Антиутопия, монография, интервью: галопом по Литве

Продолжая наш лонгрид, редактор раздела «География» Валерий Отяковский обозревает новинки литовской литературы на русском языке. «О дивный новый мир» для детей, курс по школьной географии для Гоголя и спасительное чтение для каждого из нас — в новом выпуске рубрики «Галопом».

• Ребека Уна. Отключай / пер. с лит. А. Васильковой. — М.: Самокат, 2019. — 256 с.

Эта книга — повод перерезать красную ленточку и откупорить шампанское: впервые за полтора года существования раздела «География» мы говорим о детской книге (точнее, подростковой).

«Отключай» Ребеки Уны — это вполне классическая антиутопия, главным героям которой по четырнадцать лет. В их варианте светлого будущего жизнь людей большей частью протекает в виртуальной реальности, что поощряется Системой: вместо встреч с друзьями лучше чаты, вместо пробежки на стадионе — стационарный «ускоритель», вместо толстой бумажной книги — сотня мелких статей. Такой образ жизни помогает обрабатывать больше информации, делать больше дел, работать больше работы. Вдобавок к этому рекомендуется не испытывать никаких эмоций, особенно отрицательных: быть негативным — жуткий моветон. Дальнейший сюжет себе может представить каждый, кто читал или смотрел, в общем-то, любую антиутопию, с тем исключением, что личный бунт героя здесь так и не выливается в революцию.

Посыл книги очевиден: не стоит проводить все время в телефоне, иногда гораздо лучше залезть на дерево и съесть яблоко. Напоминание об аналоговой теплоте в стремительно дигитализирующемся мире — вещь, в принципе, небессмысленная, но сама постановка вопроса попахивает трюизмом. Местами кажется, что «Отключай» написана скорее для грустящих родителей, чем, собственно, для подростков, ведь если ребенок уж взял в руки бумажную книгу и читает ее — значит, не все потеряно.

Впрочем, функциональный вопрос в литературе явно не самый главный. Интереснее тот факт, что антиутопия, изначально бывшая жанром очень публицистичным, так быстро переползла на полку подросткового чтения. По сути, даже очень взрослая антиутопия ставит героя в состояние, которое испытывают многие подростки: душная система, которую раздирают противоречия, несовпадение получаемого опыта со здравым смыслом, трудно находимые единомышленники и всегда — образ светлого будущего. Чаще всего этот жанр рассказывает об утраченной ответственности, ради удобства переложенной на плечи системы (вспомним, что Ролан Барт называет миф о безответственности, выраженный в образе ребенка, главным буржуазным мифом). Если герой ответственность за себя и общество возвращает — перед нами антиутопия с хэппи-эндом, если нет — то нет.

В этом смысле антиутопия для детей — идея столь же логичная, сколь и парадоксальная: описание социального дискомфорта наверняка будет близко читателю, но требование найти в себе силы, чтобы изменить систему, пожалуй, переводит книгу в разряд сказочной литературы. Столь же двойственной получилась и «Отключай» Ребеки Уны — с одной стороны, лаконичная и ладно построенная, но с другой — лишенная внятной концовки. Пожалуй, она может подготовить почву для встречи с Олдосом Хаксли лет в шестнадцать, но вряд ли станет важной точкой в читательской биографии.

Ина высыпает в рот с ладошки горошинки. Марганец, медь, фолиевая кислота, витамины B1, B3, B6 и B12. Я достаю себе яблоко. Ине яблоко не впихнешь, а я их люблю. Ала и большинство подростков моего возраста яблоки едят разве что вареными. Сырые есть не запрещается, но и не рекомендуется. В системе — только рекомендации.

 

• Инга Видугирите. Гоголь и географическое воображение романтизма. — М.: Новое литературное обозрение, 2019. — 320 с.

Книга о русском классике, написанная на русском языке, — и все-таки отношение к обзору имеет самое непосредственное. Ее автор — атташе по культуре Посольства Литовской Республики, один из очень немногих людей, благодаря которым нам становится доступно современное литовское искусство, к тому же название ее исследования очевидным образом коррелирует с идеей нашего раздела.

В основе монографии лежит стремление изучить отношение классика с современной ему географией как наукой — идея предельно логичная в эпоху торжества междисциплинарности. Гоголь — автор, очень привязанный к идее территориальности, его литературная репутация (особенно поначалу) строилась именно на экзотичности описываемых им земель, своего рода ориентализме. Интерес писателя к этой области носил и вполне профессиональный характер: начинающий прозаик мечтал сменить чиновничью службу на педагогическую, и из этого желания родилось некоторое количество статей, среди которых небольшой текст 1831 года «Несколько мыслей о преподавании детям географии».

Этой публикации посвящена первая часть книги: исследовательница подробным образом разбирает контекст создания и полемический заряд статьи, направленной против существовавших на тот момент практик преподавания интересующей Гоголя дисциплины. В принципе, комментаторы академического собрания сочинений уже описали большую часть источников, повлиявших на писателя, но Видугирите задает этим фактам более сложную теоретическую перспективу. Она обращает внимание на то, что в трудах немецких ученых той эпохи география из простого описания Земли превращается в дисциплину со своей философской базой, опирающейся на открытия немецкого же романтизма. Все это приводит к созданию того, что Ченгси Танг назвал «географическим воображением» — специфичным феноменом, особенно характерным для описываемого периода. С учетом этого контекста статья Гоголя обрастает новыми смыслами, а сюжет монографии вдруг обретает новую глубину: подход Видугирите не просто добавляет несколько маргиналий к одной из статей литератора, но и открывает путь для более важных обобщений.

Вся вторая половина книги посвящена тому, как географический дискурс немецкого романтизма преломлялся в художественной прозе писателя. Обращение к этой проблематике можно проследить от ранней «Страшной мести» до второго тома «Мертвых душ». Удивительная надмирная пейзажность — одна из тех черт, благодаря которым прозаик вошел в канон, — вдруг связывается с литературой путешествий, а гоголевский взгляд сравнивается со взглядом не просто живописца (что уже давно подмечено), но именно картографа. Эта линия находит свое продолжение, через Тургенева и Гончарова доходя и до современной литературы, — так книга Видугирите вырастает из case study в обоснование нового ракурса, с которого можно смотреть на русскую словесность.

В пейзаже, открывающем второй том «Мертвых душ», драма взглядов получает обратный исход: неопределенный картографический взгляд в начале описания и барочный элемент пейзажа, вкрапленный в его середине, здесь побеждаются гармонической картиной природы и спокойной перспективой наблюдателя просторов мира. Эта победа гармонии над лабиринтом природы в прозе Гоголя осуществилась впервые. Была ли она причастна к последовавшему творческому поражению писателя — вопрос, открытый для интерпретаций.

 

• Ауримас Шведас, Ирена Вейсайте. Жизнь должна быть чистой / пер. с лит. А. Герасимовой. — М.: Пробел-2000, 2019. — 264 с.

Десять лет назад Олег Дорман выпустил книгу разговоров с Лилианной Лунгиной, в которой известная переводчица раскрылась как чуткий, тонко рефлексирующий над своей жизнью человек. Конечно, «Подстрочник» не был первым изданием такого рода, но он стал одним из самых успешных примеров, доказательством чего служит целая полка продолжателей. В чем был секрет «Подстрочника»? Прежде всего, наверное, в интонации любви и прощения, которая пронизывает рассказ об очень непростых временах.

Теми же эмоциями пропитаны диалоги Ауримаса Шведаса с театральным критиком и общественным деятелем Иреной Вейсайте. Удивительная женщина, видевшая несколько эпох и сумевшая вжиться в каждую из них, она неторопливо рассказывает о своей биографии. Книга стала хитом, быстро запустив череду переизданий, ее перевели на немецкий, польский и английский. Увы, русская версия, вышедшая уже несколько месяцев назад, в магазинах не видна — видимо, основным способом ее приобретения остаются соцсети Анны Герасимовой. Жаль — если бы книга была издана в крупном издательстве, она бы отлично встала рядом со столь же благодатным «Богословием сквериков и деревушек» Добровольскиса.

Будучи еще подростком, Вейсайте пережила Вторую мировую, сбежав из Каунасского гетто. История литваков — один из страшнейших сюжетов Холокоста: «литовский Иерусалим», как называли Вильнюс, к концу войны сохранил лишь несколько процентов еврейского населения. Потеряв родителей, — мать умерла, отец эмигрировал — девочка из хорошей семьи оказалась в настоящем аду. С поддельными документами она жила в разных семьях, которые шли на огромный риск, представляя гостям еврейку как деревенскую родственницу — спасало блестящее знание литовского.

Но все же нацистская оккупация кончилась, ей на смену пришел коммунистический режим. Молодая, свободолюбивая девушка вскоре попала под прицел внимания органов, поэтому решила затеряться в Москве, где ее кузен, известный диссидент Александрас Штромас, познакомил Вейсайте со многими выдающимися интеллектуалами. Позже она вернулась в Вильнюс, но пространство русской культуры до сих пор остается для нее очень важным — на одной из фотографий можно разглядеть книжные полки героини: среди корешков с литовскими надписями отчетливо виднеется набоковский «Дар».

На родине Вейсайте прославилась как театральный критик, и в книге выписана целая галерея литовских режиссеров, заложивших основы той школы, которая важна и для российской сцены, — можно вспомнить хотя бы Туминаса и Карбаускиса. В целом каскаде имен, которые обрушиваются на читателя, все четче вырисовывается облик самой Вейсайте, ее реальное значение для Восточной Европы — неудивительно, что с обретением государственной независимости театровед стала работать в фонде «Открытая Литва» — одной из важнейших культурных институций новой демократической страны.

Межвоенная республика, немецкая оккупация, советский период, интеграция в Европу — Вейсайте видела своими глазами, как менялась Литва на протяжении почти века, и в ее рассказах об этих метаморфозах подкупает то же, что когда-то подкупало в рассказах Лунгиной, — удивительная способность прощать. Не забыть, не закрыть глаза на преступления прошлого, но внутренне изжить звериную сущность тоталитаризма. Пожалуй, время обвинений и обличений уходит, настает пора принять историю со всеми ее катастрофами. Книга Ирены Вейсайте о прошедшей эпохе — драгоценное знамение чего-то нового.

Тешусь надеждой, что меня спасли от банального зла две вещи: критическое мышление или желание всегда оставаться собой — и склонность везде видеть не только зло, но и добро, красоту жизни и человека. Может быть, поэтому никого из моих мучителей — ни гестаповцев, ни энкаведешников — не помню в лицо. Память сохранила только блеск их начищенных сапог.

Изображение на обложке: Vita Opolskyte, The Town remained untouched by Winter, 
oil on canvas, 150x165, 2016. Fragment.
Courtesy to the artist and The Rooster Gallery.