Закат совдепии

• Курцио Малапарте. Бал в Кремле / пер. с итал. А. Ямпольской. — М.: Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2019. — 347 с.

У Курцио Малапарте (1898–1957), автора замечательных романов о войне «Капут» и «Шкура», репутация неудобного классика. Отделить созданное им литературное альтер-эго от него самого порой не по силам даже специалистам. Поэтому и «Бал в Кремле» — последний роман Малапарте, посвященный «коммунистической аристократии», приходится рассматривать сквозь призму его противоречивой личности.

Писатель видел себя кем-то вроде Марселя Пруста, регистратором упадка и разложения политических режимов, нравов и умов, и старательно редактировал свою биографию, чтобы приблизиться к желаемому образу. Русскому читателю подобная стратегия агрессивной самопрезентации близка и понятна. Нечто подобное в отечественной литературе проделывает Эдуард Лимонов — еще один воин, скандалист и enfant terrible, который в каждой своей книге заново изобретает себя. Таков был и Малапарте — «проклятый тосканец» и немец по происхождению, бравый патриот и герой итальянской армии, убежденный фашист и въедливый редактор мифа о себе. После Второй мировой войны он был вынужден в очередной раз переписать свою биографию, нещадно вымарав все, что связывало его с Муссолини и фашистским режимом. И «Бал в Кремле», над которым писатель трудился в последние годы жизни, в этом смысле может служить наглядным примером редакторской работы такого рода.

Сложно сказать, насколько искренне Малапарте восхищался пролетарским государством, с отголосками которого впервые столкнулся в Варшаве после окончания Первой мировой. Революция влекла его как одна из крайностей человеческого бытия — ей он посвятил книгу «Техника государственного переворота». Он и сам был блестящим стратегом, наблюдателем и интриганом, поэтому и из истории вытаскивал схожих персонажей.

Действие романа «Бал в Кремле» разворачивается в 1929 году — в этот период Малапарте действительно побывал в СССР и познакомился с правящей верхушкой Москвы. Чтобы описать ее жизнь и нравы, он обратился к жанру придворной хроники, но намеренно сгустил краски и подтасовал событиях тех лет, чтобы встроить их в свое повествование (скажем, роковое известие об аресте Льва Каменева приходит в разгар того самого вынесенного в заглавие бала в 1929 году, на деле же он погибнет в 1936-м). Малапарте хотелось изобразить советскую знать как единое социальное тело, разлагающееся изнутри, как сборище «дорогих шлюх, педерастов, актеров, актрис, жуиров, спекулянтов, нэпманов, кулаков, торговцев с черного рынка, советских чиновников».

Роман задумывался как завершающая часть трилогии, в которую вошли книги «Капут» и «Шкура», но не был окончен, поэтому текст пронизан ощущением недовоплощенности. Очевидно, что он только начинает осознавать себя и обретать форму. Малапарте любуется своим величественным замыслом изобразить советских грандов, обреченных сгинуть в эпоху Большого террора, как первертов и декадентов, но не успевает его воплотить:

Что за великолепная тема — живописать марксистскую знать, коммунистическую аристократию СССР! Сколько уроков, нравственных, психологических и общественных выводов можно сделать из подобной картины! Если завтрашняя Европа — это завтрашняя Россия, правда и то, что сегодняшняя Европа — это сегодняшняя Россия, упадок Европы — следствие упадка коммунистической России, прежде всего разложения марксистской знати в СССР.

Еще одна бросающаяся в глаза особенность романа — это искусственно выведенный, настоянный на русской классике язык, который совершенно не вяжется с нашим представлением о советской номенклатуре и литературе того периода. Он изобилует французскими вставками. Каждая дама здесь говорит на манер Элен Безуховой, а любой заглянувший на светский раут чиновник непременно рассуждает о Боге. Их речи — такая же карикатурная бутафория, как и сама пролетарская верхушка, упивающаяся властью. Именно язык выдает ее декоративный характер, заставляет красивую картинку трещать по швам, обнажая скопившуюся за годы гнильцу.

Несмотря на уверения Малапарте, что все описанное им правда («подлинное имя, подлинное лицо, подлинная речь, подлинные манеры»), верить ему на слово не стоит. Все участники событий — Луначарский и «нарумяненный и напудренный» Флоринский, мадам Каменева и балерина Марина Семенова, Маяковский и Булгаков — узнаются моментально, но их образы — это синтез множества литературных источников. Как внимательный читатель русских романов XIX века, Малапарте стремится выстроить свой текст по чужим лекалам. Порой складывается впечатление, что перед нами затерявшийся во времени роман Достоевского:

Вся проблема в этом: призывали ли люди Христа, просили ли они его спуститься на землю, или Христос спустился на землю без призывов людей. Вопрос о коммунизме сводится к тому же самому: призывали ли его люди, хотели ли они его на самом деле или нет.

У Малапарте вообще есть склонность к религиозно-философским обобщениям. Достаточно вспомнить снятый писателем по собственному сценарию фильм «Запретный Христос», основная мысль которого в том, что «одного Христа недостаточно». В романе «Бал в Кремле» Малапарте идет дальше. Здесь Михаил Булгаков несколько раз повторяет: «Христос нам больше не нужен», «Христос нас ненавидит». В этом смысле это произведение также можно прочитать как развернутый комментарий на полях XX века, который представлялся Малапарте нескончаемым пиром во время чумы, где идея самопожертвования, как и все прочие тотальные нарративы, стала карикатурой на саму себя.