Прием, папа-Африка

• Жан-Мари Гюстав Леклезио. Африканец / пер. с франц. Н. Жуковой. — М.: Эксмо, 2020. — 128 с.

Эту и другие упомянутые в наших публикациях книги можно приобрести с доставкой в независимых магазинах (ищите ближайший к вам на карте) или заказать на сайте издательства, поддержав тем самым переживающий сейчас трудный момент книжный бизнес.

Короткий очерк о непростой биографии отца и послевоенном детстве, проведенном в Африке, оказывается ключом к творчеству Жана-Мари Гюстава Леклезио, лауреата Нобелевской премии по литературе 2008 года. На фоне остальных его текстов (около сорока книг прозы) «Африканец» — не более чем мантисса, немногословная добавка, но именно здесь сконцентрировалось все личное и откровенное — проговаривание внутрисемейных неурядиц и раскрытие истоков сочинительства.

В восьмилетнем возрасте Жан-Мари вместе с матерью и братом приехал из родной Ниццы в Нигерию, где отец семейства безвылазно работал врачом широкого профиля на службе у британской армии. Для ребенка, пережившего Вторую мировую с ее бомбардировками и голодом, это перемещение сопровождалось двойным дискомфортом. Помимо непривычного климата и чужой культуры, пришлось адаптироваться к присутствию сурового незнакомца: мальчик впервые встретился с папой, который не мог навестить родню из-за военно-политической обстановки. Очарованный открытостью местных жителей и красотой ландшафта, сын в итоге влюбляется в Африку, а вот связь с замкнутым родителем, одержимым дисциплиной, так и не получается наладить.

Собственно, этот очерк, написанный много лет спустя после смерти Леклезио-старшего, продиктован желанием разобраться в сложной фигуре «неузнанного и непонятого» человека, принимавшего участие в воспитании писателя. Значимость полученных уроков и обретенного опыта открылась Жану-Мари во взрослой жизни: автор понимает, от кого именно перенял уважение к другим культурам, космополитизм и неприязнь к империалистической экспансии.

Осознание героической сущности отца происходит постфактум: мужчина не хотел прислуживать напыщенным чиновникам из британской клиники, отказался от престижной карьеры и уехал добровольцем в африканские колонии, где почти четверть века спасал аборигенов от желтой лихорадки, паразитоза и прочих недугов. Усомнившись в европейских ценностях, «уйдя от пороков английского общества», он пытался найти дом на новом континенте, но полного слияния с Африкой так и не произошло. Территория свободы для белого человека оказалась фантомной, и события Второй мировой это лишний раз подтвердили: можно помогать местным жителям, дружить с ними, постигать древние обычаи — вот только от статуса пришельца и своего якобы привилегированного происхождения не сбежать. Когда начальство запрещает врачу уехать во Францию, где его жена с детьми спасаются от вторжения немецких войск, он видит, что по-прежнему является винтиком ненавистной системы, и это психологически подрывает его:

Тогда отец начал осознавать, после стольких лет, за которые успел свыкнуться с мыслью, будто он близок африканцам, будто он — их родственник и друг, что на самом деле врач — это просто один из представителей колониальной державы, ничем не отличающийся от полицейского, судьи или военного. Да и могло ли быть иначе? Врачебные услуги тоже были проявлением власти над людьми, а медицинский контроль — контролем политическим. <…> Изменить целые народы непросто, когда изменение это осуществляется под принуждением. Отец, безусловно, хорошо усвоил этот урок благодаря годам одиночества и полной изоляции, которые он познал по милости войны.

Однако инициация Африкой уже произошла — ритм ритуальных барабанов, магия вековых традиций, изучение причудливого быта подкорректировали культурный код, заложенный Европой. Очень мало для того, чтобы стать своим среди чужих, но достаточно для необратимого отдаления от соотечественников вместе с их менторским отношением к другим народностям. Это пограничное существование отца между цивилизациями-антиподами, восприятие себя как мультикультурного гибрида впоследствии передадутся сыну-писателю, а от него — героям художественных произведений.

Сам автор с теплотой вспоминает первые впечатления от незнакомого континента, отмечая целительные свойства переезда. Речь идет о внутренней перезагрузке, восстановлении психики, обретении телесности. Среди просторных равнин и раскрепощенных людей оживает детский организм, изможденный воздействием войны и убогим житьем в тесной французской квартире, — земля-врачевательница проводит оздоровительный ритуал над ребенком, подпитывая его дикой энергией:

Та, довлевшая над всеми нами сила военных времен на самом деле была не физической. Она была тайной и скрываемой, как болезнь. Но от нее бесконечно страдало мое тело, она вызывала приступы ничем не снимаемого кашля и такие сильные головные боли, что мне приходилось порой прятаться под длинной юбкой круглого стола и изо всех сил давить кулаками на глазницы.

Огоджа дала мне ощущение совсем иной силы — открытой, реальной, от которой по телу пробегала дрожь. Она проявляла себя в каждой детали жизни и окружающей природы.

И это не единственная черта в том пестром портрете, который рисует Леклезио. Многоязычное, разноплеменное, впечатляющее невиданным искусством, опасное из-за вредоносных насекомых, погрязшее в нищете — так выглядит географическое тело, страдающее от капиталистических государств-кровопийц даже после деколонизации. К сожалению, всех определений явно не хватает, чтобы зафиксировать образ разноликой территории — если это было бы настолько просто, вокруг Африки не возникло бы множество текстов.

Но едва ли писатель своим очерком привносит новое слово в корпус подобной литературы — скорее, повторяет сам себя, использует слишком широкие штрихи, не вдаваясь в детали. Автобиографический материал из детства уже использовался в романе «Онича»: в нем аналогичные события описываются пусть и с завуалированными именами, но гораздо изящнее и подробнее. Поэтому всем желающим узнать что-то свежее по теме лучше обращаться к недавним открытиям — к той же «Африканской книге» Александра Стесина — вот где кладезь необычной информации и любопытный взгляд на малоизученный континент.

У небольшой книжки «Африканец» все-таки другая задача — с очевидной искренностью выразить запоздалое признание отцу. Лаконичное документальное произведение даже иллюстрировано фотоснимками, сделанными Леклезио-старшим за годы жизни в иноземье, — альбом семейной памяти, не иначе. Разумеется, о матери автор тоже не забыл, ведь для него она не менее важна — храбрая женщина в одиночку защищала детей от войны и с пониманием относилась к врачебной миссии мужа:

Только гораздо позже, когда выветрился свойственный детям природный эгоизм, я понял: мать, живя вдали от отца, в то тяжелое время проявляла самый настоящий героизм, обыденный, без громких слов, и не от недопонимания чего-либо или смирения (хотя вера, несомненно, служила ей большой поддержкой), а от того, что ей послана была сила, порожденная неслыханной бесчеловечностью войны.

Особенность биографии Леклезио в том, что влияние родителей и африканского опыта прочно связано с возникновением тяги к сочинительству: как раз в Нигерии были написаны самые ранние, ученические рассказы. Поэтому представленный очерк воспринимается еще в одном качестве — как постскриптум к творчеству, приглашение заглянуть за кулисы и увидеть исток писательского пути, правдивый, без прикрас.