(Не) будьте как дети

• Азамат Габуев. Холодный день на солнце. — М.: Эксмо, 2018. — 320 с.

«Вот ведь, — сгоряча подумала я, прочитав аннотацию к „Холодному дню на солнце“, — перед нами еще одна Алиса Ганиева». «Холодный день на солнце» — это сборник рассказов молодого осетинского писателя Азамата Габуева, вышедший в серии, которую составляет критик Валерия Пустовая. Но, как пишет сама Пустовая в предисловии, «проза о Кавказе никогда не говорит собственно о Кавказе». Кавказ, в нашем случае — Северная Осетия и, в частности, Владикавказ — выступает здесь не объектом изображения и не только фоном для описываемых событий. Кавказ становится поводом противопоставить ряд мнений и сделать вывод отнюдь не частный.

Оглавление сообщает, что в книге три рассказа. Первый из них состоит из двух частей. Рассказчиц заглавного «Холодного дня на солнце» зовут Зарина и Майя. Сначала слово предоставляется Зарине: мы узнаем о жизни девушки, которая на год переехала в Москву, а затем вернулась во Владикавказ на свадьбу двоюродной сестры. Она уволилась с работы, но не решается признаться в этом родителям; не знает, вернется ли вообще в Москву; не понимает, что ей делать дальше. Ее полная противоположность — Майя, сестра молодого человека Зарины, считающая ту недостойной брата «шлюхой». Майя работает в госучреждении, за ней ухаживает «правильный» молодой человек, и она знает, что ей нужно за него замуж. У Зарины и Майи совершенно разные взгляды на жизнь, общество и друг друга — и противоположности эти никогда не сойдутся.

Остальные два рассказа — «Реваз» и «Аделина» — более ранние. В них дана только одна точка зрения. Габуев доводит эту точку зрения — а в ранних рассказах он дает право голоса героям, подобным Майе, не Зарине — до предельной гиперболичности: кажется, еще немного, и за попрание традиций они по меньшей мере съедят своих оппонентов. В результате получается, что и Майя, и Реваз, и Аделина сливаются фактически в одного персонажа; некоторые авторские описания в трех рассказах повторяются едва ли не дословно. Например, Реваз говорит:

Проезжая угол улиц Ленина и Джанаева, мы увидели двух офигительных бикс, идущих по тротуару. Именно бикс, а не девушек. Девушки — это те, кого можно любить, уважать, о ком хочется заботиться и при ком я даже не позволю себе грубого слова произнести. А биксы (они же телки, шкуры) это те, с кем можно зависнуть где-нибудь, поразвлечься и все такое.

О том, что молодые люди делят девушек на два типа, Габуев пишет неоднократно. Впрочем, девушки тоже делят молодых людей на достойных и недостойных. У достойных обязательно коротко стриженные волосы, волевой подбородок и дорогая иномарка.

— А что он вообще представляет собой? — спросили мы с Элей.
— Ничтожество. Представьте, звонит он мне и говорит: «Давай я за тобой на факультет зайду к концу занятий, сходим вместе куда-нибудь». <...> Я сказала, — Эля престала жевать пиццу и уставилась на Милену: — «Отдыхай, мальчик! За мной не заходят, а заезжают!»

Эта дихотомия держится не только на гендере. Например, обсуждая инвалидность одной из «звезд», о которой они прочли в журнале, эти же героини демонстрируют презрение к людям с ограниченными возможностями. Подчеркивая поверхностность героев, Габуев изображает их предельно карикатурно, наделяя очень четкими жестами и мимикой, как героев плохих сериалов: например, они могут «в ужасе помотать головой» и поаплодировать правильным, по их мнению, высказываниям. На самом деле, конечно, такой гиперболизацией и сам Габуев делит персонажей на «первосортных» и «второсортных». Первые более свободны в своих действиях и словах — однако именно это и делает их жизнь сложнее: ни стереотипное мышление, ни традиции, ни родители не могут подсказать им единственно верное решение. Ответственность за него приходится нести самим.

И Реваз, и Аделина, и Майя показаны сущими детьми, хотя даже самой младшей из них уже девятнадцать. Особенно это заметно в «Аделине»: девушки соперничают, словно в детском саду, а их однокурсники ведут себя по меньшей мере как школьники.

Еще как-то раз два пацана запаривали его — кидались в него свернутыми бумажками. Он сидел в переднем ряду, а они в середине аудитории. Так вот, Тимур поднялся и пошел к ним прямо по партам. Спрашивает: «Кто это был?» А они только хи-хи ловят с него. Тогда он ударил одного с ноги, потом спрыгнул и ударил второго кулаком и вышел из аудитории.

И как будто бы из параллельной реальности доносятся размышления все той же Аделины о том, что женщина создана для замужества и рождения детей. По сути, Габуев изображает всех приверженцев традиций вечными детьми, которые вместо жизни играют в игру с четко прописанными правилами. И в этой игре главное — хорошо спрятаться от реальности, чем занимаются даже те герои, рядом с которыми автор не стоит с табличкой «сарказм».

Если меня попросят сказать о родителях одним словом, это будет слово «дальнозоркость». Дальнозоркость в том смысле, что они совершенно не видят, что творится вблизи. Они выросли в мире, который четко делился на: Восток — Запад, коммунизм — империализм, хорошо — дурно. Этот мир рухнул, а они только и заметили, что на улицах теперь небезопасно, а деньги лучше не доверять банкам.

Как бы Габуев ни подчеркивал национальность своих персонажей, как бы ни выстраивались оппозиции между разными народностями, представить себя героем этих рассказов все равно сможет каждый. Для Габуева обращение к теме национальности — скорее способ посмотреть на человека вообще, а национальность — лишь увеличительное стекло. Человеку ведь только дай повод — и он обязательно придумает новые правила и ограничения, решит, как «надо» думать, а как «не надо», что правильно, а что неправильно. Потому что четкие рамки удержат его от ужаса неизвестности, от незнания, как поступить. Наверное, проще выйти замуж, родить детей, завести семью, потому что «надо», а не потому что «я так решил». Вопрос только в том, как потом с этим живется. Наверное, нормально: стерпится — слюбится.