Евгений Водолазкин. Чагин

• Евгений Водолазкин.Чагин. — М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022. — 384 с. 

Евгений Водолазкин — доктор филологических наук, специалист по древнерусской литературе, ученик Д. С. Лихачева, автор бестселлеров «Соловьёв и Ларионов», «Лавр», «Авиатор», «Брисбен», лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна» и «Книга года». Главные герои его произведений — время в единстве прошлого и настоящего и смерть, дающая импульс духовному развитию.

В центре его нового романа «Чагин» — человек, обладающий феноменальной памятью. Однако необыкновенный дар оборачивается для героя настоящей пыткой: Чагин лишен простой человеческой способности — забывать. А значит, он вынужден постоянно страдать, помня не только светлые, но и самые болезненные мгновения.

* * *

В конце пятого курса Чагина пригласили к ректору на чай. О мероприятии ему сообщили накануне, и весь вечер он думал об этом приглашении. Исидор прежде не слышал, чтобы кого-то из студентов ректор приглашал на чай. Да, это казалось Чагину удивительным, но что, в конце концов, он знал о жизни ректоров?

Помимо ректора и Исидора в чаепитии участвовали два Николая — Николай Петрович и Николай Иванович. Верный традициям школьных сочинений, Исидор дает их сопоставительную характеристику. Одного Николая от другого отличали отчество и цвет волос (Николай Петрович был чуть светлее), в то время как объединял их цвет глаз — по определению Чагина, грязно-коричневый. Если верить Дневнику, такими же были их плащи и папки. Какой цвет стоит за этим обозначением, сказать затрудняюсь. Может быть, и не цвет даже, а общее негативное отношение мемуариста.

Николай Петрович говорил негромким бархатным голосом, голос же Николая Ивановича был значительно сильнее и как бы брутальнее. Материал для его описания Чагин подыскивает с трудом. О бархате, по его мнению, здесь не могло быть и речи. В конце концов он останавливается на звуке распиливаемой фанеры, хотя и помещает в скобках знак вопроса.

Что и говорить, фанера в комплекте с брутальностью, да еще и грязно-коричневым цветом — всё это свидетельствует о неблагоприятном впечатлении, произведенном Николаями на Исидора. Но свидетельствует, кажется, и о другом: начинающий мемуарист стремится к яркости. Он не привык жалеть ни красок, ни звуков.

Вообще, Исидор довольно многословен. Словно камера видеонаблюдения, он фиксирует всё, что происходит на его глазах. Так, он описывает очередную просьбу ректора пересказать его, ректора, доклад, восхищение слушателей, затем их попытку остановить пересказ и многократные заверения в том, что сверхъестественные способности студента очевидны. По настоянию ректора его доклад (он не хотел лишить гостей этого удовольствия) был все-таки воспроизведен до конца.

Главным в этой встрече был, однако, не доклад и даже не сходство и различие Николаев. Кульминацией чаепития стал вопрос ректора:

— Исидор, друг мой, куда вас распределили?

— В Иркутск.

Его собеседники покачали головами: далековато... И тогда Николай Петрович (было ясно, что из двух Николаев он — главный) бархатным своим голосом спросил:

— А вы бы хотели остаться в Ленинграде?

Хотел ли Исидор остаться? Хотел ли?..

— Очень! — выдохнул Чагин. — А что, разве это возможно?

— По слову поэта, — произнес Николай Петрович, — «и невозможное — возможно». Николай Иванович строго откашлялся и сказал:

— Но это, как говорится, уже отдельный разговор.

Отдельный разговор состоялся на следующий день в номере гостиницы «Европейская». На этот раз чая не было. Когда Исидор и оба Николая сели за стол, официант принес бутылку «Советского
шампанского» и бутерброды с краковской колбасой. Он хотел было открыть бутылку, но Николай Петрович сказал, что этого не требуется.

— Сами умеем, — подтвердил Николай Иванович со значением. — И имейте в виду: мы умеем не только это.

Официант посмотрел на него не без испуга и попросил разрешения удалиться.

— Вы, Николай Иванович, заставили его трепетать, — засмеялся Николай Петрович. — Я бы даже сказал — трепещать.

— Люди должны трепещать. — Николай Иванович поднял правую руку и сжал кулак. — Трепетать
и пищать.

— А бутерброды слегка заветрились, — сказал Николай Петрович, меняя тему. — Факт не в пользу
заведения.

— Вы — работники общепита? — спросил у Николаев Исидор.

Николаи взглянули друг на друга и рассмеялись.

— Мы — сотрудники Центральной городской библиотеки, — ответил Николай Петрович. — Я представляю в ней Отдел внутренней безопасности, а Николай Иванович отвечает за гражданскую оборону. Сокращенно — ГрОб.

Николай Петрович улыбнулся, но Николай Иванович был уже опять серьезен.

— Николаю Петровичу со всем, как говорится, не справиться. Так что немного помогаю ему и по части безопасности.

