Ликеро-водочный дневник

• Мршавко Штапич. Плейлист волонтера. — М.: Эксмо: Inspiria, 2020. — 416 с.

Поисковым отрядам «ЛизаАлерт» в прошлом году исполнилось десять лет, но книг о них до сих пор написано не было. Отдельные репортажи в федеральной и региональной прессе, интервью и комментарии — да, полноценной книги о работе поисковиков — нет. И это притом, что тема активизма и работы НКО привлекает издателей: в романе-дневнике Анны Клепиковой «Наверно я дурак» рассказывалось о волонтерской работе в интернатах для детей с нарушениями развития и интернатах для взрослых; а в сборник «Смерти нет» издательства Common Place вошли монологи активистов, занимающихся поисками захоронений времен Великой Отечественной. 

Ежегодно в России пропадают более шестидесяти тысяч человек; в 2020 году отрядам «ЛизаАлерт» удалось отыскать более двадцати тысяч. При этом узнать о поисковых отрядах практически негде, кроме отдельных небольших материалов и отредактированных до приторного привкуса репортажей по федеральным каналам. В общем, книга напрашивалась давно. И в том же 2020 году она наконец появилась: дебютный роман волонтера Мршавко Штапича недавно вошел в короткий список премии «Национальный бестселлер». Казалось бы, наконец-то о работах поисковиков рассказывают из первых рук — это же повод для радости, ведь так?

Как выясняется, не совсем. 

Роман начинается с того, что Штапич — телевизионный продюсер и сценарист, неудовлетворенный своей работой, — участвует в съемке сюжета про потерявшегося пилота вертолета, которого ищет экстрасенс. Съемочная группа случайно натыкается на пилота в лесной чаще, пока экстрасенс справляет нужду. Итог: человек спасен, сюжет снят, все довольны. Но для Штапича этого мало: он нашел новое занятие, которое его действительно увлекает. 

Мне понравились поиски. Это было гораздо лучше, чем получать по е***у на митингах. И, кроме того, эффективнее. Ведь на митингах, кроме разбитого е***а, ты не мог получить ничего <...>, а поиски позволяли найти человека или его останки.

Да, герой книги — циник. Кажется, это уравновешивается его желанием помочь людям, но позже выясняется, что не все люди, с точки зрения Штапича-героя, достойны помощи. 

Я не люблю искать молодых мужиков. С ними, как правило, все очень понятно: несчастный случай, криминал, суицид или нечеловеческая тупость...

И далее:

Я не брал поиски гастарбайтеров, например, или нескольких взрослых в лесу, не брал шизиков — потому что бесполезно, не брал очевидный труп, даже если его легко найти. 

В самом конце романа герой обижается на партнершу за то, что она романтическому вечеру предпочитает срочный вызов — искать «очевидный труп». «Мой член на труп променяла! Да иди ты на х*й!» Эпизод компенсируется тем, что Штапич уверяет, что «если бы пропал ребенок», он присоединился бы к поискам. Но, видно, менее героические дела его не интересуют: иначе такую избирательность объяснить трудно. 

А героика здесь возникает не случайно. Штапич, как мы помним, телесценарист, поэтому почти все эпизоды поиска в романе строятся по структуре дневных ТВ-шоу: здесь нужны повседневные подвиги, нужны герои. Если вы смотрели хотя бы одно из них (про частных детективов или честных ментов), вы понимаете, о чем идет речь. Вот потерялся человек: координатор направляет поисковиков, тем временем сужаются области поиска, с помощью контактов в МВД «пробиваются» биллинги (данные о местонахождении телефона и звонках с него) и последние передвижения человека, активисты задействуют индукцию, чтобы выяснить причину исчезновения «потеряшки»... 

Мы распределяемся, быстро и классно отрабатываем все возможные маршруты следования деда, основные дороги и точки, куда он мог забрести, проводим краткие опросы. Все больнички, полиция, станции — все было закрыто малыми силами и очень быстро. Дмитровские ребята реально были молодцами.

Результат может быть любым: комедия оборачивается трагедией и наоборот; люди, которых уже считали мертвыми, обнаруживаются в ближайшем сарае целыми и невредимыми. Часто «потеряшек» находят случайно: по звуку, например, или после попытки вытащить из леса неразорвавшуюся мину времен Великой Отечественной. Все эти истории приправлены эпизодами изнутри волонтерской «темы». Вот Штапич пытается отличить раненого человека в коме от мертвого: 

Берешь и сжимаешь глаз, и, поскольку глаз — мышца, если пострадавший жив, то глаз разожмется, а если человек умер, то останется «кошачьим». Стремно и любопытно — сжимать глаз. В перчатке ощущения немного тупее, полагаю, чем голой рукой, но все равно — глаз сжимается, превращается в кошачий и не разжимается обратно. Так он и лежит, уставившись в пустоту небытия одним нормальным, а вторым — кошачьим глазом.

