Ты ненавидишь не понедельники

Как и многие, я не удержался от пары комментариев в Сети по поводу протестов в Казахстане — протестов, которые до сих пор непонятно чем были на самом деле. Не то несостоявшейся революцией, не то переворотом местных элит, взявших гнев беднеющих казахстанцев на вооружение. Но ни одна из моделей не могла предложить внятного объяснения, что в стране происходит, что будет дальше: после многочасовых диспутов все политические эксперты сходились в собственном бессилии что-либо предугадать, а реальные эксперты по Казахстану могли лишь отсылать к историческому прошлому страны и экономической конъюнктуре. В конце концов, вал обсуждений и комментариев был вызван парадоксальным фактом: в эпоху тотального распространения Сети мы понятия не имеем, что именно и почему именно так случилось в соседней стране. «Диванная экспертиза» стала нашей копинг-стратегией, своего рода медитацией на политические темы, способом на время унять тревогу.

Подобным копинг-стратегиям и посвящен новый сборник рассказов Булата Ханова, вышедший в декабре прошлого года. Десять текстов — десять стратегий. Рабочий класс не хочет бороться за свои права? Выкладывай марксистскую теорию в комментариях на «Порнхабе», где проводят вечера депрессующие пролетарии. Жизнь сценариста кажется тебе бесперспективной? Устрой бывшей девушке квест в лучших традициях жанра, чтобы она нашла твою унылую лачугу в Ленинградской области. Работаешь врачом, но никакого карьерного роста и выматывающие дежурства? Устрой треш-стрим, на котором ты в прямом смысле разделаешь популярного треш-стримера. В твоей стране уничтожили политику? Читай анархистскую литературу и обсуждай левые идеи с друзьями, смешивай взрывчатку забавы ради, пока одним прекрасным утром к тебе в дверь не постучат.

У этих копинг-стратегий есть очевидный изъян — их фатальность. В рассказе «Ибупрофен», который и дал сборнику название, герой как раз читает левацкую литературу и борется с праворадикалами. Но реально сделать ничего не может: пока режим поддерживает ультраправых, борьбу антифа в лучшем случае можно назвать отчаянной. При этом и отступить от борьбы Игорь не в состоянии: Центр «Э» уже берет его в заложники, вполне буквально. Все, что Игорь может сделать — выбрать вкус «Ибупрофена» в аптеке, клубничный или банановый.

Игорь не считался с законом и был идеальным клиентом Центра «Э»: подозрительным, беспардонным и совершенно безвредным.

Впрочем, сборник Ханова — не про борьбу с политическим режимом в России, и фатальность не в пассивности россиян. Тут дело в другом. «Фатальные стратегии» — сборник эссе Жана Бодрийяра, в котором автор термина «симулякр» констатирует: апокалипсис уже случился, мир идей пал вместе с миром субъектов и объектов, вместо него теперь — гиперреальный мир, эдакая цукерберговская метавселенная. Она появилась еще до того, как Стивенсон придумал метавселенные, а корпорации взяли его идею на вооружение. Теперь кроме мира переработанных концептов вокруг нас ничего нет, и все, что остается делать заинтересованному наблюдателю — фильтровать свои ощущения от этой метавселенной через иронию. Но даже эта стратегия будет фатальной, ведь ирония уже вписана в матрицу на уровне кода. Только вот что это за матрица и что это за система, которая заставляет героев Ханова делать странные вещи? Это, конечно, капитализм. Но к нему мы еще вернемся, а пока посмотрим, кто в рассказе «Фатальная стратегия» упоминает одноименную книгу Бодрийяра — Илья, сценарист и бывший партнер главной героини Арины. Причем делает он это под странным предлогом — мол, у Бодрийяра «интересные мысли о любви и соблазне». Об этом у философа сказано следующее:

Любовь остается единственной серьезной или возвышенной финальностью, единственно возможным оправданием незаслуживающего оправдания мира.

Илья хватается за былую любовь как за последнюю связь с миром, но при этом чувство — как мы с героиней понимаем — существует у него как идеал, к которому он стремился, но так и не достиг. Еще одна копинг-стратегия (не случайно и бежит Илья в итоге от цивилизации, бросив телефон в воду канала — этакая реконструкция байронизма).

