Николай Болошнев: 

Текст: Анна Делианиди

Мы продолжаем публиковать интервью с молодыми авторами. Героем нового выпуска стал Николай Болошнев — писатель, эксперт в сфере социальных последствий внедрения новых технологий, сооснователь творческого объединения «Станция Дно», которое изучает современную Россию художественными средствами. В 2020 году в издательстве «Росмэн» вышел его дебютный роман «Цифмин» о Москве 2030 года, в котором искусственный интеллект ставят во главе одного из министерств, что закономерно приводит к борьбе людей и машин. Филолог Анна Делианиди поговорила с Николаем Болошневым о том, чем бюрократическая система напоминает искусственный разум, каковы культурные истоки образа суперкомпьютера «Управленца» и может ли технический прогресс быть угрозой для человечества. 

 

— Сколько времени ты писал «Цифмин»?

— Приблизительно два года. Мог бы написать и быстрее, но в какой-то момент решил переписать первую часть романа: понял, что она получилась слишком завязанной на личном опыте и от этого малоинтересной для читателя.

— Почему вдруг целый роман ты посвятил теме искусственного интеллекта?

— Вообще, сюжет романа пришел ко мне во сне. Я вскочил в поту посреди ночи и быстро записал его схему. Однако по странной прихоти судьбы в скором времени я сменил работу и стал заниматься проектом, связанным с искусственным интеллектом. Это очень помогло мне в плане фактуры и понимания темы. 

Мне было интересно показать столкновение двух систем, ведь, по сути, бюрократия — это тоже своеобразная имитация организма — машина из людей, продукт философской мысли XVIII–XIX веков.

А теперь человек, возможно, стоит на пороге создания искусственного разума — на мой взгляд, эти два голема неизбежно должны сойтись в смертельном клинче.

— Все герои выстраивались одинаково или были те, которые никак не хотели проявляться?

— Пожалуй, самым трудным персонажем был искусственный интеллект, поскольку задача была отобразить машинный разум, лишенный личных интересов и заточенный только на решение практических задач. Для этого потребовалось немного абстрагироваться от собственной человеческой сущности. С бюрократами было проще: их страсти и переживания мне в целом понятны. Можно сказать, что они общечеловеческие. Разве что женские персонажи традиционно даются сложнее, но романтическая линия в романе хоть и длинная, но второстепенная.

— Ты отлично выписал повседневность офисных работников. Это опыт непосредственного наблюдателя?

— В большой степени да. Я работал бюрократом чуть больше года, но мне не повезло (или, наоборот, повезло) попасть в учреждение в период больших перемен. Это добавило седых волос, зато позволило посмотреть на систему в динамике и лучше понять происходящие в ней процессы. Тут как с организмом: пока он здоров, ты особо не задумываешься, как все в нем работает, но стоит чему-то выйти из строя, и ты тут же бежишь сдавать анализы, делать рентгены и УЗИ, чтобы понять, что пошло не так. В целом законы офисной жизни такие же и в частных компаниях, но в бюрократических организациях они более выражены, так как эти системы более иерархичны и сильнее ориентированы на ранг. 

— В больших государственных корпорациях всегда так — ты знаешь только свой отдел и чуть-чуть соседние? Это такое специальное место, где хоронят индивидуальность?

— Мне кажется, человек способен сохранить свою индивидуальность в любых обстоятельствах. Однако в бюрократических структурах и госкорпорациях это сделать сложнее в силу того, что каждое действие сотрудника в них жестко регламентировано, а инициатива не только не поощряется, но зачастую и карается. Кроме того, чаще всего в министерствах и ведомствах нет очевидного результата работы отдельного бюрократа — такого, как продукт или продажи. Таким образом, работа чиновника часто заключается в умножении бессмысленных отчетов и бумаг. В таких условиях гораздо проще замкнуться в своем крошечном ареале офисного обитания и низвести себя до человека-функции.

— Почему у твоих героев совсем не прописаны их квартиры или дома — как точка покоя? Это специальный прием? Что для тебя дом?

— В какой-то степени это метафора невозможности бегства из системы — установки, которая есть в головах всех героев книги. Я наблюдал этот парадокс, когда работал чиновником: люди страдают, жалуются на низкие зарплаты, унижения и бессмысленную работу, но при этом не мыслят свою жизнь за пределами ведомства и остаются в нем годами. 

 В ситуации, когда весь привычный мир рушится (в результате внедрения искусственного интеллекта), человек уже не может, как мне кажется, найти убежище в быту. Свой ад он носит с собой везде в своей голове.