Штапич не забывает добавить драмы и в деталях. Когда волонтеры прочесывают очередной дом в поисках «потеряшки», под ногами, разумеется, хрустят шприцы. Герою, который спасает человека с открытым переломом черепа, разумеется, мешает «очередной» гастарбайтер, выдающий себя за врача. В метро приятель рассказчика завязывает драку по пьяни, и драка подается в ярких подробностях:

Почувствовав влажную поверхность щеки, я принялся шерудить у него во рту, схватил за губу, потом как-то за ноздрю, попал в глаз, снова угодил в рот, и тут этот сукин сын меня укусил — крепко и с хрустом. Видимо, он сам о***л от своего поступка, и я выскользнул. Из пальцев лилась кровь.

Все это вполне вписывается в эстетическую программу, которую рассказчик сам не без пафоса и преподносит («Семеныч писал книгу. Графоманскую фантастику, которую даже потом издал. Не помню, о чем там, хотя я честно прочитал. Я никогда не запоминаю фантастику. Я запоминаю жизнь, которая пахнет и может причинить боль»), но возникает ощущение, что «перчинка» нужна здесь ради самой «перчинки». Как будто без нее рассказ о поисковиках не состоялся бы. 

Структурно «Плейлист волонтера» поделен на главы, название каждой из них — трек из того самого плейлиста («Каждый поиск — это поездка в машине, с радио или с записанной музыкой»). В каждой главе эпизоды поиска перемежаются историями из личной жизни рассказчика. Это должно вызывать ощущение аутентичности: вот здесь находим девушку, которая сбежала от домашнего насильника, а вот здесь пытаемся соблазнить волонтерку. Все, чтобы показать: поисковики — тоже люди, и добрые, и не очень, но они все равно спасают жизни. 

Но это не работает, прежде всего потому, что рассказчика другие люди не то чтобы сильно интересуют. В этом парадокс книги: здесь рассказывают о поисках потерявшихся, но при этом их истории проходят фоном этого автопортрета в прозе. «Потеряшки» остаются «потеряшками», объектами поиска. Трудно сказать, можно ли написать по-другому (хотя у журналистов получается), но впечатление остается неоднозначное. 
Зато о собственных предпочтениях Штапича читатель узнает достаточно.

Я по-прежнему спокойно трахал Софико. Юная грузинка с татарской примесью, она гладила мои рубашки, варила кофе, и все это — в трусиках и футболке, не скрываясь и не лукавя. Любой нормальный человек позвал бы ее замуж не раздумывая: она была хороша собой, прекрасно готовила, была скромна, проста, но при этом училась в «вышке». Но я никогда не был нормальным. С ней мне было скучно. Я учил ее всяким штукам в постели, учил ее бухать и настраивал правильное обращение ко мне. Но все равно было скучно.

А что думает Штапич о групповом сексе? Очень интересно:

Секс с двумя девушками — это как погоня. Одна вторая одна вторая одна вторая. Ты уже не думаешь о фантазиях, как это должно быть, что там бывает в порно. Тут тебя не будут ублажать, тут надо работать, чтобы не опозориться.

Ну, мало ли — вдруг вы открыли книжку о работе волонтеров, чтобы узнать, как московские писатели занимаются сексом. 

Также мы узнаем, какие рестораны не любит Штапич («Пример чего-то хорошего, что превратилось в говно, — ресторан „Дурдин“»), какие у него предпочтения в алкоголе и какие люди его бесят. Спойлер: все, — дачники, которые хотят помочь в поисках и при этом не знают, как себя во время поисков вести; люди, которые играют в городские квесты; студенты из обеспеченных семей, на фоне которых удобно бравировать собственной скромностью («Я, как истинный пролетарий, привыкший занимать второстепенные и третьестепенные роли, ненавижу таких сукиных детей»); люди с лишним весом («Эдика, этого обрюзгшего серого типа, я возненавидел сразу»); слишком активные коллеги. 

Так книга о волонтерах-поисковиках превращается в аналог российского фильма «Чернобыль», в котором вместо причин и последствий страшной катастрофы показывают, как Данила Козловский всех спасает. Ну, разве что Козловский не делился со зрителем своими сексуальными предпочтениями.

Секс сближает. В это время длинные кудрявые волосы до задницы полны какой-то мучительной сексуальностью; странное телосложение с явной примесью уральских племен, в народе известное как «уральская низкожопая», тоже кажется нормальным и логичным, оттопыренная попка — сладкой. 

Умберто Эко, анализируя романы Яна Флеминга о Джеймсе Бонде, обратил внимание на парадокс: «Писатель может неспешно и тщательно, страница за страницей, описывать предметы, пейзажи и события, которые как будто несущественны для сюжета, и, напротив, самые неожиданные и невероятные действия он излагает с лихорадочно-телеграфной краткостью, не более чем в нескольких абзацах». Отдых Бонда в спа-салоне может занимать множество страниц, тогда как погоня за злодеем, прыжок с парашютом или кража поезда — всего несколько абзацев. Почему? Все просто: с человеком, который занят простыми удовольствиями (водит красивую машину или наслаждается закатом) проще себя идентифицировать. «Наш интерес привлекается и направляется к вещам возможным и желательным. В этих случаях повествование реалистично, внимание автора сосредоточено на деталях. В остальных же случаях, когда речь заходит о невероятном, автор обходится немногими словами, как бы подмигивая читателю: тут можно не верить».

