Хроники эпидемии: три книги о самоизоляции

Весна и начало лета этого года, неожиданно составившие собой новую, пусть и краткую эпоху в жизни людей, оставили после себя множество вопросов. Вот лишь некоторые из них: во-первых, как отсутствие общения влияет на человека и может ли социализация через Zoom в полной мере заменить «живую»? Во-вторых, какой эффект оказывает на человека принудительная изоляция? В-третьих, как изменится мир после окончания пандемии коронавируса — и изменится ли? И в-четвертых, как искусство работает с большими и актуальными темами вроде эпидемии?

Несмотря на то, что уже появились тексты, песни, спектакли и фильмы, созданные под впечатлением от пандемии и пытающиеся осмыслить такой опыт, искусство только начинает двигаться в эту сторону. Сейчас видно лишь то, насколько по-разному авторы пытаются представить новые темы: и в подражаниях средневековым новеллам, и в абсурдистских комедиях, и в текстах с уклоном в страшную фантастику, и в рассказах со счастливым концом. Объединяет получившиеся произведения то, что во всех них можно ощутить неуверенность в сегодняшнем дне и в будущем, обусловленную как рациональными, так и иррациональными причинами. А написание текстов о карантине, их чтение и чтение вообще — это еще и приемы самообороны в эпоху самоизоляции, попытка обрести хоть какую-то стабильность.

 

• Олег Зоберн. Хроники чумного времени. — М.: АСТ : ЛитРес, 2020. — 111 с.

Книге Олега Зоберна сильно не хватает рамки, прописанной автором: о том, почему 14 рассказов-хроник объединены под одной обложкой, сказано лишь в аннотации. На деле же перед нами парад историй а-ля «Декамерон» Бокаччо: в палате больницы в московской Коммунарке люди рассказывают друг другу малоприличные, но смешные и полуфантастические страшилки о жизни в несуществующем мире — например, там почти исчезли продуктовые магазины, а с новой властью в стране происходит полная неразбериха.

Через полчаса в тучах образовался просвет, в котором выступила полная луна. Когда она отразилась в зеркале, черти вскочили и принялись танцевать с мертвыми канарейками. Чертей было больше, чем канареек, и канарейки пользовались успехом. Это продолжалось шестьдесят шесть секунд, затем луну снова скрыли тучи. Черти побросали своих окоченевших безголовых партнерш и стали исчезать среди оград. Последний из них пропищал вслед луне:

— Прощай, наша бледная родина!

Неполиткорректные и смелые рассказы, переносящие читателя в состояние полубреда, могут оскорблять, а могут нравиться, но вряд ли могут быть восприняты как конструктивные аргументы в условном споре о «коронавирусной» литературе. Игривые «хроники», от «целительной» до «рукодельной» (можете не сомневаться: речь здесь пойдет не о вязании, а о рукоблудии), от «молодежной» до «мужицкой», от «заграничной» до «духовной», кажутся скорее яркими вспышками в сознании, затуманенном страхом и неизвестностью, чем содержательными высказываниями. Впрочем, судя по другим заявлениям автора на тему пандемии (например, о десяти правилах сидения на карантине), Зоберн вообще не склонен к важному надеванию пенсне на нос и разглядыванию окружающего мира ради вынесения Важных Вердиктов. Его тексты — пародии на них.

— Как вы считаете, — спросил я его, — чего лишена интеллигенция в современной России?

— Выбора, — ответил наследник. — Здесь и сейчас интеллигенту надо быть либо добрым геем, либо злым гением. Но я не считаю себя интеллигентом. — И наследник загадочно улыбнулся.

Олег Зоберн анонсировал «Хроники чумного времени» кратко: он написал, что они «о любви». Наверное, о любви к жизни, которая всегда идет рука об руку с любовью к пиру во время чумы, смеху во время серьезных разговоров и смелостью высказываться не на самые нейтральные темы, пусть и под прикрытием иронии.

 

• Евгений Водолазкин. Сестра четырех. — М.: АСТ : Редакция Елены Шубиной : ЛитРес, 2020. — 81 с.

У Евгения Водолазкина в этом году вышли четыре пьесы, и «Сестра четырех» — первая из них, и единственная о коронавирусе. Действие происходит в палате инфекционной больницы имени Альбера Камю. Пациентов четверо: представитель рабочей профессии, самый незаменимый работник эпохи пандемии — курьер Фунги; представитель интеллигенции — Писатель; представитель власти — Депутат; и представитель сферы здравоохранения — Доктор. Их диалоги тоже полны шуток — дело то ли в привычках автора, то ли в вечном желании людей защититься от страха смерти.

ДЕПУТАТ (расхаживает по палате). Проблема... Пока мы не решим вопросов демографии, мы не решим ни одного важного для страны вопроса. Ни одного! Дело ведь не только в том, чтобы зачать ребенка. Это — сколько угодно! Это как раз проще всего. Раз-раз-раз — и бегают по улицам Кольки и Польки! Задача-то как раз в том и состоит, чтобы убрать их с улицы, заставить учиться. А потом — отправить в космос.

ПИСАТЕЛЬ. Зачем?

