и точно знающих, что «раньше было лучше». Но в какой-то момент начинаешь задумываться: а не появился ли в нашем литературном пространстве конкурент (или подражатель?) Виктору Пелевину, беспощадно высмеивающий общество в завуалированном постмодернистском памфлете и постепенно превращающийся в такой же постмодернистский мем?

Неожиданная хлесткость Сальникова проявляется не только в юморе, но и в других художественных приемах. Как и прежде, свои образы автор строит с нарочитой грубостью и небрежностью, работая с методом остранения. Пейзажи предстают здесь в деталях бытовой повседневности, которая как бы снижет пафос красоты природы. Встречается и обратное: уродливая реальность приподнимается сама над собой за счет сравнений с прекрасным. Так, на первых страницах книги у сугробов проступают вены, а остатки фейерверков напоминают камыш.

Раньше Сальников сохранял в метафорах ощущение романтики и детской невинности до самого конца текста. В «Оккульттрегере» же такую нежность можно встретить лишь в начале романа — когда описываются события, происходящие сразу после Нового года. Но атмосфера праздника и чудес постепенно забывается, всё идет по нарастающей, и метафоры становятся более резкими, более изощренными. Например, ребенок напоминает Прасковье в ее измененном сознании похотливого мужичка с рукой в штанах, а половой орган экстрасенса (очередного представителя мути, с которым надо разобраться) в черном презервативе она сравнивает с грабителем из банка. И вроде бы такие образы закономерны и уместны, но в голове время от времени всплывает слово «кринж».

Разворот к читателю или от него

Любой фантастический мир, а уж тем более — мир городского фэнтези, как бы ни был он далек от реальности на первый взгляд, по сути, вскрывает проблемы современности. И немного пугает, что, судя по многочисленным разговорам мистических существ, главными проблемами XXI века являются бесполезные фестивали, представляющие на самом деле переосмысленную муть, или консервативные творческие союзы, неспособные эту муть переосмыслить дальше березок. Впрочем, если подумать, в таких бессмысленных беседах сильнее всего заметна тяга демонов и оккульттрегеров к простым людям. Ведь тщательно мимикрируя под последних, они тоже перестают замечать глобальные проблемы, отвлекаясь кухонными посиделками от экзистенциального кризиса. Ну или от необходимости раскаяться, о чем периодически напоминает демонам и оккульттрегерам херувим Сергей.

Так что совершенно зря Прасковья периодически скучает по человеческой жизни: героиня еще способна сплетничать, ныть, завидовать и брюзжать, не замечая, что мир за последние столетия нет-нет, да и изменился к лучшему, хотя бы в техническом плане. Впрочем, вряд ли героиня может по достоинству оценить научные достижения, например в медицине, ведь ее здоровью редко угрожает что-то простое, человеческое. Интересно, что Сальников отмечает: Прасковью, несмотря на необычную жизнь, волнуют обычные вопросы. Но по факту проблемы банального выживания — дожить до зарплаты или заслужить достойную пенсию (то, что Прасковья называет суперспособностями простых смертных) — проходят мимо героини, хотя именно это, а не страх забыть что-то важное или стать изгоем, беспокоит миллионы людей ежедневно, как бы это грустно ни звучало.

Именно из-за такой комфортной жизни, пусть и не без изъянов, сочувствовать Прасковье не очень-то и получается. Если посмотреть на ее вынужденную социальную изоляцию поближе, то можно увидеть, что ребенка ей вполне заменяет гомункул, подругу для пары «умная и красивая» — демон Надя, а вредного бывшего, ну или, если хотите, нерадивого родственничка — ангел Сергей. Конфликта в выборе между человеческой и оккульттрегерской судьбой в итоге нет, как и соблазна снова стать обычной девушкой. Тем более что какие-то риски земной жизни Прасковья все равно на себя принимает: сталкивается с мошенниками, становится жертвой насильников. Вот только одно важное «но»: справиться со всем этим ей помогает именно мистический статус.

Возможно, тоже ощущая неправдоподобность оккульттрегерских страданий, Сальников и отказывается от написания одной из глав, в которой вместо разговоров и драк с главным злодеем читатель встретит лишь точки. Правда, автор в интервью оправдывает отсутствие текста тем, что в романе и так много насилия, а смаковать его долго и подробно он не в состоянии. В этом ответе, конечно, есть доля кокетства, желание понравиться читателю. Вот только какому? Читатель, знающий «Отдел» или «Петровых», прекрасно понимает, что Сальников может (и еще как может!) писать о насилии. Любители фэнтези же вряд ли оценят сюжет без финальной схватки героев. А раз нам сразу в аннотации говорят про городское фэнтези (мы-то никого за язык не тянули), надобно, так сказать, лезть в кузовок. Так что ход, конечно, постмодернистский (вспомним Веничку Ерофеева и немедленно выпьем), но в формате жанровой литературы не работает. К тому же Сальников и сам признается, что хотел сделать книгу максимально читательской и читабельной. Остается надеяться, что в возможной экранизации «Оккульттрегера» этот недостающий фрагмент появится.

Об упомянутой выше «читабельности» романа стоит сказать отдельно. Сальников сознательно избегает многозначных трактовок или, как он говорит, «лакун домысливания». Поклонникам «Петровых в гриппе» остается только мечтать хоть о какой-нибудь авторской загадке. С одной стороны, это неплохо: в мире, где нет места двусмысленностям, можно продумать — и Сальников прекрасно с этим справляется — каждую мелочь, которая не запутывает, а разъясняет реальность. С другой стороны, подобная обстоятельность ограничивает воображение читателя, который хотел бы побыть со-творцом, исследователем, интерпретатором.

По словам Сальникова, «Оккульттрегер» задумывался как цикл романов, посвященных потусторонним авантюрам подружек: Прасковьи, Нади и, видимо, Наташи. То есть перед нами могло бы лежать русское литературное (пере)осмысление «Зачарованных». Но оказалось (как, опять же, говорит автор), такая идея на практике выглядела не слишком динамичной, поэтому приключений на один квадратный сантиметр романа стало больше, а самих романов на квадратный сантиметр книжной полки читателей Сальникова — меньше. Впрочем, динамика сюжета зависит не только от числа масштабных событий, но и от количества мелких деталей. Нужно ли, например, целый абзац посвящать тому, как медленно у героини включается мобильный телефон?

В результате динамичного романа — даже одного — все равно не получилось. Эпизоды построены как законченные истории (каждый раз кажется: вот она, нужная финальная точка, расходимся — ан нет), клиффхэнгеры встречаются редко, а сквозного, до конца цепляющего конфликта в книге тоже нет.

Прекрасно продуманный мир затухает и впадает в анабиоз, будто какой-то уральский город без уголька готовится к тепловой смерти, хотя Сальников из раза в раз продолжает возрождать его чуть ли не насильно. А ведь изначально автор планировал обратную экспозицию, которая, вполне вероятно, помогла бы теплиться романной жизни до последних страниц. Возможно, это был как раз тот случай, когда первое писательское решение — самое верное.

Фото на обложке: Никита Журнаков для Шинель.Медиа