После «Базируется на подлинных событиях» кинокритики утверждали, что Илья рожден быть сценаристом. Если бы они знали его хотя бы на четверть от того, как знает Арина, то увидели бы, что кино — это случайность, непроизвольная фиксация. При другом стечении обстоятельств Илья стал бы не сценаристом, а диджеем, журналистом, коучем, священником, политзэком. Способный мальчик элементарно зациклился на составлении сюжетов и диалогов, как порой зацикливался на абсурдных фразах.

Илья — идеальный герой постмодерна, человек скользящих идентичностей, которого этот статус явно тяготит. Вот только ухватиться ему на самом деле не за что, даже любовь — просто сеттинг в его игре с Ариной, не более.

Герой-интеллигент, чьи аффекты сталкиваются с холодной пустыней реального, уже много раз появлялся у Ханова. Он был порнозависим в «Гневе» и писал блог о пиве в «Развлечениях для птиц с подрезанными книгами». Вот только теперь набор персонажей стал шире — каждому классу по потребностям, каждому — по фатальности.

«Женечка» — рамочный рассказ, выполненный в традициях Тургенева. В нем влиятельный чиновник в компании друзей вспоминает свои похождения в молодости в Париже. Там он влюбляется в девушку, и после многих тургеневских пауз и кортасаровской чувственности герои теряют связь на фоне парижского карантина 2020 года. У Тургенева бы все закончилось ностальгией — но вы же помните про фатальные стратегии, да? У Ханова чиновник вечерами ездит по московским улицам и выслеживает девушек, которые хотя бы отдаленно напоминают его Женечку. Очередная оказалась не похожа, и чиновник прячет маску Трампа, которую все это время держал в руке (понятно, с какими целями) в карман переднего кресла — но скольких девушек он таким образом уже похитил? Тут автор замолкает — и читатель остается с ощущением тревоги.

Вообще, сборник Ханова получился на удивление депрессивным. Здесь мало персонажей, которым сопереживаешь. Многие из них — садисты. Помимо доктора-треш-стримера и чиновника-насильника здесь есть чета психотерапевтов, которая измывается над родным ребенком, пытаясь насильно организовать ему аутинг (мы так и не понимаем, гомосексуален герой или нет, — оттого страшнее). Есть босс строительной компании, который гонит рабочих на внеочередную смену — просто для собственного удовольствия.

Но существуют и герои, которым автор явно сопереживает. Это люди из рабочего класса — им просто не повезло. Вот безработный спивается, спасая себя тем, что выдумывает идеальную дочь — умницу-интеллектуалку, у которой, в отличие от него самого, есть будущее, и поэтому она кажется герою реальнее, чем он сам (неожиданный у Ханова борхесовский сюжет). А вот Шавкат — персонаж одноименного рассказа. Он работает на стройке и зарабатывает деньги для семьи. Как уже было сказано, начальник Шавката — тиран, условия на стройке невыносимые — строителям остается надеяться, что в будущем их заменят роботы. При этом очевидно, что для начальников Шавката люди уже являются ходячими роботами, которые нужно только, чтобы выполнять команды.

— Стращают нас роботами, а хоть бы одного робота наняли, — заметил Баходир. — Чтобы убирался.

Звучало разумно. Вообще, чем дальше Шавкат размышлял, тем более оправданной находил идею заменить строителей машинами. Машинам, кроме техобслуживания, ничего не требу- ется. Машины не говорят о профсоюзах и не точат зуб на начальство. Машины не справляют нужду на рабочем месте, как это делают самые ушлые: найдут пустую комнату и помочатся в угол. Сплошные плюсы.

Пацану с ампутированными ногами, по слухам, компенсацию не выплатили. Технику безопасности нарушил. И ничего, что все ее нарушают.

В итоге Шавкат толкает зарвавшегося босса с верхнего этажа и оказывается в конце рассказа в колонии. Но им движет не «депрессивная гедония» (термин философа левого толка Марка Фишера), как другими героями, а банальная безнадега: если других возможностей отстоять свои права не остается, в ход идет насилие.

Роботы, кстати, в сборнике все же появляются: героиня «Фатальной стратегии» Арина листает в сети статьи о том, как роботы

пололи сорняки, копали картошку, сортировали отходы. Они беспрекословно спускались в шахты и поднимались в горы, сочиняли рекламные тексты и отнимали хлеб у дизайнеров. Они возводили стены из кирпича и решали самые крутые боевые задачи. В Нидерландах — где ж еще — пользовался популярностью бордель с роботами. Лаборатории со всего мира наперегонки вели разработку нано-роботов для борьбы с раковыми клетками.

