«В начале было кофе»: 7 интересных фактов из книги лингвистки Светланы Гурьяновой

Пожалуй, главная задача научпопа — рассказывать просто и интересно о сложном. Книга Светланы Гурьяновой справляется с ней на все 200%. Гурьянова развенчивает главные мифы о русском языке — например, касающиеся слов «кушать» и «кофе» — и с детективным азартом выводит на чистую воду лингвофриков. А еще приводит множество контраргументов, которые помогут в споре с самыми яростными граммар-наци. О прошлом и настоящем русского языка в книге рассказано с опорой на последние научные исследования в области лингвистики — а еще невероятно живо и иронично. Эта книга должна быть интересна любому носителю языка, и чтобы убедить вас в этом, мы выбрали из нее самые интересные факты.

• Светлана Гурьянова. В начале было кофе. Лингвомифы, речевые «ошибки» и другие поводы поломать копья в спорах о русском языке. — М.: Эксмо, 2023. — 368 с.

1.  Борьба за чистоту языка — явление отнюдь не новое, еще Пушкин в «Евгении Онегине» иронично упоминает своего одиозного современника адмирала Шишкова — писателя, публициста, министра народного просвещения и известного пуриста того времени

Он активно выступал против заимствований и ратовал за сохранение славянизмов — слов и выражений, пришедших из церковнославянского языка («абие», «аще», «оный», «сие», «дебелый», «присно», «велелепие»), хотя сам употреблял далеко не все из них. Ему приписывают фразу — «Хорошилище грядет из ристалища на позорище по гульбищу в мокроступах и с растопыркой» («франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах и с зонтиком»). Он ее, конечно, не говорил, но идеи Шишкова она, хоть и в гротескной форме, передает неплохо.

Если бы к Шишкову и его сторонникам прислушались, в русском языке не было бы таких заимствований из французского, как «абажур», «аванс», «авантюра», «автограф», «автомат», «агроном», «ажиотаж», «ажур», «акварель», «аккомпанемент», «аксессуар», «акт», «аллея», «альбом», «альянс», «амплуа», «амулет», «ансамбль», «антракт», «антресоль», «антураж», «анфилада», «апартаменты», «аплодисменты», «апломб», «аранжировка», «аспирант», «ассортимент», «афера», «афиша»...

Я сейчас перечислила заимствования XVIII — первой половины XIX веков только на первую букву алфавита (и то далеко не все), чтобы вы представили масштаб потока иностранных слов в то время.

Не было бы и многочисленных ка́лек с французского, то есть слов и выражений, переведенных по частям или полностью:

— впечатление (от фр. impression, где im — «в», pression — «печатанье»);

— трогательный (от фр. touchant — «трогательный», которое, в свою очередь, образовано от глагола toucher — «трогать, касаться»);

— насекомое (от фр. insecte из лат. insectum, первонач. — «насеченное, с насечками [животное]»);

— дневник (от фр. journal — «поденный», «ежедневный», от jour — «день»);

— утонченный (от фр. raffiné — «очищенный, утонченный»);

— бросить в лицо (в значении «прямо и смело высказать что-то неприятное» — от фр. jeter à la face);

— гадать на кофейной гуще (от фр. lire dans le mare de café);

— сказать сквозь зубы (от фр. parler entre ses dents); — это делает честь кому-то (от фр. cela fait honeur à qn);

— рыцарь без страха и упрека (от фр. chevalier sans peur et sans reproche);

— называть вещи своими именами (от фр. appeler les choses par leur noms);

— быть не в своей тарелке (от фр. n’être pas dans son assiette).

2. В русском язке существуют так называемые слова-индикаторы, которые противоречат языковым нормам.

Дело в том, что «кофе» и «договор» — не просто слова. Наряду с формами глагола «звонить» («звони́т, а не зво́нит!») они стали словами-маркерами, или так называемыми социолингвистическими индикаторами — языковыми единицами, указывающими на социальный статус и образованность говорящего. Проще говоря: «Скажи мне, какого рода „кофе“, и я скажу, кто ты!»

