Вера Богданова:

Текст: Анна Делианиди

Чувство одиночества в толпе, поиски смысла и своего человека, тщетность бытия и система, которую не сломать в одиночку, — об этом говорит Вера Богданова в своей прозе. Писательница, используя фантастические допущения, ловко маневрирует между реальностью и возможностью, прошлым и будущим.

Разговоры о романе «Павел Чжан и прочие речные твари» начались еще до премиальных списков и долго будут продолжаться: вымышленное будущее этого мира кажется пугающе близким, а темы — насилия над слабым и безнадежная пустота вокруг — слишком знакомы.

О творчестве, людях и перспективах — в разговоре Веры Богдановой и Анны Делианиди.

 

 

— Вера, что было до романа «Павел Чжан и прочие речные твари»? Какие тексты предшествовали этому?

— Была жанровая литература: фантастические романы, фэнтези. В целом, я начала сочинять в тот самый момент, когда научилась писать. В младшей школе — заметки о погоде и природе, были и рассказы, но я всегда стремилась к большой форме. 

Первый роман я написала, когда училась в институте, долго его редактировала и переделывала, разослала по издательствам. Отовсюду пришли отказы, и я про этот текст благополучно забыла. Начала что-то еще. Но с этим романом потом вышло очень интересно: года через полтора, в 2011-м, со мной связался редактор, у которого моя рукопись все это время пролежала в столе, и предложил ее издать. Так и случился мой первый договор на публикацию. Абсолютно жестокое темное фэнтези, даже немного за гранью, читать тот роман никому не советую. Я тогда приехала к редактору в издательство — глубоко беременная блондинка в белом сарафане в пол. Редактор как-то даже растерялся от этой благости и торжества жизни, несколько раз переспросил, я ли это, вот та самая, которая про кровь-кишки и пулеметы. 

В 2017 году в «Эксмо» вышел мой фантастический роман, который был номинирован на две жанровые премии: одна из них «Интерпресcкон», вторая — «Новые горизонты». Меня, конечно, и похвалили, и поругали, но, наверное, тогда я впервые поняла, что делаю что-то не впустую. У каждого, кто пишет, бывают сомнения: а точно ли нужно продолжать? Может быть, я всю жизнь буду писать в стол — и на этом все? Вот тогда, в 2017-м, я поверила, что мои романы действительно стоят того, чтобы их читали и публиковали. Что все было не зря и не нужно опускать руки.

— Премия «Лицей», журнал «Юность», учеба в CWS что тебе в жизни принесли эти этапы?

— Все было вовремя, и все пригодилось. В Creative Writing School я целенаправленно шла к Ольге Александровне Славниковой. Я уважаю Ольгу Александровну как профессионала, учителя и автора. Безмерно. И ее роман «Прыжок в длину», который в 2018 году получил премию «Ясная поляна», я тоже люблю, но в моем сердце всегда другой ее текст — «Легкая голова». Этот роман динамичный, затягивает с первых страниц, я это люблю в книгах. И язык образный, плотный, наполненный точными деталями, ни одну из которых не сократишь, все важно. Я знала, что вот здесь, в образности, у меня есть пробел и я хочу его восполнить.

 
Вот я такое хотела написать, что-то похожее на «Легкую голову», роман, который будет глубоким по смыслу, и в то же время интересным, чтобы читатель погружался в историю с первых страниц и не мог вынырнуть до самого конца. 

У твоих героев Павла и Игоря много общего, гораздо больше, чем нужно для простой расстановки фигур на поле сюжета. Была ли идея точки бифуркации для них, сиротство и разделение путей: бабушка VS детский дом? 

— Да, это сознательное сопоставление. У них разные исходные данные. Игорь вырос в благополучной семье. Семья Павла тоже была полная, но мать страдала депрессией и перепадами настроения, срывала на Павле злобу и в итоге пыталась утопить его вместе с собой. Так что точка бифуркации у Павла и Игоря случилась еще до гибели родителей. В детский дом Павел попал уже готовой жертвой. Он еще дома привык к тому, что на него можно кричать, его можно бить, задвинуть его желания в дальний угол. Я все время говорю об эмоциональном насилии, хотя его мало кто воспринимает всерьез. Но это очень важный вопрос. Если ребенку каждый день — каждый день до 18 лет — повторять, что он идиот, — разве это его не сломает? Это то же насилие, просто растянутое во времени. Это, кстати, то, что произошло с Соней. У меня спрашивают, почему она не проявила героических качеств, но я осознанно показываю ее зависимым человеком. Она всю жизнь пытается доказать родным, что она хорошая. И она все равно герой: каждый раз встает, не сдается. Она спасает всех вокруг себя — или же пытается спасти.

