Д. Д.: Для автофикшена очень важно, от какого лица написано и как автор воспринимает образ себя. У меня есть два эксперимента — роман «Горизонтальное положение» и более ранняя повесть «Черный и зеленый», где я описываю свой опыт: когда в течение года я торговал чаем вразнос, ходил по подмосковным городам, у меня было две сумки, я продавал довольно успешно, мог продать две здоровенные сумки за час. Я тогда не задумывался о том, что такое автофикшен и как с ним быть, но интуитивно чувствовал, что важно разобраться, надо писать «я» или «он». Я для себя придумал ограничительное правило: я не использую местоимение «я», вместо «я пошел» просто «пошел», вместо «я приехал» — «приехал». Можно подставить и «я», и «он», и «ты» — эксперимент показался удачным. Я вообще слово «я» в прозе почти не использую, иногда в стихах могу себе позволить. Отсутствие «я» создало, мне кажется, атмосферу отстраненности в тексте. Письмо не от первого и ни от какого другого лица позволило создать дистанцию — дистанцию с самим собой. И за счет этого простого приема получился автофикшен. «Горизонтальное положение» я тоже начал писать, когда придумал формальный способ. Мне показалось интересным писать о своем опыте не через лицо, а через действие. Не «я иду от дома к остановке», не «он идет», не «пришел», а «продвижение от дома к остановке». Я весь роман написал через называние действий, через называние не персонажа, а именно действий. Более того, во время написания этого романа я придумал довольно много новых слов, которые в языке не существуют. Например, «добредание» — уродливое слово. И это тоже мне помогло в том, чтобы текст стал автофикшеном. Я бы советовал об этом аспекте автофикшена задумываться. Не обязательно что-то суперновое придумывать — можно придумать, от какого лица писать, какой угол зрения на себя избрать как некую точку отталкивания.
А. С.: Очень часто студенты объясняют, почему хотят писать о себе: со мной произошла вот такая история, история потрясающая, ее нужно записать. Но почему вы считаете, что ее нужно записать именно в виде автофикшена? Может быть, как раз наоборот. Приходит в голову пример эксперимента над тем, от какого лица идет повествование: Е. Л. Доктороу «Книга Даниила» — про процесс Розенберга, где автор все время перескакивает с первого лица на третье. Это не автофикшен, но очень интересный прием.
Еще есть понятие «ненадежный рассказчик» — ненадежный рассказчик все-таки от первого лица. Еще один пример: эфиопский писатель, которого я переводил на русский, — Данячоу Уорко. Незаслуженно забытый писатель, неизвестный за пределами Эфиопии, у него ненадежный рассказчик от третьего лица, что очень свежо.
Наталья Калинникова: Что такое автофикшен? Есть карта и есть территория — безграничная территория нашей жизни, которую мы никакими художественными средствами не сможем упростить до понятия карты, но мы вынуждены в процессе письма производить метафорическую репрезентацию и накладывать карту на территорию. Дмитрий привел два примера методов, с помощью которых это можно совместить. Не секрет, что многим людям очень тяжело писать о себе, это требует определенных навыков. Что у вас с картой и территорией, как вы справляетесь с некими ограничениями, как решаете, что оставить, а что, напротив, положить в текст?
В. П.: Совсем краткий тезис. Ограничение не должно быть совсем грубым и сюжетным, очень важно позволить себе достаточно свободные ассоциации — как прыгает твоя мысль о себе и как ты входишь в это. Вспомните начало знаменитого «Эдички», как там все прыгает и ныряет и внезапно оборачивается. Будет лучше, если это будет не ограничение как жесткий каркас и схема сюжета: «Я хочу рассказать только эту историю и больше никакую, уйдите все другие воспоминания». Наоборот, нужно позволить своему мозгу работать как будто в реальном режиме. Когда человек думает, он думает очень хаотично. Подцеплять все. Что цепляется, не отсекать.
Наталья Калинникова: Есть ли альтернативное мнение? Кто хочет поспорить?
О. Ф.: Я вряд ли поспорю. В каждом конкретном варианте все происходит само собой: где-то масса твоего опыта нуждается в структурировании, потому что, мне кажется, совсем без минимального структурирования это будет неудобоваримо и неудобочитаемо. Я уверена, можно идти с разных сторон. Со структуры — и потом нанизывать воспоминания, и они нанижутся сами собой, потому что мозг действительно это цепляет. А можно, наоборот, идти от воспоминаний, за интонацией и настроением, и чаще так и получается. Ты вдруг что-то ловишь, какие-то первые слова, а за этими словами вдруг выстраивается история, конец которой даже для тебя бывает неожиданным.