Вот только перед нами не утопический мир «русской кибердеревни», футуризм у Ханова — лишь красивый задник, который скрывает системное насилие. Да, формально действие всех рассказов происходит около 2030 года, технологии развиваются, на «Нетфликсе» выходит сериал про Ленина, министром культуры стал Юрий Дудь, но фактически перед нами — не «прекрасная Россия будущего», а все та же Россия сегодня, где людей пытают просто за то, что они читали с друзьями книги и выводили на чистую воду ультраправых радикалов. Это Россия, где ненавидят мигрантов, уничтожают профсоюзы и платят бюджетникам крохи. Но Ханов не обличает — просто фиксирует, оптика при этом у него отстраненная, холодноватая. Такая была у Дэвида Фостера Уоллеса, только у Ханова нет зубодробительной — хоть и любимой многими — уоллесовской дотошности.

Свету привлекла новость о грядущем запуске туристического маршрута в Оймяконе. Путевки в первый тур уже раскупили. Экстремальненко. Можно и туда рвануть, когда совсем припрет. Наглотаться седативных до полного безразличия и выйти из гостиницы в могильную ночь. Если повезет, найдут обледеневшей в сугробе.

Дома первым делом Света удостоверилась, что таблетки никуда не исчезли из портфеля. Сегодня она обеспечила себе целых четыре месяца без походов по психотерапевтам. Без унижений, без выдавленных историй о пятнах на блузке.

Ханов очень хорошо знает своих персонажей (разве что очень уж часто вмешивается речью рассказчика в ход их мыслей) и поэтому понимает, что их терзает на самом деле, чего они избегают своими фатальными стратегиями. У словенского философа Славоя Жижека есть известный афоризм: «Ты ненавидишь не понедельники, ты ненавидишь капитализм». Слияние авторитарного государства и не сдерживаемого ничем капитализма порождает матрицу скрытого насилия, которая то и дело прорывается в виде насилия открытого: как на тех же треш-стримах, — или вызывает ответное открытое насилие, как расправа над боссом или — в реальной жизни — подожженные машины на улицах Казахстана.

Но Ханов не просто не обличает — он и не встает на трибуну. Он хорошо понимает, что системность насилия — его же щит и всепроникающий код. Ты не можешь ничего сделать, ты можешь только наблюдать. Герой «Улицы Инвазивной» помогает животным и волонтерит в приюте, но все равно вынужден в прямом эфире наблюдать, как молодчики на зарплате у крупной корпорации уничтожают последнюю популяцию индонезийского носорога. Капитализм вызывает ощущение бессилия, одиночества (депрессия — тоже системное заболевание, очень характерное для капитализма, как писал Марк Фишер в программной работе «Капиталистический реализм. Альтернативы нет?») Все герои Ханова одиноки: даже в рассказе «Пока классы спят», персонажей которого объединяет чувство взаимной симпатии и единения в классовой борьбе, речь идет об одиноких пролетариях XXI века, которые свободное время проводят на порносайтах. У того же Марка Фишера есть термин «интерпассивность»: он обозначал им состояние класса студентов, которые осознают, как капитализм портит им жизнь (в том числе на бытовом уровне: многие американские студенты вынуждены выплачивать студенческий займ всю жизнь), но ничего при этом сделать не в силах. Так и пролетарии у Ханова: осознают ситуацию, но сделать ничего не могут, поэтому залипают на порнуху. В российском контексте это еще часто называют «выученной беспомощностью», и Ханов через моментальные снимки из жизни людей разной классовой принадлежности показывает, как эта беспомощность работает.

Плохой писатель придумал бы выход — и соответствующий лозунг. Но Ханов — хороший писатель, у него лозунгами говорит только уже обреченный анархист, таким образом абстрагируясь от очевидного будущего. Поэтому Ханов просто фиксирует, задает вопросы — и показывает будущее, которое само по себе никакого освобождения не принесет.

А если вам хочется что-то сделать: ну, хотите «Ибупрофен» вам подберем? Вам какой вкус, банановый или клубничный?

Дата публикации:
Категория: Рецензии
Теги: ЭксмоБулат ХановСергей ЛебеденкоИбупрофен
Подборки:
0
0
9126
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь