Страна вампиров

• Алексей Иванов. Пищеблок. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019. — 413 с.

Никому, к счастью, не надо объяснять, кто такой Алексей Иванов. Кажется, даже сюжет романа «Пищеблок» к началу декабря известен всем, кто умеет читать. Но мы все-таки повторимся.

Волга, 1980 год, пионерский лагерь «Буревестник». Начинается «олимпийская» смена. В лагерь приезжает много детей и вожатых, но нас больше всего интересуют, конечно, центральные герои. Это Валерка из четвертого отряда и его вожатый Игорь, студент филфака, проходящий в пионерлагере практику. Долгое время их не объединяет ничего, кроме общего номера отряда. А потом появляются вампиры.

Валерка, честное слово, видит их собственными глазами — но старательно убеждает себя, что это сон, пока не обнаруживает еще одну парочку — «пиявца» и его «тушку». Он даже честно рассказывает о случившемся Игорю, а Игорь даже честно над ним не смеется. Но и ему не везет: однажды ночью один из кровососов стучится ему в окно. После этого случая герои объединяются, решают узнать про нечисть как можно больше (как их вычислить, чего они боятся, чем опасно превращение в это существо) и, разумеется, покончить с вампирским засильем в лагере. Маленький спойлер: полноценного хэппи-энда тут нет.

Способ распространения этой «заразы» в «Буревестнике» немного напоминает не то о романе Виктора Пелевина «Empire V», не то о моделях сетевого маркетинга — и на это как будто намекает сам Иванов, называя одну из частей романа «Сеть вампира». На ее вершине находится главный кровопийца, или стратилат. Каждый год ему нужна новая кровь, каждый год он кусает ровно тринадцать человек, и они становятся пиявцами — на время теряют сознание и остальные признаки жизни, но позже приходят в себя, и, несмотря на то, что сердце у них не стучит, ведут себя как обычные люди. Кроме того, что беспрекословно подчиняются стратилату и каждую ночь пьют кровь невинных детишек, чтобы позже накормить своего предводителя. Жертв пиявцев называют тушками — они ничего не помнят о случившемся, но тоже полностью лишаются собственной воли и ходят в подчинении у тех, кто их укусил. В выигрыше в этой пирамиде, конечно, только вождь.

В принципе, место вампиров с тем же успехом в этой модели могли бы занять какие-нибудь зомби или оборотни. Любая другая нежить, заморская или отечественная, запросто уложилась бы в эту систему, потому что обращение к потустороннему здесь нужно для проведения аналогии «Советский союз — это... (подставить что-нибудь неприятное)». Не вампиры принципиальны, и не про вампиров этот роман, конечно, потому и они такие нетрадиционные. Роман, конечно, про советскую идеологию — как про тот же «Empire V» мы скажем, что он тоже не в первую очередь про вампиров, а в первую — про корпоративную культуру. Обращенные пиявцы в «Пищеблоке» ведут себя так, как будто они идеальные пионеры: одеваются в белые рубашки, повязывают красные галстуки, носят значки-звезды

Иванов, например, легко срывается на другие аналогии — живой Валерка сравнивает себя с неживыми роботами, на которых должны быть похожи пионеры.

Он не совершал никаких плохих поступков. Все выходят за территорию лагеря. Все время от времени с кем-то ссорятся, отлынивают от какого-либо мероприятия, не спят после отбоя. Человек ведь не робот! Его, Валерку, осуждают за то, что он не робот! И осуждают нечестно, потому что сами — тоже не роботы! Только изображают из себя роботов! А для чего это надо?

 Вставшие в один ряд пионеры, вампиры и роботы изо всех сил тычут пальцами и кивают в сторону символики СССР: мол, никакая не Страна Советов у нас, а страна вампиров. Или страна роботов. Но мысль, в общем-то, не нова.

В этой стране — и в ее маленькой отдельно взятой копии, пионерлагере, — есть жесткие порядки, которые мало кто способен соблюдать до конца. В итоге получается театр бессмысленности, коллективизации, в котором каждый коллектив на самом деле разобщен. Как ни странно, объединить его может только иррациональное — укус пиявца. Значит, по Иванову, в реальности этот театр всегда останется фальшивым — не похожим не то что а жизнь, но даже на хороший спектакль. Но именно бессмысленные ритуалы, над которыми постоянно про себя усмехаются главные герои, делают мир привычным: «Чудеса в этой стране маскируются под повседневность, и наука отрицает их, потому что иначе придется усомниться в повседневности, которая не может подлежать сомнению».

Оба героя поставили ее под сомнение — вернее, обстоятельства сложились так, что им пришлось, но к тому были и предпосылки. Игорь, надо сказать, приходит к довольно банальным выводам:

Но дело было не только в вампирах. Сами по себе они мало что значили. Дело было в том, что мир, такой привычный, понятный и родной, оказался ненастоящим. Не пионерлагерь, а пищеблок. Не мораль, а маскировка. Не символы государства, а магические обереги. Не история, а ложь. Настоящим являлось совсем иное!.. Его дружба с Валеркой. Его любовь к Веронике. Детство лагерных оболтусов, которые не знали, для чего они здесь нужны. И еще, наверное, настоящими были рекорды на далеких стадионах.

А Валерка думает о той идеологии, которая когда-то сформировала новое государство. «Юра, мы все просрали! Причем вампирам!» — примерно так можно выразить его мысль:

И дело не в вампирах. Дело в какой-то совсем другой тайне. Ее присутствие и отличало их жизнь от жизни природы: отличало ровный пионерский строй от беспорядка акаций, отличало призывную песню горна от веселой песни птицы, отличало прямоугольную маршировку от вольного движения облаков. Валерка теперь знал эту тайну. И ему было горько от разочарования. Они, люди, сами виноваты. Они наплевали на тайну, скрытую в алых знаменах и пятиконечных звездах, в серпе и молоте. Людям эта тайна оказалась не нужна. А вампирам — нужна. Вампиры не просто обманывали и не просто пили кровь; они извратили всю суть серпа и молота, всю суть флага и звезды.

Дело в том, что вампиры еще и присвоили себе советскую символику. Дети у Иванова не стесняются, кстати, говорить о том, что собрания, галстуки, звездочки — все игрушечное, все понарошку. Но эти же дети продолжают исполнять обряды, не задумываясь, зачем они нужны.

Иванов раньше уже писал о бессмысленности любых формализованных действий и находил героев, которые могли отказаться от соблюдения правил в пользу вечного. Так было в подчеркнуто легковесном романе «Блуда и МУДО», в котором проводятся параллели с «Мертвыми душами» Гоголя. И на «Блуде и МУДО», кстати, сломались привычные читатели Иванова: писатель попробовал новый стиль и новые темы, вызвав разброд в сообществе. А после этого он выпускал «экспериментальные» романы только под псевдонимами — до тех пор, пока не вышел блокастер «Ненастье», экранизированный буквально только что.

«Пищеблок» же старательно, как пионер, тянется к недостижимому идеалу — точной копии подростковой речи, по-шишкински прописанным пейзажам, любовно собранным в воображаемой экспедиции страшилкам, как всегда, лихой закрученности сюжета. Иванов будто бы взял за привычку писать сценарий, а потом навешивать на него «мясо». Во время чтения перед глазами так и встают картинки из не снятого еще сериала по «Пищеблоку».

Сюжет же развивается очень четко, на развязку — развитие действия — кульминацию у него уходит примерно одинаковое количество страниц. Иванов сам работает как машина, у него будто стоит внутренний измеритель напряженности сюжета, и пружина эта раскручивается только в нужный момент. Но вот с финалом он немного подкачал. Почему-то именно к финалу возникает больше всего вопросов, в самом конце книги появляется больше всего неувязок, хотя иные критики, сравнивая «Пищеблок» с «Комьюнити» и «Псоглавцами», отмечают, что в новом романе все концы сходятся с концами. Нет, не очень. Кажется, что Иванов, как Джоан Роулинг, разрешит все вопросы ответами «постфактум», но тем не менее хотелось бы их видеть и в книге.

В сухом остатке мы получаем новую книгу Иванова, которую интересно читать — хорошую такую, крепкую беллетристику. При этом перед нами первый роман Иванова, в котором он попытался поговорить про советское — а не про 1990-е и не про XV век, и даже не про XVIII век. Ну, значит, придется признать, что это наш Иванов, вечный экспериментатор, теперь уже не прячущийся под псевдонимами. Он еще немного расширил географию своего художественного пространства — и историческую тоже. А то, что вампиры здесь как заводные куколки, Deus ex machina и городской фольклор беспричинно гроздьями на сюжете развешен, расстраивать никого не должно.