Кажется, сходный прием использован и в «Плейлисте волонтера», который вроде бы представляет собой докуфикшен. Подробностям попоек и сексуальных похождений героя уделяется гораздо больше внимания, чем собственно поисковым операциям. И хотя дух поиска Штапичу передать, в общем, удалось, то, как именно эти операции происходят, сказать трудно: рассказчик обходится замечаниями вроде «мы пробили биллинг» или «мы нашли следы» без лишних подробностей. В результате за мачизмом и бравадой теряется та самая правда о работе поисковых отрядов, которой завлекают читателей. Да, я не сомневаюсь, что Штапич буквально описал свой жизненный опыт, но, как и любому эгоцентрику, ему не хватает эмпатии, чтобы описать то, с чем сталкиваются другие волонтеры. (Кстати, характерно, что герой в разводе и у него есть дети, но дети в тексте не появляются ни разу). Тексту не хватает и некоего монтажа, чтобы из общего потока впечатлений выделилось бы главное. В конце концов, не всякий жизненный опыт превращается в хороший текст, и наоборот — многие великие тексты создавались людьми, прикованными к постели (Пруст и Гашек не дадут соврать). 

Здесь мне можно возразить: а как же гонзо-журналистика? Разве там субъективное повествование не дополняло общую картину? Но гонзо-журналистика была революционной более пятидесяти лет назад. В 2021 году ценнее журналистика факта и журналистика данных, то есть поиск объективной информации в идеологических и маркетинговых нарративах. Изменился и жанр репортажа. Тексты Саши Сулим («Безлюдное место») или Елены Костюченко дают полную картину происходящего, при этом автор максимально отстранен, его субъективность выражена в стиле, отборе материала и его монтаже, не более. То есть на первом месте — люди и история, а не эмоции и впечатления рассказчика, которые тоже присутствуют — но в деталях.

Подход Штапича в этом смысле не хорош и не плох — просто он тривиализует вещи, которые и так слишком долго воспринимались тривиально, от домашнего насилия и социального обеспечения стариков — до харассмента:

Харрасмент. Это когда тебя пытаются трахнуть. Я с этим знаком. Женский харрасмент, направленный против мужчин и приобретающий форму тотального преследования, ужасен. Даже не представляю, насколько хуже женщинам, которых, кроме преследования, еще и лапают, или пишут им сальности, или нюхают, или еще чего. Но ощущения, думаю, те же — тебе хотят присунуть. 

Справедливости ради, издатель не обещал, что рассказ о поисковиках из «ЛизаАлерт» будет объективным. В аннотации сказано: «Именно эти несовершенные люди, бухая и греша, спасают чужие жизни. Каждый день». Так-то оно так, но то, что людей спасают, эм, люди, со свойственными людям недостатками и странностями, едва ли сойдет за откровение. Это работает, когда авторы развенчивают уже устоявшийся в культуре образ (как с деконструкцией супергероики, например), но с текстами о реальных людях получается плохо — мы знаем, что врачи, спасатели, пожарные могут быть не очень хорошими людьми, но делают свою работу. Почему волонтеры-поисковики должны отличаться? И, наоборот, из книги Штапича можно выудить лишь отдельные подробности этой работы, которые, увы, в общую картину не складываются. 

С рассказчиком тоже возникает проблема. Да, книга во многом о том, как человек сбегает от проблем в волонтерскую деятельность, как ищет острых ощущений и при этом спасает жизни. Но тогда личность рассказчика должна чем-то цеплять. Хантер Томпсон или Том Вулф брали не просто темами текстов, но и собственной эрудицией, способностью одновременно быть в эпицентре событий и ориентироваться в необходимом контексте (тут образец — репортаж Томпсона об американских выборах 1972 года и победе Никсона) и работать с обширным культурным багажом. У Штапича-рассказчика этой способности нет, а его жизненный опыт гетеросексуального мужчины без особенных связей и привязанностей был описан уже более чем достаточно, в том числе современными российскими авторами (см. «Календарь» Евгения Алехина, «Соломенную собачку с петлей на шее» Влада Новикова и так далее), и никак на фоне этих текстов не выделяется. 

Возможно, нам просто интереснее с антигероями-эгоцентриками? Но они обычно появляются в произведениях, чтобы выявить пороки общества или профессиональной культуры (как в фильмах «Грязь» или «Стрингер», например), но не там, где своим самолюбованием они заслонят действительно интересную историю. Потому что как раз другой посыл аннотации — «Принято много и подробно говорить о потерянных людях и жертвах, которых находят поисковые отряды» — вызывает сомнение. Принято кем и когда? Где эти тексты? Почему вместо них нужно читать еще один «Дзен и искусство ухода за мотоциклом»? Непонятно.