Для меня дом — это место не только отдыха, но и творчества, поскольку свои художественные тексты я пишу в свободное время. Поэтому центр дома для меня — мой рабочий стол.

— «Офисный работник, житель мегаполиса» — культурная составляющая в таком диагнозе в целом не проявляется, твои герои ходят в основном в бары, нет маркеров культурно значимых мест города. Это диагноз поколению?

— Мне кажется, это, скорее, одна из характеристик современного общества. Посетителей музеев стало больше, но этот досуг стал формой демонстративного потребления. Многие идут на выставку не за вдохновением, а за красивыми снимками для соцсетей. Это хорошо для выручки музеев, но несколько размывает их просветительскую функцию. Герои «Цифмина» вполне могли бы сходить на условную «выставку Серова», но вряд ли они придали бы большое значение увиденному.

— Откуда ты взял образ суперкомпьютера «Управленца»? Как он создавался в твоей голове? Похоже, это пазл из множества визуализаций в культуре.

— Я соприкасался с темой искусственного интеллекта на своей бывшей работе, поэтому, в принципе, у меня уже было некое абстрактное представление, как его можно было бы описать. Тем не менее в процессе создания образа «Управленца» я наткнулся на ряд технических вопросов, ответов на которые я не знал. По счастью, у меня есть друзья и знакомые, которые лучше меня разбираются в технологиях, они мне очень помогли. Если же говорить об образах искусственного интеллекта в популярной культуре, то главным источником вдохновения для меня был сверхразумный компьютер HAL 9000 из «Космической одиссеи 2001 года» Стенли Кубрика. «Управленец» тоже мог бы сказать что-то в духе «I’m sorry, Fedor, I’m afraid I can’t do that».

— Зачем нужно было витиевато развивать романтическую линию, чтобы так основательно убить девушку в конце истории?

— Моей основной целью было обострить интригу и сделать выбор главного героя как можно более сложным с моральной точки зрения. Смерть Леры стала Рубиконом, который Федор перешел по дороге к карьерным вершинам.

— Ты осознаешь, что потенциал текста для переложения его в сценарий фильма или сериала достаточно велик? Специально так писал?

— Честно говоря, специально я так не подгадывал, скорее это результат моей манеры письма. Я люблю прописывать диалоги и стараюсь раскрывать персонажей через разговоры или действия — такие тексты достаточно легко переложить под киноформат. Трудно сказать, посчастливится ли «Цифмину» быть экранированным, но со сценарным агентством я уже общался.

— Давай подберем условный плейлист для самой динамичной части книги: того, что происходило в подвале: погоня, драка, секс, замена железа... Такой main battle. Что будет играть?

— Мне кажется, тут будет очень уместна песня ‘Run Through the Jungle’ Creedence Clearwater Revival, недаром ее любят использовать в военных фильмах. ‘Break On Through’ The Doors тоже подойдет — словом, что-то динамичное и нагнетающее. Можно нагнать жути и поставить ‘Red Right Hand’ Ника Кейва или уйти в психоделику — тогда на действие хорошо ляжет ‘White Rabbit’ Jefferson Airplane.

— Для тебя основная движущая сила жизни — это что?

— Пожалуй, любопытство. Оно лежит в основе моего желания заниматься творчеством — всегда интересно узнать что-то новое, послушать, как и о чем говорят люди в кафе или в метро. 

— Когда и как ты начал писать? И что было первым текстом, помнишь?

— Я рос довольно замкнутым ребенком и, сколько себя помню, любил сочинять различные истории. Постепенно пришло осознание, что их можно записывать. В детстве я пробовал силы в жанре фэнтези, потом, подростком, писал рассказы, подражавшие моему кумиру тех лет Эрнесту Хемингуэю. Помню, что тексты были очень драматичными, с брутальными героями. Сейчас я даже боюсь их открывать, чтобы не сгореть со стыда, но я рад, что они случились в моей жизни. Первые рассказы помогли мне сформировать привычку писать.

Первые рассказы помогли мне сформировать привычку писать.

— Если посмотреть на твою полку с последними прочитанными книгами, что там стоит?

— В последнее время я много читаю на тему мифологии и сказок — это нужно для моей новой книги. Поэтому на полке однозначно будет трехтомник Афанасьева. Из художественных книг, прочитанных в последнее время, запомнился «Остров Сахалин» Эдуарда Веркина — я не очень люблю фантастику, но это интересная антиутопия с красивыми отсылками к Чехову.