Как пришла идея закольцевать пространство домом детства Павла?

— В детстве происходит много очень важных вещей, закладывается фундамент личности. Это место, с которого все начинается. Мне хотелось показать, что для того, чтобы решить что-то сегодня, нужно вернуться назад. Заглянуть в тот чулан, в который заталкивались воспоминания и травмы, и навести там порядок.
 
— У тебя есть такое родовое гнездо?

— Есть, да. Яблони, сосны… Не на берегу Оки, но близко. Саму Коломну я исходила вдоль и поперек, чтобы выписать в тексте нужные места. Это очень важно — пройтись по тем местам, которые потом звучат в тексте. С помощью Google Maps это сделать невозможно, так магия текста не работает.

Ты была в Китае? 

— Да, дважды, в Пекине и Гонконге. Тоже много ходила пешком, это помогло тексту. Также выручил мой друг, который живет в Китае. Когда он прочел рукопись, он дал мне много советов и помог со сценами в китайском офисе.

У тебя в романе Россия достаточно нейтральная по запахам, Китай ими полон. Чем в принципе города пахнут? Вот твои любимые, скажем. Три города три описания аромата.

— Первый — Нью-Йорк. Я там училась некоторое время после института. Для меня он пахнет песком с Брайтон-Бич, пельменями из кафе «Татьяна». И мусором, который приносит прибой под сваи мостов. Влажный, душный, немного болотистый запах на Манхэттене, особенно по утрам.

Второй — Рим. Рим — это бомболони с кремом, кофе и дорогие духи. И сухой запах камня, нагретого солнцем.

И Санкт-Петербург: дождь, мокрый асфальт, мокрые листья. И старые картины. Я раньше часто бывала в Эрмитаже, по работе общалась с его сотрудниками, и была возможность заходить со служебного входа и гулять по залам.

— ​​​​​​​Как подбирались имена героям? Почему, например, Соня это Соня? Сильное классическое имя с большой историей в литературе, все вынесет, выдержит, осознает внутренней мудростью…

— Безусловно. Соня, конечно, работает отсылкой к Достоевскому, к «Преступлению и наказанию». По-другому ее звать не могли, она спасает людей.

Как так получилось, что Соня в поиске защиты обращается к православию? И, кстати, есть место вере и религии в этом альтернативном мире?

— В Соне борются две противоположности. По большому счету, через нее я хотела показать, как именно в современном обществе на женщину накладываются некие условности. Именно в нашей российской реальности. С одной стороны, у нас есть права, мы можем быть умными, красивыми, независимыми, работать и зарабатывать, чтобы быть свободными. С другой стороны, и старшие родственники, и общество в целом говорят, что женщина должна всем кучу всего. Должна держать мужика в сытости, комфорте, в порядке. Детям она тоже должна — 33 дополнительных занятия, на которые она их отвозит и отводит изо дня в день, уроки, которые с ними делает, а мужа не попросишь, потому что он занят и зарабатывает. А если на него надавить, он, как рассказывают, и вовсе ускользнет, как мокрое мыло из рук. Должна родить, потом родить второго, потом отвечать на вопрос «ну когда же третьего», а после «ну зачем же было третьего рожать». В итоге мы все время всем что-то доказываем и объясняем. Это очень тяжело, это как минимум три работы у семейной женщины с детьми, я это по себе знаю. Вот это я и хотела показать. Соня, во-первых, изуродована в детстве своей семьей, ее всю дорогу убеждали, что, кроме красоты, у нее ничего нет и что нужно найти нормального мужика, который для нее — единственная путевка в жизнь. И она, с одной стороны, протестует, пытается доказать, что она — личность, а с другой — все время стремится к кому-то прилепиться. К Павлу, к организации «Контранет», к подруге, которую она даже толком не знает. Когда «Контранет» исчезает, на это место встает не самый плохой вариант — религия.

 
В этом она вдруг становится похожа на своих пациентов. Если образуется пустота, она непременно чем-то заполняется, и вера — не худший вариант. 

