Надя Делаланд. Светоносный глоток

Мы продолжаем публиковать стихотворения и эссе разных авторов, собранные Борисом Кутенковым в единое композиционное целое. В новой подборке «Прочтения» — произведения Нади Делаланд.

Поэт, филолог, арт-терапевт. Родилась в г. Ростове-на-Дону, живет в Москве, преподавала в ЮФУ, окончила докторантуру Санкт-Петербургского госуниверситета. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Звезда», «Нева», «Новая юность», «Литературная учеба», «Вопросы литературы» и др. Стихи переведены на английский, итальянский, испанский, немецкий, эстонский и армянский языки.

***

Май ловил меня, но не поймал,
я ловила май, но не поймала.
Сквозь меня прошла его зима,
осень лета быстро миновала,
в голени оставив спящий лист,
две снежинки спрятав под ключицей,
чтобы я не различала лиц,
чтоб меня не различали лица.
Но когда наступит новый май —
бабочковый, в воздухе раскрытом
настежь — я шагну в него сама,
медленно распахивая крылья.

ХРАП МУДРОГО СТАРЦА

Мне кажется, что сны — это очень интересно. Поэтому я не могу удержаться и делюсь. Тем более что вдруг вы лучше меня поймете, что они означают. Только не по Фрейду, а по Юнгу :) Вот снился мне, видимо, архетип мудрого старца. И я этому мудрому старцу (который, конечно же, часть моей псюхэ, а что же еще?) во сне позвонила. Позвонила и молчу. И он молчит. Только слышно, как дышит. И вот мы так какое-то время существовали. Тут интересно, что я не видела то, что видит он, но как бы чувствовала, как он движется. Во сне так бывает. Вот. А потом он стал храпеть. Заснул, короче. Я еще некоторое время послушала храп мудрого старца. А потом отключилась. И теперь думаю, о чем это говорит. По Юнгу :)

***

Я тебе придумаю хронотоп,
пусть там будет чашечка молока,
солнце сбоку светит пушисто, чтоб
видно было даже издалека
белизну твою и розовизну.

Я к тебе однажды сюда умру.

Голову любимую в нос лизну,
не спущу теперь уже больше с рук.

Две недели ада, и ты в раю
по траве светящейся на своих
четырех... Я плачу и говорю...
Ты смеешься, плачешь и говоришь...

***

Сквозь лицо пролетевшая птица дышала тепло,
и речной долготой отдавала мычащая лужа,
не ори на меня, убери свой безумный капслок
пятипалой листвы — изнутри и снаружи.
Не хватай меня за ноги, не обнимай на виду
у прохожих берез, пламенеющих в парке Шкулева,
ты пройдешь и забудешься так же, как я здесь иду,
забываясь, но — снова и снова.

СТО ПЕРВЫМ Я НЕ БУДУ!

О том, что Улюкаев пишет стихи, я узнала случайно по дороге к метро уже не помню от кого и поленилась тогда посмотреть какие, хотя собиралась. Сегодня утром меня разбудил звонок из лайф-ньюз. Попросили экспертного мнения о подборке. Я спросила, для какого это конкурса. Мне ответили, что для их сайта. Стихи такого-то министра, который (там как-то сложно описали его действие, я не запомнила и не поняла, потому что была не в курсе). Я сказала — хорошо, присылайте, только я обычно что-то говорю только о том, что мне понравилось. Таким образом обмен письмами превратился в формальность. Потом я кликнула на новости, прочла, в чем дело. И дослала вдогонку к своему отказу еще вот это:
«Давать какую бы то ни было оценку и делать критический анализ той поэтической подборки, которую мне прислали, я в данном случае не могу, поскольку что бы я ни сказала, в этом будет чуждый мне политический подтекст. Тем не менее, независимо от того, насколько мне близки стихи Улюкаева, мне кажется, что их уровень никак не связан с тем, в чем его обвиняют.
И знаете, как у Евтушенко:
«И если сотня, воя оголтело,
кого-то бьет, — пусть даже и за дело! —
сто первым я не буду никогда!».

Почему-то стало стыдно совсем устраниться, хотя я максимально аполитична. Но для меня это скорее о человечности, чем о политике.

***

цветная перепись минут мигает мирно
снег сходит сверху на бесшумном парашюте
спит младший сын его нога торчит умильно
из-под одеяла сходит снег и все крышует
все может быть имеет смысл и будет правда
стоять в шеренгу словарем произносящим
поочередно приговор горит гирлянда
и говорит горит и спит и будит спящих

К ЧЕМУ СНИТСЯ КОСТОЛЕВСКИЙ?