— Хобби такое? — уточнил Исидор. — В свободное время?

Николай Петрович потянулся за бутылкой.

— Просто Николай Иванович понимает гражданскую оборону в широком смысле.

— Обороняем граждан от всяких гадов.

Николай Иванович рубанул рукой по столу, и Чагин понял, что библиотека — куда более тревожное место, чем можно было бы ожидать.

Николай Петрович освободил пробку от проволоки и, как бы удушая, обхватил ее ладонью. Пробка несколько мгновений билась в его руке, издавая едва слышное шипение. Когда она затихла, Николай Петрович молча положил ее на скатерть. Над горлышком показалось и растаяло легкое облачко.

— Без хлопка, — констатировал Исидор.

— Хлопки нам не нужны, — пояснил Николай Иванович. — Это дешевый спецэффект.

Исидор вспомнил новогодние ночи в Иркутске. Он рассказал Николаям, как прекрасны летающие пробки, вслед за которыми извергается струя пены.

Николай Петрович предложил не путать шампанское с огнетушителем, и на этот раз засмеялись все. Николай Петрович разлил шампанское по бокалам:

— За наше сотрудничество!

Чокнувшись с Николаями, Исидор выпил бокал до дна и взял бутерброд. Во рту его таяли тонкие ломтики колбасы. Чагин хотел было уточнить характер сотрудничества, но ему было жаль отвлекаться от сказочного колбасного вкуса, и он взял второй бутерброд.

— Вам о чем-то говорит фамилия Шлиман? — спросил Николай Иванович.

— Шпион? — Чагин потянулся за третьим бутербродом. — Звучит по-шпионски.

— Все они, блин горелый, шпионы... — Николай Иванович нахмурился. — Шлиман откопал Трою. Но нас, товарищ, интересует не Шлиман, а Шлимановский кружок.

Николай Петрович взял пробку двумя пальцами и некоторое время рассматривал, как бы сожалея, что ей не удалось полетать.

— Мы внедрим вас в этот кружок, — в голосе его сквозила беззаботность.

Николай Петрович метнул пробку в стоявшую на подоконнике хрустальную вазу. Пробка влетела в нее, не коснувшись краев

— Согласны?

Исидор, возможно, еще бы подумал о том, стоит ли ему внедряться, но точно брошенная пробка развеяла все сомнения. Дробясь в хрустальных гранях, она лежала на дне вазы решающим аргументом. Чагина убедили элегантность и точность броска: вероятно, именно так его и собирались внедрять.

Ответил:

— Согласен.

В безопасности библиотек он не видел ничего предосудительного.

Видимо, согласие Чагина и было целью этой встречи, потому что ничего существенного больше сказано не было. На следующий день Исидор гулял по городу хозяйской походкой, ощущая себя владельцем Петропавловской крепости и Эрмитажа. Это было сладкое чувство, и он знал, что сейчас не в силах с ним расстаться — чего бы от него ни потребовали Николаи. Да, собственно, ничего особенного они и не требовали, утешал себя Чагин. И всё же произнесенное согласен родило у него сомнения, которых поначалу не было.

Согласен ли? И если да, то с чем? Исидор почувствовал смутное беспокойство рыбы, заглотившей наживку, в тот краткий миг, когда крючок еще неощутим. Николай Петрович оставил номер своего телефона. Исидор по этому номеру позвонил.

Он подробно описывает телефонную будку у ворот, ведущих к Двенадцати коллегиям. Обилие деталей отражает, так сказать, разлад в душе автора. Это состояние передается посредством рассказа о бездушном телефоне-автомате, который противопоставлен человеку чувствующему. Не то что бы Исидор использовал деталь в качестве художественного приема — он всё так описывает, потому что
так запоминает.

Сквозь немытые стёкла телефонной будки Чагин видит, как дружно двигаются машины на зеленый
свет. Он слушает короткие гудки, и ритм гудков совпадает с ударами его сердца. Дважды выходит из будки, уступая место другим, пока Николай Петрович наконец не откликается.

— Я тут дал согласие на внедрение... — начал было Чагин.

— Помню, — перебил его Николай Петрович. — Давайте обсудим это при личной встрече.

Исидор помолчал.

— Я хотел узнать, с какой целью меня внедряют.

— Хороший вопрос. Главное — своевременный.

Чагин хотел еще что-то спросить, но Николай Петрович строго сказал:

— Встретимся дня через три

— Где? — спросил Исидор.

— Мы вас сами найдем, — ответил Николай Петрович и повесил трубку.

Через три дня, выходя из университета на набережную, Чагин увидел обоих библиотекарей. Поздоровавшись, они поздравили его с принятием в штат университета. Исидор хотел было спросить, откуда им это известно, но Николай Петрович с улыбкой показал на телефонную будку:

— Из нее звонили?

Исидор кивнул. Такая проницательность его уже не удивляла.