— А что с последними просмотренными фильмами?

— Мне понравился фильм Томаса Винтерберга «Еще по одной», он тонко затрагивает темы кризиса среднего возраста и алкоголизма. С большим опозданием посмотрел «Лес самоубийц» Гаса Ван Сента — очень хорошее рассуждение на темы смерти и чувства вины. Кроме того, я обожаю фильмы Дэвида Линча, недавно пересмотрел на большом экране его «Малхолланд драйв» — это, конечно, ни с чем не сравнимое удовольствие.

— И в целом — книги или фильмы все же на первом месте для прокачивания наблюдательности и ловли вдохновения?

— На мой взгляд, главный источник вдохновения — это сама жизнь. Наблюдение за людьми, их поведением и разговорами даст внимательному человеку в разы больше материала, чем любой фильм или книга. Все-таки в произведениях искусства реальность изображается уже через оптику режиссера, писателя или художника, а наблюдение позволяет сформировать собственный взгляд. 

— Если бы ты вел друзей по Москве, чтобы и прогуляться, и выпить, то каким маршрутом и в какие места?

— Я бы повел друзей длинным алкомаршрутом от Новокузнецкой через рюмочные Маросейки-Покровки и привел бы их в бурятское кафе «Алтаргана» на Красных воротах, его я просто обожаю. Вообще, алкопублицистика — это мое guilty pleasure. Вместе с моим соавтором Константином Ропоткиным мы иногда пишем обзоры на питейные заведения для сайта Ostrota.media.

— А у тебя самого дома из умной техники что в наличии?

— Пожалуй, только смартфон. Но хочу завести умный пылесос, надеюсь, что смогу с ним договориться, когда случится восстание машин.

— И все-таки, Коль, люди или роботы? Что нас ждет в ближайшие годы?

— Я верю, что человек все же победит. Во-первых, он вряд ли сможет создать сверхразум, пользуясь своим ограниченным разумом. Однако даже если искусственный интеллект эволюционирует сам по себе и восстанет против человека, мне кажется, что он будет обречен на поражение. Все-таки люди способны к нестандартным мыслям и действиям, их трудно просчитать. Да и силу оппортунизма никто не отменял: кожаные мешки начнут саботировать команды сверхразума, и постепенно все развалится.

Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: РОСМЭНмолодые авторыАнна ДелианидиНиколай БолошневЦифмин
Подборки:
0
0
5034
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
«Дальгрен» — произведение, не умещающееся ни в какие жанровые рамки. Но странность не помешала «Дальгрену» стать бестселлером в Америке и завоевать сердца читателей наряду с такими сложными книгами, как «Радуга тяготения» Томаса Пинчона, «Бесконечная шутка» Дэвида Фостера Уоллеса и «Иерусалим» Алана Мура.
«Дом иллюзий» Кармен Марии Мачадо — это история, в которой писательница открыто говорит о домашнем насилии и вспоминает женщину, которой она когда-то была. Манипуляции и жестокость, скрывающиеся под видом благосклонности и нежности, и травматический опыт в истории квир-женщин — об этом ее роман.
То-то и оно, никакой смерти нет. Парадокс смерти в жизни человека заключается в том, что когда о ней думаешь, она вредит, травмирует, мешает, существует, а когда не думаешь (тем более когда о ней не пишешь!) — жизнь твоя не может быть полноценной. Потому и говорят — memento mori. Как по мне, это значит — живи полной жизнью.
Одна из важных вещей, которыми занимается «Прочтение», — поиск «малой» литературы, у которой есть шанс стать «большой», и поэтому мы запускаем серию интервью с молодыми авторами. Героиня первого выпуска Алина Гатина — прозаик из Казахстана, победительница второго сезона премии для ФИКШН35. Филолог Анна Делианиди поговорила с Гатиной об особенностях ее текстов, умении видеть слова в цвете и о том, «что было бы, если...»
В Центральной библиотеке имени Н. А. Некрасова в Москве 1 марта прошел финал литературной премии для молодых авторов ФИКШН35 и приуроченный к нему мини-фестиваль. Победителем первого сезона премии стал Артём Серебряков с книгой «Чужой язык». В рамках фестиваля прошло несколько дискуссий — об авторских правах, самопродвижении авторов и о том, что мы читали в 2010-е и будем в 2020-е. Публикуем расшифровку второго обсуждения.