Быть молодым

• Лена Буркова. Так громко, так тихо. — М.: Лайвбук, 2024. — 176 с.

Что со всеми нами что-то не так.
Мутное, бессознательное беспокойство.
Тревожное наблюдение за коликами в ребрах, за болью в животе, за пульсацией в голове: а вдруг? а если? только бы не к врачу, только бы не в коридорное столпотворение!
Бесконечная неудовлетворенность реальностью.
Отсутствие великой цели.
Непонимание, почему мы, для чего мы, кому мы.
Будни тянутся медленно, как застывающий гудрон, ненавистные будни, поймавшие нас в ловушку, высасывающие силы день за днем, день за днем, сжирающие молодость, якорем удерживающие на одном и том же месте, ударяющие внезапно свалившейся дряблостью, как оплеухой.
Упадок.

Вопрос «Легко ли быть молодым?» задают так часто, что по умолчанию принимаешь: быть молодым не легко, иначе об этом никто бы не спрашивал. Быть молодым адски сложно. Больно. Некомфортно. Быть молодым — учиться молчать, когда едва выучился говорить. Быть молодым — постоянно соотносить себя с кем-то, часто не в свою пользу, лишь иногда сравнивая себя с собой — и снова не в свою пользу.

Быть молодым одинаково тесно в своей стране и чужой, в чужеродном мегаполисе, в который все не вживешься по-настоящему, и родном городке, из которого вырос, как из платья, надетого лишь раз на выпускной в детском саду.

Первый талант, который развивается в этом городе, — быть равнодушной к другим.

Второй талант, который развивается в этом городе, — относиться спокойно к тому, что другие равнодушны к тебе.

Быть молодым — не так громко, как убеждает утомленное старшее поколение™, но все же не настолько тихо, как полагают подростки. Быть молодым — это, в общем-то, быть собой, не понимая, что ты такое.

Мне почти тридцать.

Я заперта в обложке паспорта, в пластмассе служебного пропуска, хотя от своих одиннадцати убежала не так уж и далеко. Я мечтаю забраться на колени и на плечи. Мечтаю за кухонным столом, застланном белоснежной скатертью, сервированном разномастной посудой, уплетать табани, перепечи и суп из молодой крапивы. Мечтаю к бабушке сходить в гости.

О невыразимом диапазоне всех доступных эмоций и ощущений от бытия молодым пишет Лена Буркова. Пишет, ломая канон, умеренно презирая заглавные буквы, изобильно сыпля абзацными отступами и диалогами. Ее ритмичная проза рвется со страниц как радиоволны из приемника: громче, тише, минор, минор, мажор, дефолт, локдаун, пандемия, ущерб составил, прогноз неутешительный, это все новости к этому часу, а теперь о погоде. Кажется, где же за всей этой ломкостью и остротой сюжет? Он есть. Он выразителен как жесты танцовщицы контемпа: ты видишь рисунок, но не предугадаешь его раппорт, в прямом эфире переживая за героиню — справится ли с начальницей-самодурой, останется в столице или вернется в отчий дом, выберет чужие кисельные берега или сладкий дым отечества...(spoiler alert)

Последнее время только и разговоров, что о прозе тридцатилетних. А тем временем проза двадцатилетних уже не выглядит первыми робкими ростками манифеста юности. По меньшей мере Буркова пишет уверенной рукой, четко артикулируя то, что уже сформировалось внутри. В этом тексте, возможно, несовершенном, соблюден разумный баланс эмоционального и содержательного. «Так громко, так тихо» отвечает на обязательные вопросы нью-эдалта: кто я? что я здесь делаю? зачем я? что, черт возьми, происходит? когда же это закончится? это же закончится, правда? Впрочем, на последние не отвечает, а задает их, посылая в ноосферу сигнал: я такая же, как ты, давай обнимемся, если позволишь.

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы с мыслью: проклятая работа.

Закидываю в себя бутерброд с мыслью: проклятая работа.

Выхожу в темноту снулого двора, глядя на неровности асфальтового покрытия. На мятые окурки. На обрывки полиэтиленовых пакетов. На следы стертой резины.

Переступаю.

Это книга о том, как вместить в себя весь этот двадцать-с-чем-то опыт, который традиционно, еще по Марине Цветаевой, сплошная грусть. Но со скидкой на невысокую зарплату и квартирную аренду. А так — проклятая работа, проклятый транспорт, проклятые толпы, проклятые созависимые отношения с проклятой работой и проклятыми толпами в проклятом транспорте. И проклятое одиночество, потому что когда со всем этим еще отношения устраивать. С кем — с таким же винтиком в чертовом колесе? И это все внутри, потому что снаружи пузырь, к которому приближаются четыре всадника апокалипсиса — чума уже здесь, достаньте маски и санитайзеры, — и этот пузырь вот-вот лопнет, заливая тебя чем-то перебродившим, оглушающим, ослепляющим, вязким.

Только знаете, чем отличается проза двадцатилетних от всей остальной? В ней есть надежда на надежду, свет и немного любви, хотя и там, конечно, будет непросто. Но мы уже выяснили в начале, что молодым быть нелегко.

мы же догадывались, что твой вопрос: «Давай мы будем друг у друга?», доставленный сетью почти сразу же после моего приземления на родной земле, по сути означал: «Давай мы будем делать друг другу больно?»