А интересно ли было изучать китайскую инфернальную мифологию? Делала для себя пометки самых ярких различий с понятием ада русского?

— Меня удивила схожесть склонности к пыткам. Те же круги, судьи, котлы... Миллион разных способов, как содрать кожу. Но в китайском аду к тому же часто мучаются коррупционеры, лживые жены и чиновники — это бросается в глаза.

Мне много пришлось работать с англоязычными источниками, например, легенду о шуйгуе я нашла именно там. Я ее переработала — в оригинале все происходило немного по-другому. После того, как оборотень второй раз не смог затащить жертву в реку, он плюнул на все, смирился со своей судьбой и решил сидеть в реке до скончания времен. Это увидели боги и, посовещавшись, решили забрать шуйгуя на небеса, раз он исправился. Шуйгуй явился рыбаку во сне и сказал, что теперь идет к лучшей жизни, но очень сожалеет, что больше не сможет видеться с лучшим другом и поэтому оставляет ему свое благословение. С тех пор у рыбака всегда был большой улов, каждый день он носил рыбу ведрами и не знал нужды. Но для «Павла Чжана» пришлось этот хэппи- энд убрать.

— ​​​​​​​У тебя в тексте будущее наступает, конечно, но для определенной части общества. Гаджеты, чипы, внешняя политика… А окраины, детские дома, насилие, алкоголизм остаются вневременной константой. Совсем не веришь, что с этим можно что-то сделать?

— Я хочу верить. Скорее, я написала эту книгу, чтобы она никогда не сбылась. Но в целом, если взять наши дни, дела обстоят печально. Если чуть отъехать от больших городов, картина предстанет удручающая. Все это, конечно, немного сдвинется, но и большие города тоже сдвинутся. Мегаполисы уходят в будущее семимильными шагами, «комфортная городская среда» — это про них и для них, а остальная Россия будет эволюционировать гораздо медленнее. По сути, я описала то, что вижу.

После выхода текста тебя читатели благодарили за то, что подняла тему насилия над детьми в детских домах? А критика звучала?

— Было и то, и другое. Но больше благодарности и понимания, что я подняла эту тему. Благо не я одна сейчас об этом говорю. Критика была о том, что мало феминистической повестки, но у меня роман про другое: про детей, про незащищенность, про зависимость, про тех, кого сломали. Невозможно впихнуть в один текст каждую травму современности. На мой взгляд, важно говорить о детях. Мне самой было страшно читать про реальные случаи насилия в детских домах. Я все время искала ответ на вопрос, что нужно сделать с системой, чтобы эти случаи больше не повторялись. Например, создавать детские дома семейного типа, где семейные пары живут в обычной квартире с пятью-шестью детьми (максимум — двенадцатью, включая родных и усыновленных), приспосабливая их к быту, убирая казарменную атмосферу, объясняя им принципы труда и ежедневного быта в нормальном окружении. Вот это важно.

Почему социальную тему ты решила подать именно через фантастическое допущение?

— Так проще показывать то, что есть. Удивительно, но через будущее удобно смотреть на настоящее. Мир, основанный на конспирологии и наших страхах, в целом получился похожим на нашу реальность, просто с некоторым усилением уже имеющихся тенденций, которые я гипертрофировала сознательно. 

Как ты воспринимаешь успех романа сейчас? 

— Я не думала, что он понравится такому количеству читателей. Он же темный, достаточно мрачный. Хоть мои герои не тонут в депрессии и делают все, чтобы выбраться, изменить свою жизнь и жизни других, но основной посыл все равно грустный. Тем более, речь идет о насилии. Людям не хочется лишний раз об этом слушать или читать, поэтому, конечно, все это для меня неожиданно. И я очень рада, что «Павел Чжан» сумел в очередной раз привлечь внимание к проблеме насилия. Она должна обсуждаться, ведь все изменения начинаются именно с разговоров.

Финал «Нацбеста» был ожидаем?

— Старалась не загадывать, но, конечно, очень хотела пройти в финал. Пока слушала пресс-конференцию в ТАСС, намывала квартиру по десятому разу, чтобы хоть как-то отвлечься. 

 
Так — со шваброй и в резиновых перчатках — я и услышала собственное имя среди финалистов. На радостях оттерла пол в прихожей.