Д. Д.: Я не спорю, но предлагаю другой подход. А можно использовать и тот, и этот — в зависимости от своего писательского темперамента, от задач, от того, что больше нравится. Мой подход — придумать себе некие правила и ограничения и попробовать писать в рамках этих ограничений, пусть они будут искусственными. Если вы будете писать просто от души, если душа чего-то требует, может получиться прекрасный автофикшен, но может выйти и простая автобиография, и совершенно замечательная. Для меня способ выйти за пределы автобиографии — это придумать формальное ограничение. У меня есть метафора: горная река ограничена ущельем, она несет свои воды, сверкает, брызги создают радугу, а болото никаких ограничений не имеет. Болото — тоже здорово, но это что-то другое. Кому-то помогает свобода, а мне, чтобы была энергия движения, нужно ограничение. Экспериментировать можно как угодно: отказ от «я», от восклицательных знаков, вопросительные предложения писать без вопросительного знака — это создает странную атмосферу в тексте, я так делал. В романе «Описание города» я поставил себе задачу написать роман о городе, не используя топонимы. Вместо того, чтобы написать «улица Кирова», я писал «улица, названная в честь» и так далее. Мне это помогает. Попробуйте себе придумать ограничение, которое поможет вам сделать движение от себя, это важно в автофикшене. Как бейсджампер — он должен встать и прыгнуть. Если он не оторвется от здания, на котором стоит, прыжок не получится. Нет хорошего и плохого метода, важно найти свое. Я не спорю с Лерой, Лера прекрасный автор автофикшена, она пишет свободно.
А. С.: Еще очень простой ход, с чего начать, который я использую всегда, — это травелог, элементарный способ структурирования. Не любой травелог превращается в автофикшен, и задача у травелога совершенно другая. Я сейчас читаю книгу «Последний поезд в Зона Верде», автор — Пол Теру. Это абсолютный травелог и абсолютный автофикшен, в центре — авторская интонация, авторская оптика, авторское «я», и именно этим книга и завораживает. Важны не топонимы, еще Чехов об этом писал, тем более в наше время, когда все можно посмотреть в «Википедии», но как точка отсчета это работает.
А. Б.-С.: Я добавлю. У нас в магистратуре в «Вышке» учился Андрей Мучник, который использовал московское метро в одном из своих рассказов. Личная история в переездах между станциями. Андрей как раз писал путеводители, и он это использует — травелог по одному городу. Я сама писала рассказ на основе дневников, я много лет веду дневники и брала оттуда события. Когда ты пишешь — и это в копилку различий между автофикшеном и автобиографией, — тебе важно не что ты пишешь, а как. Важно перенестись в тот момент, в то время, место. Когда ты пишешь автофикшен, написать просто «это было так» или «я почувствовала то-то» не работает, и тебе важно, как сделать так, чтобы это работало, то, как другой человек это поймет.
О. Б.: Я слушала Леру, Александра, Дмитрия, и мне пришла мысль про мостик, который объединяет все эти разные подходы, — компромисс. У Галины Юзефович есть высказывание, что автофикшен — это хаотичный ком, не всегда приятным образом выглядящий для читателя. Мне кажется, в этом жанре важно, что хаотичность очень иллюзорна. При всем том, что говорила Лера о ризоматичности мыслей и подачи, ощущении полной свободы, которая есть в такого рода текстах, всегда есть та самая внутренняя структура или ограничитель. Это может быть форма травелога или те приемы, о которых говорил Дмитрий. Это может быть то, что я использую сама, — игра с идентичностью и создание параллельных образов самого себя. Но всегда вся свобода и множественность собственного опыта проходят через некий фильтр, чтобы приобрести форму того самого автофикшен-текста, который потом получает читатель. Автофикшен — это некий метод превращения массы собственного опыта в текст плюс какой-то фильтр, чтобы структурировать этот опыт.
Наталья Калинникова: Вопрос к Дмитрию Данилову. Когда вы писали «Горизонтальное положение», вкладывали ли вы туда какой-то смысл, сверхидею или сверхидея появилась потом? И какая, на ваш взгляд?
Д. Д.: Никакой сверхидеи не вкладывал, упаси господи. Мое глубокое убеждение: идеи — вообще не сфера действия автора. О чем роман, автор должен спрашивать у читателей. Если у автора есть четкая идея или комплекс идей и он для их трансляции выбирает художественное творчество, мне кажется, это надежный путь к провалу. Если у вас много идей или одна, но мощная, то специально для вас древнегреческий философ Аристотель придумал форму философского трактата. Мне всегда интересно описывать куски реальности, в драматургии интересно взять или придумать психологическую коллизию и поиграть с ней. Идеи я никогда никакие не вкладывал. Мне хотелось поэкспериментировать с формой чистого автофикшена, поиграть с формой дневниковых или квазидневниковых записей, было интересно поработать с языком, дать себе правила письма — все описывать через описание действия, а не через описание персонажа. Если бы я писал «Горизонтальное положение» и думал, что пишу об одиночестве современного человека, то это точно надо к доктору. Я потом с некоторым удивлением обнаружил, что люди в этом романе обнаружили идеи, это хорошо. Так и должно быть. Автор описал кусок реальности, читатели потом думают об этом, находят смысл и делятся с автором, а автор, удивленный и радостный, живет дальше.
войдите или зарегистрируйтесь