На этот раз они не поехали в «Европейскую». Чагину была предложена прогулка. Когда Исидор повторил свой вопрос о цели внедрения, Николай Иванович неожиданно взорвался:

— Только не надо строить из себя целку! Вы что, в самом деле ничего не понимаете? Не понимаете, что у библиотек много врагов?

Он посмотрел на Чагина злым продолжительным взглядом и вдруг спросил:

— «Илиаду» Гомера — читали?

Опешив, Исидор ответил, что не читал. Николай Иванович закатил глаза как человек, который мог вынести многое, но не это. Николай Петрович похлопал тезку по плечу. Затем обернулся к Исидору:

— Прежде всего я хотел бы попросить вас ничего не обсуждать по телефону. Телефон — это для экстренных случаев.

— А какие могут быть экстренные случаи? — спросил Чагин.

— Да в том-то и дело, что никаких.

Николай Петрович объяснил, что Исидора просят посещать заседания совершенно безвредного Шлимановского кружка, где речь идет преимущественно о Трое и о том, кто ее раскопал. В целом у Николаев была информация об этих заседаниях, но, пользуясь удивительным даром Чагина, они хотели бы обладать исчерпывающей информацией.Только и всего.

Подойдя к сфинксам, они спустились по лестнице к Неве. Когтистые лапы сфинксов рождали у Исидора неприятные ассоциации. Он спросил:

— Если этот кружок безвредный, тогда зачем за ним следить?

— А чтобы не стал вредным, — сказал Николай Иванович уже спокойно.

Николай Петрович положил Чагину руку на плечо:

— А то ведь, знаете, как бывает: доброкачественная опухоль превращается в злокачественную.

Вверх по течению Невы шел прогулочный катер. Разрезая воду, поднимал такую волну, что было неясно, как вообще он держится на поверхности. Эту картинку автор Дневника также не оставляет без толкования. Он пишет, что чувствовал себя таким же суденышком: его тоже захлестывали волны. Двигаясь за пенным следом катера, взгляд Чагина столкнулся со взглядом Медного всадника. За несколько прошедших дней он уже привык считать его земляком.

— Вы можете загадать желание, — сказал Николай Иванович. — Стоите между двумя, как говорится, Николаями.

Николай Петрович достал из кармана ключи.

— Я знаю, какое желание вы загадали. Так вот, оно уже исполнилось.

Николаи загадочно перемигнулись и немедленно превратились в сфинксов.

Сфинкс Николай Петрович:

— Как молодому специалисту вам выделена квартира на улице Пушкинской.

Сфинкс Николай Иванович:

— Два шага от Невского.

Он произнес это как-то даже обиженно. Чагин молчал. Николай Петрович надел кольцо брелока на палец, и ключи начали тихое вращение. Раскрутив ключи до нужной скорости, Николай Петрович пропел:

— Послушайте, Исидор Пантелеевич. Мы ценим свободный выбор человека. Не хотите помогать библиотеке — мы прямо сейчас и расстанемся. Была без радостей любовь, разлука будет без печали...

— Мы найдем, кому вручить эти ключи. — Взгляд Николая Ивановича опять стал злым. — Короче, вы хотите нам помогать?

— Или вы не хотите нам помогать? — эхом отозвался Николай Петрович.

Исидору казалось, что ключи готовы были сорваться с его пальца и навеки кануть в Неву. А с ними — та ленинградская жизнь, которая его так манила.

— Хочу, — тихо ответил Чагин.

Николай Петрович перестал крутить ключи. Позвонил ими на манер колокольчика и передал Исидору. Вручил также папку:

— Ваше жизнеописание. Выучить назубок.

Исидор хотел сказать, что всё прочитанное им знает назубок, но решил, что это было бы хвастовством. А еще ему было непонятно, зачем нужно учить собственное жизнеописание, но он промолчал и здесь. Папку положил в портфель.

Когда уже прощались, Николай Иванович протянул ему две книги для лучшего понимания оперативного материала. Первая из них — биография Шлимана из серии «Жизнь замечательных людей». Вторая — «Илиада».

Расставшись с Николаями, Исидор перешел набережную. Стоял у Академии художеств и наблюдал, как сотрудники библиотеки повернули на мост Лейтенанта Шмидта. Николай Иванович двигался тяжело и косолапо, словно уравновешивая собой подпрыгивающего Николая Петровича. Руки Николая Ивановича были прижаты к телу, в то время как Николай Петрович увлеченно жестикулировал. Какими все-таки разными могут быть Николаи.

Когда они растворились в толпе, Исидор пошел по набережной. Кто-то невидимый вел его, как после бешеной скачки всадник ведет под уздцы лошадь. Чагин чувствовал себя такой лошадью и удивлялся тому, как быстро эти двое сумели натянуть поводья. Шлимановский кружок... Он не очень понимал, на что дал согласие. А может, и понимал, но не хотел себе в этом признаться.