Ты, в целом, больше борец или наблюдатель?

— Борец. Иногда это даже немного мешает, потому что я в своем упрямстве и запале пробиваю стены головой, а потом понимаю, что рядом была дверь и можно было просто обойти.

Тебе нужно какое-то специальное место и атмосфера, чтобы писать? Когда и где это происходит обычно? 

— Полная тишина, чтобы вокруг никого и ничего не было. Если кто-то заходит в комнату даже просто для того, чтобы тихо что-то взять и выйти, я вылетаю из потока, из этого почти-транса, и потом минут двадцать пытаюсь запрыгнуть обратно в текст. Обычно я пишу на кухне и с утра, хотя роман, над которым я работаю сейчас, ночной. Включается после десяти вечера и ни часом раньше. 

Основная работа у тебя связана с текстами? Есть мечта, что, «когда ты вырастешь», ты будешь только писать? 

— Моя основная работа — это переводы, но не художественных текстов, а разного рода маркетинговых материалов, инструкций, договоров. Очень хочу сфокусироваться полностью на творчестве: романы, сценарии. Идей-то много, даже сейчас есть три отличных сюжета в планах. 

— ​​​​​​​Ты чувствуешь, что время сейчас идет как-то по-другому? Быстрее, что ли… Что важно знать и понимать про людей, которые тебя окружают? А что важным быть перестало?

— Да, абсолютно. Все быстро меняется, и нужно выделять приоритеты в приоритетах. Я раньше очень много переживала по пустякам, пыталась успеть все и сразу, но это ушло, причем даже не из-за того, что время ускорилось, и не из-за пандемии. Наверное, это случилось после 2017 года, когда меня оперировали по поводу онкологии. Вот это полностью меняет восприятие мира вокруг, всю твою жизнь. Если хочешь жить, ты начинаешь жить и находишься «здесь и сейчас», перестаешь тратить время на пустые занятия и тех людей, которые лишь отнимают ресурс. Отказываешься рефлексировать над второстепенным.

Что в ближайших творческих планах?

— Второй роман почти закончен, остались финал и редактура. Мне этот текст очень нравится, я довольна результатом.

 
Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: АСТРедакция Елены Шубиноймолодые авторыВера БогдановаАнна Делианиди
Подборки:
0
0
8578
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
Супермен раздражает. Да что там — просто бесит! Неистребимый, как колорадский жук, правильный, как Иван Бровкин на целине, он буквально напрашивается на неприятности. Но главными суперзлодеями для Супермена становятся сценаристы комиксов, которые так и норовят любыми способами развенчать безупречного сверхчеловека.
«Писать истории о любви так, чтобы в них был еще и неожиданный сюжетный поворот, довольно сложно. Как правило, мелодраматическая канва не предполагает широкого полета фантазии» — так считают кураторы «Опытов». Однако Александру Елизарову это удается. Рассказ, в котором есть и сюжетный поворот, и гипнотизирующий синтаксис, — в новом выпуске рубрики.
Главный герой «Жизнеописания Льва» — второго романа — библиотекарь Лев, блаженный тридцати двух лет, который понимает птиц и животных. Его жизнь посвящена написанию монографии о поэте мандельштамовского круга Клименте Сызранцеве. Попасть на другую сторону безумия, взглянуть на мир глазами юродивого — все это возможно в книге Натальи Репиной.
Мы продолжаем публиковать интервью с молодыми авторами. Героем нового выпуска стал Николай Болошнев. В 2020 году вышел его дебютный роман «Цифмин» о Москве 2030 года, в котором искусственный интеллект ставят во главе одного из министерств, что закономерно приводит к борьбе людей и машин. Филолог Анна Делианиди поговорила с Николаем Болошневым о том, почему он выбрал тему искусственного интеллекта, как ему удалось так точно изобразить быт бюрократов и кто, по его мнению, победит в противостоянии людей и машин.
Одна из важных вещей, которыми занимается «Прочтение», — поиск «малой» литературы, у которой есть шанс стать «большой», и поэтому мы запускаем серию интервью с молодыми авторами. Героиня первого выпуска Алина Гатина — прозаик из Казахстана, победительница второго сезона премии для ФИКШН35. Филолог Анна Делианиди поговорила с Гатиной об особенностях ее текстов, умении видеть слова в цвете и о том, «что было бы, если...»