Снился Игорь Костолевский. Мы смотрели в кинотеатре мультфильм про собаку (кажется, про Вольта), после которого к нам подходили люди с искусственной ромашкой, которую они носили возле сердца. Ромашка имела множественные лепестки, а в середине — фотографию какого-то человека, которая, видимо, имела отношение к нам обоим, поскольку после ее демонстрации у нас требовали автограф. Я давала автограф довольно своеобразно — писала молоком и хлебом (как Ленин в тюрьме) первые два четверостишия из «Мой папа был стекольщик». Последнее не поместилось. Еще мы ездили с Костолевским в трамвае и говорили о моей диссертации. На этом я и проснулась. И стала размышлять — к чему мне мог сниться Костолевский? Ведь тут главное — что? Главное — установить систему соответствий. Например, Олег Даль мне снился однажды к тому, что мне потом подарили четырехтомник Даля, правда, другого. Думала, думала, но поняла только вечером, когда ехала в метро, и со мной стал застенчиво, но настойчиво беседовать киргиз. Мне не очень хотелось разговаривать, потому что я ехала в больницу к подруге, и настроение было какое-то не то, но мне было жаль обидеть киргиза. И вот мы постепенно разговорились до того, что он прочел мне на киргизском стихотворение их великого поэта (он для них как Пушкин, так он сказал) про музыку. Причем само слово «музыка» почему-то было на русском. Потом мы еще поговорили о его работе менеджером в сети ресторанов «Хлеб насущный» и о моих занятиях арт-терапией в психиатрической клинике, отчего он вышел на остановку раньше, чем собирался. Вот к чему мне, оказывается, снится Игорь Костолевский!

***

спокойной ночи любимый
говорю я шепотом
в темноту
где никого нет
и засыпаю
счастливая

***

О музыке (лисе, земле)
осенний воздух пахнет к небу.
Своим небесным телом лечь
и слушать, как звенит троллейбус
о музыке (земле, лисе),
о рыжем шелесте и скрипе,
«лесов таинственный осень»
раскачивается великий.
Напевно в нотную тетрадь
ее с размаху капли впишут,
и сразу высушат ветра,
и тут же мертвые услышат.

НЕСОРАЗМЕРНО ПРОИСШЕСТВИЮ

Я думаю о том, что в последнее время как-то обострилось все, что касается моих отношений с реальностью. Например, мне звонят или пишут, а потом оказывается, что это мошенники. Каждый такой случай почему-то не проходит для меня безобидно, а делает окружающее каким-то ненастоящим, недостоверным. То есть умом я понимаю, что это все нормально — обычное дело, ну мошенники, ну хотели обмануть. Но почему-то очень огорчаюсь — несоразмерно происшествию. Вот сейчас только что выяснилось, что чуть не вляпалась. Сижу плачу, вместо того чтобы радоваться.

***

я стану музыка я буду на слова
сегодня облако смотрело утконосом
в песок плескалась то рука то голова
уткнувшись ласково совсем простоволосо
мне будет радужно в распахнутой груди
поля цветочные смеющиеся пчелы
тут главное жука не повредить
ползущего по животу зачетно
такой ритмический рисунок у всего
все так рифмуется что у верлибра траур
всей музыкой рукой и головой
врастаю в травы

***

Такое утро, что проснись и спи,
покачивая облаком гривастым.
Два воробья, в дискуссию вступив,
украсят тишину своим подкастом.
И этот звук, сознанье окружив,
в его пространстве выстроит другое,
и я зайду в него и стану жить
на слух и голос.

