# Время

«Задержи дыхание» — четвертая книга Ольги Гренец. В нее вошли рассказы, опубликованные в американских и русских журналах за последние три года. Это истории про семейные отношения, воспитание детей, поиски своего места и гендерной идентичности, верность воспоминаниям юности и служение делу… Они до мелочей реалистичны, но оказываются близки каждому читателю.
0
0
1
4994
Во время пандемии и вынужденной самоизоляции некоторые сферы страдают ощутимее всего — например, книжная индустрия: уже сейчас продажи упали на 50-60%, книжные магазины приостановили работу или перешли в режим доставки и «книг на вынос», издательства не получают тиражи вовремя или не могут оплатить печать книг, в связи с чем выход новинок откладывается. Мы сделали подборку, в которой рассказали, как можно помочь издательствам и книжным магазинам пережить пандемию — и сделать это с удовольствием и пользой для себя.
0
2
0
10054
«Возвращение в Острог» — это отнюдь не только история о проблемах сирот и подросткового суицида. Автор нанизывает остросоциальные проблемы: в один довольно короткий текст помещаются и детдомовцы, и карательная медицина в психиатрических учреждениях, и полицейский произвол, и бедность провинции, и кризис закона.
0
0
1
11210
Каждый год в центре Петербурга ставят сцену рядом с Михайловским манежем, а книголюбы знают: это для них. И хотя программа Международного книжного салона уже не раз вызывала вопросы общественности, это мероприятие по-прежнему остается самой заметной площадкой для презентации книг и единственной масштабной ярмаркой в Северной столице. Издательства, как и всегда, привозят свои весенне-летние новинки, а «Прочтение» рассказывает о самых заметных из них.
0
0
0
9026
В образ ребенка Ольга Фикс вложила всю душу, и только ради страниц, посвященных Тёмке, стоит читать книгу. Мерцающий электрическими всполохами портрет девочки все время изменяется, как современные «живые» фотографии, или фотографии-трансформеры.
0
0
0
5298
Елена Катишонок потрясающе управляет вещным миром. Каждая деталь — ших-ших веничек, пфефферкухены, серая мочалка на тесемках, асфальтовые мокрые галоши — обрисована резко и выпукло. И расставлять эти акценты она умеет по местам, как в любимом доме — сюда вазочку, сюда салфеточку. Показывает все эти экспонаты музея быта автор в том темпе, который считает нужным, и этих разгонов-замедлений даже не замечаешь, череду коридоров и комнат проходишь так, как угодно хозяину, сдающему квартиру внаем.
0
0
0
6890
Козлову время от времени отказывает вкус: то он напишет про «рыцаря, облаченного в благородные волосы», то про то, что люди «пребывали в состоянии общения». Автора иногда кусает блоха канцелярита, и он выдает фразы вроде «на текущий момент я могу сказать следующее» и «в том же ряду Петербург, святость которого куплена смертями в болотах и постоянным оттоком населения вследствие перманентного мора...». Можно, конечно, было бы списать все на какой-нибудь прием, но на какой и каков тогда его смысл, если вся книга написана с оглядкой на разговорный стиль и рок-культуру.
0
0
0
5362
Кирилл будто бы целыми днями разбирает бабушкины записки, слоняется по кладбищам и полуразрушенным постройкам, часами под свечой (обязательно под свечой!) рассматривает фотографию без вести пропавшего двоюродного деда по черт знает какой линии. Иногда он ездит в таинственные города, где по вечерам ему шепотом рассказывают другие страшилки — а днем бродит по улочкам и осознает, осознает, осознает. Осознает так глубоко, что, даже проходя мимо прачечной, видит сплошное желание «отстирать, обелить жизнь». Ах да, еще он любит сесть возле какого-нибудь дома и представлять коней в яблоках, рождественские елки и пироги с визигой, патоку и хруст французской булки.
0
0
0
6382
Илья Кочергин — один из немногих русских прозаиков, чье стремление ухватить живую, бессознательную красоту природы, то и дело оборачивается эскапизмом. На литературную карту, тщательно подготовленную Распутиным, Шукшиным, Беловым, Кочергин почти не ступает. Ближе всех из «патриархов» «деревенской прозы» он стоит к Астафьеву и его картинам жизни русского человека в тайге.
0
0
0
6558
Повесть Екатерины Ждановой — о родителях миллениалов, чье детство пришлось на семидесятые. Воспоминания о дворовой культуре тех лет не идет ни в какое сравнение с тоской по игре в приставку и растворимому напитку «Юппи». Развлечения ребенка семидесятых, казалось, конечной целью имели самоуничтожение. Детишки в рассказах Ждановой плавят свинец, жарят мясо на утюге, запросто садятся в машины к незнакомцам и воруют с подъездного пола линолеум, чтобы скатиться с горки. Атмосфера веселого безделья и вседозволенности — и ни слова об октябрятах и пионерах, о сборе макулатуры и публичном осуждении хулиганов.
0
0
0
7138
Читать эту книгу — занятие откровенно непростое, и не только потому, что она (пусть и вполне законно) требует от читателя полного включения в текст и историю описываемых событий. При всей невероятной красоте исторического сюжета, герои современной линии постоянно теряются в диалогах, подача которых подчас огорчает: так, например, в рамках одной сцены собеседник может бесконечно «блестеть стеклами очков» или через слово в чем-то «признаваться».
0
0
0
9758
«Рассекающий поле» — это путешествие героя из самой глубинки в центр мировой культуры, внутренний путь молодого максималиста из самой беспощадной прозы жизни к возможности красоты и любви
0
0
0
5678
На страницах романа «Радуга и Вереск» сходятся Восток и Запад. Весной 1632 года сюда приезжает молодой шляхтич Николаус Вржосек. А в феврале 2015 года — московский свадебный фотограф Павел Косточкин. Оба они с любопытством всматриваются в очертания замка-крепости. Что их ждет здесь? Обоих ждет любовь: одного — к внучке иконописца и травника, другого — к чужой невесте.
0
0
0
8834
  • Предыдущая страница
  • Следующая страница