Употребить слово-индикатор не так, как положено с точки зрения строгой литературной нормы, — значит, по мнению многих, расписаться в собственном невежестве, хотя «ошибки» в других словах почти всегда остаются незамеченными. Можно сказать «куркума́» (хотя в словарях она «курку́ма») или «до скольки́» (хотя единственная норма пока — «до ско́льких») — и почти никто ничего не заметит. Но стоит в «образованном» обществе произнести «зво́нит», как на вас сразу же косо посмотрят (и это в лучшем случае).

Некоторые употребления становятся показателями высокого социального статуса и культурного уровня не потому, что они с точки зрения языка «лучше» или логичнее. Наоборот, часто они языковой логике противоречат — и именно знание «исключений» считывается окружающими как показатель грамотности.

Не будь эти слова индикаторами, нормы их использования давно бы изменились. Иными словами, если бы образованные люди не договорились, что нельзя говорить «вкусное кофе», «зво́нит» и «до́говор», эти употребления давно бы стали приоритетными, ведь они соответствуют тенденциям развития языка.

3. Слово «кофе» изначально употреблялось в среднем роде и именно в такой форме, а не как «кофий»

Первое употребление названия кофейного напитка в русском языке — это, по-видимому, именно слово «кофе», причем сразу среднего рода. Это слово использовано в рецепте 1665 года, который прописал лекарь Самюэль Коллинз монаршему пациенту — царю Алексею Михайловичу: «Вареное кофе, персиянами и турками знаемое и обычно после обеда принимаемое, изрядное есть лекарство против надмений, насморков и главоболений». Сам документ не сохранился, его нет в Национальном корпусе русского языка, однако его много раз упоминали в научной и научно-популярной литературе как исторического, так и лингвистического толка.

О том, как употреблялось слово «кофе» и другие его варианты («кофий» [«кофей»], «коф», «кофь», «кофа»), можно узнать очень просто — открыв Национальный корпус русского языка.

Из Корпуса мы узнаем, что форма «кофе», видимо, распространилась раньше, чем «кофий»/«кофей»: первое упоминание о «кофе» в Корпусе относится к 1716–1718 годам, а о «кофии» — к 1734 году.

<...>

Вот статья «Описание церемонии» из журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие» (январь ― июнь 1755 года): «Наконец поднесено посланнику кофе, а после и трем чиновным его туркам».

Это первый пример из Корпуса, где понятен род «кофе», и он средний.

Следующий подобный пример находим у Сумарокова: «Да и кофе намнясь то же почти показывало; по картам на ту же стать выходило». (А. П. Сумароков, «Вздорщица», 1770 г.)

4. Слово «глаз», а также названия ряда других частей тела (лоб, голова, губы, рот) раньше считались сленговыми

Многие слова, без которых русский язык теперь сложно представить, когда-то были самыми что ни на есть жаргонными и подчас весьма грубыми.

Например, до XVI–XVII веков жаргонизмом было привычное нам слово «глаз».

Раньше в этом значении употреблялось только «око», а значение слова «глаз» в древних текстах — «блестящий шарик» (по одной из версий, оно родственно немецко- му Glas и английскому glass — «стекло»). В Ипатьевской летописи даже есть рассказ о том, как дети находят среди речной гальки «глазки стеклянные» — и, конечно, это именно шарики, а не следы деятельности древнерусского маньяка.

Глаза стали называть шариками из-за сходства, и это явно было очень экспрессивное жаргонное слово. До сих пор иногда можно услышать похожее выражение «шары выкатить» — примерно так же грубо когда-то звучало и слово «глаз». Но постепенно оно потеряло свою сниженную стилистическую окраску и стало употребляться как абсолютно нейтральное.

5. Слово «волнительный» пришло к нам из актерского сленга

Дело в том, что слово «волнительный» появилось не так давно, вероятно, в жаргоне актеров. В образцовой же литературной речи следовало говорить только «волнующий». 

<...>

Сейчас многим уже странно читать о такой неприязни к, казалось бы, обычному слову, хотя многие словари до сих пор закрепляют за ним помету «разговорное». 

Некоторые отмечают, что слово «волнительный» образовано не вполне корректно: прилагательные на -ительный обычно образуются от глаголов на -ить («оскорбить» — «оскорбительный», «губить» — «губительный», «язвить» — «язвительный», «удивить» — «удивительный» и так далее). От «волновать» же, по идее, должно было образоваться прила- гательное «волновательный» (как от «нагревать» — «нагрева- тельный», от «требовать» — «требовательный»).