ПУТЕШЕСТВИЕ ТУДА И ОБРАТНО

Однажды (несколько дней назад) я была в Петербурге. Но не написала об этом сразу, потому что вчера ела суп около церкви, а сегодня ходила в Третьяковку. А позавчера я отсыпалась после поезда, в котором проснулась своей смертью (как говорит мой Димка) в пять утра (а заснула на минуточку в три). А днем еще ходила к зубному врачу... Но обо всем по порядку.
Как вы, конечно, знаете, я была на конференции. И мне надо было удрать оттуда в 4 часа — так мы договорились с Ниной Николаевной, которая мне организовывала выступление в Военно-медицинской академии. Но тут пришла замечательная Наталья Пинежанинова, которая собиралась прочесть доклад о моих стихах. И мало того, что мне было интересно послушать, мы к тому же решили, что я не просто буду присутствовать, а еще стану свои стихи сама читать. И я позвонила добрейшей Нине Николаевне и сказала, что задержусь. Но задержалась — не то слово. Поэтому убегала оттуда в страшной спешке, извиняясь и расталкивая всех, кто хотел меня после доклада прижать к груди (все оттого, что я становлюсь страшно трогательной, когда читаю стихи).
И вот я села в такси. И мы поехали. И долго-долго стояли в пробке, а таксист мне рассказывал о том, как он снимал кино и вообще. А потом я вышла. Там меня ждала грустная и мокрая от дождя и от слез Нина Николаевна. Она расплатилась. А я, чтобы тоже не намокнуть, надела капюшон. Он свалился с меня. Я снова его надела. Он снова свалился. И когда я надевала его в третий раз, я заподозрила неладное. Обмирая от чудовищных подозрений, я взглянула на свои рукава. И — о, ужас — они были синие. Мало того. Они были противоестественно длинные. Тогда я осмотрела всю себя и поняла, что в эту куртку я могла бы завернуться три раза, и еще бы осталось место для трех котов. Но ехать обратно тотчас было уже нельзя, я и так всех чудовищно задержала. Ужас положения усугублялся тем, что всех, кто остался на конференции, пообещали изгнать из музея Ахматовой, без четверти восемь. И я представила, как эта бедная неизвестная мне, но мною обобранная, женщина пытается втиснуться в мою жалкую куртку, и мне стало совсем хреново.
А знаете, где я жила?
Как большая, я жила в гостинице. Больше того! В нее был общий вход со стрип-баром — стрип-бар налево, а мой мини-отель — направо. И всю ночь там была тихая движуха в темноте. Ночью я очень долго не могла заснуть. И вдруг почувствовала, что по мне кто-то ползает. Поседев от предположения, кто это может быть, я резко вскочила и включила свет. И заорала. С зеленым тапком в руке (у них там зеленые тапки). Но ничего такого не встретила на своей постели. Тогда я легла. Полежала немного. Чувствую, по мне опять кто-то ползает. Я терпела, терпела...Потом опять вскочила, включила свет, замахнулась зеленым тапком, бешено заорала, а там опять никого. Я снова легла.
Потом опять. И, короче, так много раз. А когда я в очередной раз заорала, ко мне в комнату вкрадчиво постучали. Я открыла дверь с искаженной криком мордой. На пороге стоял вышибала из стрип-бара. И он, не скажу чем, выбил мне зубы. И вот поэтому я ходила к зубному. Мне все вставили обратно, только перепутали верхние с нижними, так что я выгляжу немного странно. Но это ерунда. Зато мой доклад прошел на ура. Я немного комплексовала, что шепелявлю, но получилось симпатично. Правда, никто ничего не понял. Но так даже лучше.

***

это дерево дерево щупает лодку гнезда
аккуратно качая ее в бесконечном потоке
мануальное дерево дерево видит плывут поезда
издавая печальные книги все тоньше и тоньше
это дерево дерево тянется их прочитать
из своих же костей из своей пересушенной плоти
поднимается шелестом лодка качается там
где кончается за поворотом нет на повороте

***
«Шла Ксюша по мосту...»
Скороговорка

Ушла по радуге (порадуйся!)
с карандашами разноцветными,
на перевернутой параболе
рисунки детские прицеплены,
просвечивают, шелестящие,
на солнце, радостные, жмурятся,
летят над городом, летящие,
поют танцующие и поющие.
Так по мосту обыкновенному
идут на ту другую сторону,
внизу — заплаканно и ветрено,
а здесь родное и просторное.

***

сдерживаешь прижимаешь руками
тонкую кожу всю жизнь напролет
но отвлечешься и сразу прорвет
а говорили же не отвлекайся
вот собирай теперь с полуживой
мусор еще тепловатых и влажных
слов никогда то того не бумажных
каменных ножничных сторожевой
в стразах соленых трепещущих словно
можно открыто дрожать на ветру
нужно убраться хотя бы к утру
в девять выходим неровно

***

какой-то цинцинат сажает тут капусту
за легкие цветы за голову в цветах
и лето проходя нам заданное устно
слетает на бетон ступени перестав
светиться и томить мелодией счастливых
бессонниц соловья и вереницей дней
обещанных впотьмах неумно и стыдливо
а тронешь ничего почти уже и нет

***

внутренней речи скользящий поток
взять это облако или цветок
скажешь вот тоже такое
тело оставив в покое
руки раскинув несется река
тут широка мне а там далека
камень попавший на камень
перебирает руками
долгой воды светоносный глоток
ласковый клюв поднимает росток
в воду смотрю и глотаю
падаю и вырастаю
громкая пристань натруженных слов
мы начинали здесь с самых основ
бочки катили по трапу
переживали утрату
небо дает легкокрылую течь
в воздухе кружится зимняя речь
город от снега светает
новую книгу верстает

 

Иллюстрация на обложке: Jun Cen