Волшебный шкаф
Этгар Керет. Внезапно в дверь стучат / Пер. с иврита Л. Горалик. — М.: Фантом Пресс, 2019. — 272 с.
Пространство израильской литературы сложно назвать открытым для русского читателя: переводятся преимущественно Амос Оз, Давид Гроссман, Меир Шалев, Авраам Б. Иегошуа и, конечно же, Этгар Керет — несомненный флагман короткой еврейской прозы. Кажется, что в рамках нового сборника Керет намеренно смакует собственный статус: «Я» писателя всегда выставлено напоказ, и это «Я» зачастую становится ключевым сюжетным элементом. Само центральное произведение «Внезапно в дверь стучат» построено вокруг тарантиноподобной ситуации, где трое неизвестных угрозами требуют от писателя выдать новый рассказ — мол, надоело всё, чему еще радоваться? Есть и история «Писательское мастерство» о пресловутой пробе пера, есть даже текст, озаглавленный как «Рассказ-победитель» (кстати, после следует и второй с таким же названием), — и мы, конечно, знаем, что когда автор иронизирует над своим величием, он наверняка лукавит:
Этот рассказ — лучший во всей книге. Более того. Это — лучший рассказ в мире. И так решили не мы — так единогласно решили десятки независимых экспертов, в лабораторных условиях сравнивших его с репрезентативной выборкой из мировой литературы. Этот рассказ — уникальная израильская разработка.
В одном из интервью Керет самоидентифицируется как израильский автор, но выросшим из израильской литературы писателем он себя не считает — вдохновителями оказываются Кафка, Чехов и Толстой, а критики в ряд созвучий неизменно добавляют Хармса и Довлатова. При этом сложно не заметить, как складно проза Керета рифмуется с традицией не еврейской, не русской, а безусловно американской. Персонажи сборника — это израильские аналоги франзеновских и евгинидисовских травмированных сорокалетних, подобранных в кабинете психоаналитика: каждый новый невроз замещается больной фантазией. Используя инструментарий литературы абсурдной, фантастической и юмористический, автор вскрывает травматические нарывы: и не столько подчеркнуто еврейского народа, сколько современного человека в целом. Его герои обнаруживают себя в альтернативном мире, где каждая сказанная ложь нашла свое материальное воплощение; они из раза в раз теряются в воображаемых вселенных; кто-то и вовсе бережно хранит третье желание для золотой рыбки — только чтобы в доме всегда был собеседник в аквариуме.
И в этом контексте форма абсурда и юмористическая техника попросту выступают как механизм защиты: будто те неловкие остроты, которыми принято маскировать собственные комплексы. Каркас каждого невроза обрастает броней: и почти всегда рабочим материалом оказывается или конструирование новой нелепой реальности, или выворачивание имеющейся наизнанку. Любая отдельно взятая история Керета — это погружение в посттравматический мрак, тот самый, свойственный не конкретному поколению, нации или другой общности, а вообще каждому. Одиночество, потери, экзистенциальный кризис, паранойя и сумасшествие — за цирковыми декорациями вымышленного мира стоят банально несчастные люди, а смех и абсурд служат лучшим оружием в борьбе с безвыходностью, враждебностью окружающего мира и утратой ценностных ориентиров.
Я на секунду замолкаю, набираю в легкие воздуха. Их взгляды уставлены на меня. Как же я вечно вляпываюсь в эти ситуации? С Амосом Озом или с Гроссманом такое в жизни бы не случилось. Внезапно в дверь стучат. Их сосредоточенные взгляды становятся угрожающими. Я пожимаю плечами. Я же тут совершенно ни при чем. В рассказе этого стука вообще не было.
В одном из обзоров Михаил Визель сравнивает многозначную лаконичность и анекдотичность Керета с «хакме» — «мудрыми изречениями» Соломона. Сравнение понятно, однако на фоне прочих ассоциативных рядов чуть более уместным выглядит известный метод Сэлинджера, поддавшегося влиянию не только набравшего популярность фрейдизма, но и дзен-буддизма. «Девять рассказов» американского классика выстроены по аналогии с восточными коанами: короткие истории не предполагают однозначного прочтения, и главная роль отводится читателю и только ему, ведь в зависимости от точки зрения меняется и смысловое наполнение. Математически сконструированные, но всегда двусмысленные рассказы Керета так же уклоняются от буквального понимания, их сложно отдать на растерзание одновариантному анализу: и в этом расслоении внутренних миров заключается литературная красота этой прозы.
Есть вселенные, где я сейчас совокупляюсь с конем, а есть те, где я выиграл большой приз в лотерею. Есть вселенные, где я лежу, медленно истекая кровью, на полу спальни, и есть есть вселенные, где я избираюсь большинством голосов в президенты.
Главное, конечно же, — это простота стиля Керета. Есть категория короткой прозы, схематично укладывающаяся в аннотационное «рассказы со смыслом», — и если бы на этом стенде оказалась полка бестселлеров, «Внезапно в дверь стучат» непременно стоял бы по центру с красным ярлыком «хит». Несмотря на легкую бессмысленность происходящего, именно в отсутствии смыслов в итоге находится самое богатое количество прочтений. Керет без сомнения рассчитан на широкого читателя: он использует всем понятные метафоры типа «эффекта бабочки» и рассказывает о самых очевидных и самых бытовых способах травматизации человеческой личности — от того прочтение оказывается максимально личным и вовлеченным.
войдите или зарегистрируйтесь