Ты ль Данту диктовала

• Айлин Майлз. Инферно / пер. с англ. Ю. Серебренниковой. — М.: No Kidding Press, 2019. — 272 с.

Американская поэтесса Айлин Майлз не раз говорила в интервью, что ненавидит слово «знаменитая» — в особенности когда ее представляют как культовую фигуру семидесятых или бабушку нью-йоркского андеграунда. Поэт Джон Эшбери писал, что ее стихи заставляют читателя чувствовать себя некомфортно, и, пожалуй, это наиболее точное определение ее творчества. Дискомфорт и неуместность (социальная, сексуальная, профессиональная) — вот те ощущения, с которыми работает Майлз. Большую часть жизни ее поэзия, проза и критика существовали на обочине американского литературного канона. Лишь несколько лет назад на нее впервые обратили внимание крупные издатели, очевидно, последовавшие за Линой Данэм, Джил Солоуэй и другими публичными феминистками, назвавшими Майлз своей ролевой моделью. В русскоязычной среде ее стихотворения иногда мелькают в публичном пространстве, а вот прозаических текстов ощутимо не хватает.

Между тем за последние четыре десятилетия Айлин Майлз выпустила более двадцати книг, исколесила всю Америку на минивэне с поэтическими выступлениями и даже успела баллотироваться на пост президента в 1992 году. И тем не менее ее до сих пор чаще всего определяют через других: подруга Аллена Гинзберга, поэтесса, рожденная в эпоху Энди Уорхола, голос меньшинств. Наверное, самое удивительное в ней — это способность сопротивляться такому агрессивному навешиванию ярлыков в сочетании с непрерывным переизобретением себя: «лесбиянка с громким голосом», «невидимый мейнстрим», «ребенок из рабочего класса». «Я просто должна была стать Айлин Майлз, имя и было моим щитом», — говорила она в одном из интервью. Ей вообще свойственно мыслить императивами:

Художник должен искренне хотеть жить в худшем районе. Он добровольно выбирает бедность и в этой бедности перемещается в другое время. Это время вне американского среднего класса. Художник ненадолго спускается в это другое место. Вниз, как на американских горках. На время, достаточное, чтобы сделать карьеру. Потом щелк-щелк-щелк он забирается наверх.

Роман «Инферно» также представляет собой опыт самоопределения и во многом самоизобретения. Это ментальное путешествие, которое пролегает через историю литературных маргиналий, городские окраины, полуподпольные поэтические клубы и чужие постели. Пересказывать его траектории не имеет смысла, тем более что фабула романа выглядит более чем прозрачно: девочка с несносным бостонским акцентом сбегает в Нью-Йорк, чтобы перечеркнуть неблагополучное детство и стать поэтом. На деле же книга Майлз — это скорее коллекция случайностей и парадоксов, хроника «потаенных лет», которым она посвятила свое самое известное «Американское стихотворение»:

Я думала: Ну
что, стану себе поэтессой.
Кажется, куда уж там
глупее и незаметней.
Я стала лесбиянкой.

(перевод Дмитрия Кузьмина)

С композиционной точки зрения Майлз заимствует структуру «Божественной комедии» Данте, но с романной формой особенно не церемонится. В случае с «Инферно» невозможно понять, где проходит грань между художественной прозой, дневником и недописанным стихотворением; в какой момент лирический герой перехватывает поводья у автора и начинается переплавлять документальную основу в миф. Да, книга содержит множество автобиографических подробностей, касающихся становления Майлз, но зачастую эти факты мигрируют из одного ее произведения в другое, то и дело прирастая новыми смыслами.

«Инферно» имеет подзаголовок «Роман поэта», что, конечно, может сбить с толку неподготовленного читателя, ожидающего получить некую расплывчатую субстанцию с экскурсом в историю мировой культуры. Но это отнюдь не спонтанное письмо, которое чурается любой системы, и не словесная орнаменталистика. Майлз вообще чужда какая бы то ни было игра слов и смешение разнообразных повествовательных техник, с которыми обычно ассоциируется этот жанр. Ее прозу, как и стихи, отличает жесткая хватка, желание вынести окончательный приговор и подобрать для него наиболее точные и бескомпромиссные слова:

Моя исковерканная женскость: потеря. То же самое я чувствую по поводу писательства. Я не спала по ночам, сжигала мозговые клетки, годами, глотала тонны дешевых амфетаминов, тоже годами, ела мало, пила так, что чуть не умерла. Потом бросила. Заражалась всем венерическим, что попадалось мне в семидесятые, восьмидесятые, девяностые, курила по паре пачек в день на протяжении как минимум двадцати лет, у меня вечно не было денег, и я никогда не ходила к врачу (только к стоматологу: вот, смотрите), теряла время и так мало делала, ни на что не годилась, и вдобавок ко всему, самое главное, была лесбой...

Еще это роман о городе, о существовании «в вечном присутствии художника». Он, как коммуналка, густо заселен непохожими друг на друга персонажами — поэтами и писателями, бродягами и активистами, словом, отщепенцами и маргиналами всех мастей. Они толкаются, неожиданно пропадают и вновь возвращаются спустя сотню страниц, образуя неумолкающее ни на минуту интеллектуальное месиво. Частью этого сообщества (а коллективность — одно из главных переживаний в романе) становится и лирическая героиня Майлз. Такая же, как они, ранимая и осознающая свою ущербность, но при этом молодая, голодная и смелая, верующая, что ей в этом мире предначертано говорить в полный голос. В каком-то смысле каждый случайно забредший на страницы ее романа персонаж оказывается проекцией ее личности. Еще один классик нью-йоркской школы, поэт Тед Берригэн, сказал однажды, что одно из его главных желаний — «сделать мои стихи похожими на мою жизнь». То же можно сказать и о прозе Айлин Майлз.