Потому что, слава богу, ничего противоречащего законодательству Российской Федерации у меня в книге не содержится. Но вот есть ли уже в крови испуг «не дразнить гусей», можно было проверить только эмпирическим путем. И в этом смысле мы наблюдаем результат этой самой проверки — книжка есть.
Мне, к счастью, не было дано никаких указаний от издательства: дескать, немедленно уберите то-то, переделайте то-то. И вот если у нас и есть условная «позитивная новость», то это тот факт, что пока самоцензура нас не проглотила. Что дает некоторую надежду.
— «Комитет охраны мостов» притворяется почти документальным романом, но есть там и разные интертекстуальные штуки: от цитаты Гумилева на обложке до различных отсылок в самом тексте, в том числе и к «Золотому теленку». Ты как-то сказал, что изначально пласт Ильфа и Петрова был более весомым, но потом ты многое убрал. Еще меня поразили твои слова, что «Золотой теленок» на самом деле очень страшный роман.
— Не то чтобы это входило в изначальный замысел, но в какой-то момент я вдруг понял, что «Комитет» рифмуется с «Золотым теленком». В связи с этим я еще раз перечитал роман Ильфа и Петрова и пришел в некоторый ужас от того, насколько там много умолчаний и каких-то шуток на довольно несмешную тему. Это как фильм про гардемаринов, где на первом плане сплошные приключения и романтика, а на втором — безумный заговор, якобы планировавшийся против императрицы: кого-то пытает Тайная канцелярия, кругом облавы и репрессии против известных семей. И «Золотой теленок» — такого же типа история: вычистили этого, вычистили того.
Есть там один диалог: «Кто же мог знать, что будет революция. Люди устраивались как могли, кто имел аптеку, а кто даже фабрику. Я лично не вижу в этом ничего плохого. Кто мог знать? — Надо было знать, — холодно сказал Корейко». Это — шутка, ведь вторую фразу произносит подпольный миллионер, который не знает жалости, как и Остап (ни к женщинам, ни к детям), но дело-то в том, что именно эту идеологическую норму транслирует эпоха. И авторы хотят пошутить, а выходит не только смешно, но и пугающе.
Всего этого страшного пласта про репрессии как бы нет, он скрыт под смешным. А ведь там мир, в котором только что закончилась гражданская война, где все как на вулкане. Люди вернутся, «бросятся искать свои мебеля», как говорится в «Двенадцати стульях». А почему же они вернутся? За чем же они бросятся? Но это сегодня в основном остается где-то за кадром. Мы воспринимаем эту историю как авантюрный роман. Поэтому и не говорим о страшном — или говорим с помощью умолчаний.
В какой-то момент я обнаружил, что в мой текст перекочевало множество цитат. Что романы до определенной степени зарифмованы. В результате я постарался отказаться от части параллелей, убрал и некоторые цитаты, чтобы не заводить читателя в дополнительный лабиринт этих самых, думаю, все же излишних рифм.
— А как ты придумал культ Зимнего прокурора?
Дело в том, что тема моего университетского диплома была «Новые религиозные движения в постсоветской России».
В юности я занимался изучением нескольких сообществ: забавной уральской секты бажовцев, сетевыми культами исламского толка, ну и, конечно, не мог пройти мимо важного для Красноярского края объединения виссарионовцев.
Виссарионовцы — очень большая группа людей, несколько тысяч, классическое апокалиптическое движение: они ушли в леса Курагинского района Красноярского края и ждут конца света. Их лидер, по имени которого названо это сообщество, Виссарион, человек крайне интересный — бывший милиционер, который осознал себя новым воплощением Христа. Но было бы очень неправильно свести историю о нем и его последователях к некоторой ухмылке. На самом деле Виссарион совсем не глупый и очень сложный персонаж, его нельзя назвать типичным трикстером.
Мне всегда было интересно, как воспринимают ситуацию и что о ней думают те, кто находится внутри движения. К Виссариону приезжало большое количество людей не из Красноярского края — из столиц, из разных других мест. У меня была однокурсница, которая пришла из его общины, есть знакомый, который там долгое время жил. В общем, сами по себе религиозные движения были для меня и близким, и очень интересным мотивом.
Ко всему прочему, люди, объединенные общим, или как им кажется общим горем... Мне всегда хотелось понять, что они чувствуют, что они думают, почему они выбирают такую линию поведения, а не другую. Стать на их место, конечно, невозможно, не пережив этот опыт. Впрочем, писатель не всегда переживает смерть, чтобы ее описать, не всегда женщина становится мужчиной или наоборот, но, тем не менее, определенное перевоплощение происходит.
И мне хотелось, чтобы читатели «Комитета» тоже хотя бы отчасти побывали в шкуре отчаянных людей, горю которых нет человеческого объяснения, и потому они изобретают другое.
В общем, это довольно близкая на самом деле каждому из нас ситуация, о которой мы стараемся не думать. Но я в этом смысле не обещаю легкое и приятное чтение.
войдите или зарегистрируйтесь