ФУНГИ. Потому что внебрачные. С глаз долой.

В крошечной пьесе Водолазкин создает миниатюрную модель «мира на карантине». Этой модели не хватает только, собственно, лечащих врачей, и их роль поначалу исполняет Сестра. Но действие делает кульбит, и Сестра заявляет, что она не та, за кого себя выдает, а наточенная коса на сцене стоит совсем не случайно. Здесь текст заходит в область потустороннего: герои перестают быть лишь «зеркалами» реальных человеческих ролей, они становятся олицетворениями сфер жизни. А ну как первым Смерть зарубит Писателя, значит, и культура умрет в числе первых? Или власть?

Но ощущение, что пьеса возвысилась до надмирных плоскостей, экзистенциальных вопросов и затронула что-то очень важное, а также показала животный страх человека перед безысходностью — быстро исчезает. Всю эту важность Водолазкин спешно сводит к очередной шутке, а затем — к хэппи-энду. Он тоже не выглядит вполне серьезным: все картинно жмут друг другу руки и делятся никому не нужными планами на будущее. Пафос в финале окончательно убивает надежду на оригинальность действия: «Но жизнь наша, поверьте, уже не будет прежней. Никогда», — говорит один из героев. Вот, в общем, и один из ответов на поставленные в начале рецензии вопросы — правда, ответ этот все равно не добавляет к теме ничего нового.

 

• Окно во двор: антология. — М.: Bookmate Originals, 2020.

Еще один сборник рассказов, но уже не авторский, а антология — «Окно во двор». Он открывается текстом Романа Сенчина, который называется «На балконе», — о паре актеров, запертых из-за пандемии в одной квартире. Их однообразный быт в финале истории оборачивается потенциальным прорывом, который должен засвидетельствовать откат от ощущения безысходности. Вообще внутрисемейные отношения и отношения между партнерами — важная тема для авторов сборника. Об этом пишет и Анна Старобинец в рассказе «Инкуб» — тексте об инфекции как о человеческом ресурсе; и Татьяна Замировская в рассказе «Хлорофилл» — о том, что в каждом человеке может прятаться хищник; и в особенности Анна Матвеева в рассказе «Игрок за номером 12849» — истории о том, как зависимость от любых социальных сетях застит человеку глаза и делает неважное важным; а также Серафима Орлова в рассказе «Двое в одной лодке» — о супругах в разводе, вынужденных оказаться в одном пространстве и решивших созидать, а не разрушать.

— Нет! Нет! Я на такое не подписывалась! Я своего согласия не даю!

Андрей Петрович, не отвечая, выковырял собаку из-под полки, снова подхватил на руки. Длинные лапы покорно свисали, как рукава балахона Пьеро.

— Пойдем-пойдем, лапы помыть надо, — ворковал Андрей Петрович.

— Что? В моей чистой ванне? В которой я сама моюсь? Сейчас оба колбасой покатитесь из дома!

— Да в тазу, в тазу, мать, успокойся! Что у меня, собак не было?! Разберемся, как надо, чтобы ваше величество не фраппировать...

Совершенно противоположный семейному мотив — мотив одиночества — тоже получает свое развитие в антологии. Наиболее выразительны тексты Евгении Некрасовой и Ольги Птицевой. В рассказе первой, «Банкомать», есть место фантастике, но она появляется в нем именно из-за потребности главной героини жить одной. Так то, что не может быть дано самими условиями жизни, становится горьким поводом для художественного вымысла. Рассказ Птицевой «Так очистилась» — о том, как молодой жительнице столицы удалось освободиться от ненужных связей и вещей и сосредоточиться на самой себе. Свобода, но в ином, более привычном обличье, появляется и в стихотворном тексте Ксении Букши «Тайное собрание».

вот, собрание начинается, смотри, смотри
округа вспыхивает разноцветными пятнами, огнями
темнота над головой превращается в ярко-голубое небо
пронзительно-холодный ветер бьет мне в лицо
свобода
свобода

По тональности тревожности/нетревожности тексты сборника делятся примерно поровну — и это еще одна его удача, пусть и, возможно, случайная. Тревожность может быть связана как с чувством нестабильности и неустроенности, так и с идеологическими позициями в том мире, в котором оказываются герои. Удивительно, но два автора, Арина Бойко и Сергей Лебеденко, практически совпали в создании образа некой Победы — Недели победы и Дня победы над ковидом (рассказы «Неделя победы» и «День восьмой»). Серьезную роль в их текстах также играют социальные сети, программы и средства связи — и именно этот же момент становится системообразующим для рассказа Григория Служителя «Магнус и Агата», уходящего от фантастики и альтернативных миров. Два когда-то влюбленных друг в друга героя переписываются, запертые каждый в своей стране; наивная, но отражающая еще один аспект реальности история.

В «Окне во двор» нет фарса и нет смеха как такового; авторы сборника пытаются зафиксировать происходящее и демонстрируют разнообразие мнений о том, что же такое была — и продолжает оставаться — самоизоляция, не покидающая заголовки медиа. Ответы на этот вопрос получились очень разными — как, в общем, и должно было быть.