Но «волнительный» — не единственная подобная аномалия. Есть еще и «чувствительный» от «чувствовать», и «действительный» от «действовать», и «именительный» от «именовать»... Ведь никто не предлагает отказаться от них?

Отчего же возникают претензии к «волнительному»? Видимо, как раз из-за его происхождения: пришедшее из актер- ского сленга, оно поначалу могло казаться слишком наигранным и жеманным. Но теперь эти ассоциации почти сошли на нет, и вряд ли кто-то скажет о важном событии: «Это было очень волнующе». Абсолютное большинство носителей языка предпочтет «волнительно».

6. Наши предки порой давали детям, мягко говоря, странные имена — делалось это, чтобы таким неприглядным образом защитить их от сглаза.

Как только не называли детей! Как правило, человеку давали два имени — крестильное (христианское) и мирское — и вот эти мирские имена поражают раз- нообразием. Есть замечательный словарь — «Словарь древнерусских личных собственных имен» Н. М. Тупикова, составленный на материале памятников письменности и документов и изданный еще в 1903 году. Чрезвычайно занимательное чтение!

В нем можно найти имена, явно данные беспокойным детям, — Будилко, Неупокой, Шумило, Томило, Крик, Гам, Звяга, Бессон, Балуй, Вертелка... Имена, которые характеризуют внешность, — Брюхо, Пузан, Губа, Смола, Черноголов, Сухой, Толстой, Тонкой, Головач, Лобан, Беззуб, Лысый, Малыш (да, всю жизнь человек ходил с именем Малыш). Имена, данные по времени рождения, — Зима, Вешняк, Мороз, Полетко, Подосен, Суббота. Даже имена в честь животных или еды — Заяц, Кот, Ерш, Гусь, Бобр, Блоха, Баран, Клещ, Козел, Крыса, Свинья, Слизень, Червяк, Арбуз, Блин, Борщ, Брага, Буженина, Капуста, Кисель, Репа, Сало, Сметанка, Чеснок.

Не могу отказать себе (и, надеюсь, вам) в удовольствии и не привести и другие, скажем так, необычные для современного слуха имена: Азбука, Айда, Аминь, Баба (это мужское имя), Балаболда, Барыга, Башмак, Глаз, Жирок, Камень, Клей, Кочерга, Лопата, Лопух, Нога, Нос, Шиш и даже — простите, но из песни слов не выкинешь — Бздуныш, Пердун и Говно.

В общем, наши предки развлекались как могли. Если у вас намечается прибавление в семействе и вы еще не определились с именем, вы теперь знаете, в какую книгу заглянуть в поисках вдохновения.

Но самая любопытная группа имен — это «плохие» или страшные имена. И их обнаруживается немало: Беда, Бедняга, Болван, Бес (да, в написании «Бѣсъ», как обозначение злого духа), Бешеный, Бяка, Вор, Глупой, Горюн, Грех, Гроб, Могила, Нерода, Нехороший, Несын, Олух, Плохой, Погибло, Тоска, Тупица...

7. Наличие или отсутствие феминитивов в языке, к сожалению, не влияет на положение женщины в обществе.

Очень много феминитивов в арабском языке, на котором говорят, например, в Ираке, Йемене, Египте или Саудовской Аравии. Да, женщины там могут занимать отнюдь не любую должность — но, если они кем-то работают, о них говорят с помощью феминитивов, которые образуются очень просто — добавлением буквы ة («та марбута», которая читается как [a]) к основе мужского рода. Но как при этом во многих арабских странах относятся к женщинам, говорить излишне.

Феминитивы характерны также для чешского или словенского; на волне фем-движения феминитивы во второй половине XX века стали активнее использоваться в немецком — но в целом в соответствующих странах отношение к женщинам куда более уважительное, чем в тех, где говорят на арабском.

И наоборот, феминитивов практически нет в финском языке — как и вообще категории грамматического рода. Там даже не различаются местоимения «он» и «она», и понять, о ком идет речь — о мужчине или о женщине, — без контекста невозможно. Но достаточно посмотреть на правительство Финляндии, которое на момент написания этой книги возглавляет женщина и в котором большинство постов тоже занимают женщины, чтобы убедиться, что отсутствие феминитивов им не мешает.