Дмитрий Захаров. Средняя Эдда

• Дмитрий Захаров. Средняя Эдда. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2019. — 349 с.

Писатель и журналист Дмитрий Захаров родом из закрытого атомного города под Красноярском, сейчас живет в Москве. Его повести и рассказы в разное время публиковались в журналах «День и ночь», «Техника молодежи» и литературных сборниках, а в 2015 году вышел первый роман — антиутопия «Репродуктор». В центре новой книги автора — история уличного художника, «русского Бэнкси», граффити которого всегда носят политический характер, а после их создания нарисованный персонаж погибает.

 

Брат-солдат

Арчи доехал до «Динамо» и долго стоял у выхода: курил и разглядывал заборы строек века. Контур «Арены» уже четкий, может, на этот раз даже и доделают, а не только деньги попилят.

Он жил тут — ближе к «Аэропорту», правда, — лет десять назад. И все с тех пор осталось на своих местах: та же тромбозная вена Ленинградки, готовая вот-вот лопнуть, те же буквы ВТБ на заборах, народ похожий. Только станция метро и добавилась — отпочковалась от «Динамо». Арчи почему-то не нравилась эта новая кольцевая линия. Да и никакая она пока не кольцевая — так, обрубок на пять станций.

Набрал Серюньку — ухо надорвал слушать фоновую музычку, но все без толку, не отвечает, гаденыш. Валька его настраивает против отца — это железяка.

Ну давай тогда так. Набрал Вальку. Двенадцать гудков, тринадцать... думал, не возьмет, но нет, сдалась, сучка.

— Чего тебе? — говорит.

— Сыну трубку дай, — сказал, облизнув пересохшие губы, Арчи.

— Деньги на сына сначала переведи.

— Никаких денег у тебя не будет. Какие деньги, когда ты его от меня прячешь?

— Тогда никакого сына не получишь, — спокойно сказала Валька, — давай до свидания.

— Доиграетесь со своим папочкой, — пообещал Арчи.

— Что, — презрительно поинтересовалась Валька, — тоже молоточком, как этих своих, отделаешь?

— Вы зря со мной связываетесь, — предупредил Арчи. — В этом городе есть не последние люди…

— Передавай им привет, — сказала Валька и бросила трубку.

Надо будет сына у нее все же отбить. Пацану такая мать — как рак легкого. Сейчас доделаем все с этими худопидорами и займемся.

До редакции пошел пешком; в прошлый-то раз с форсом подкатил — с водителем и фсошными номерами. Но сейчас незачем. Нет повода, чувачки.

В коридорах когда-то родной для него «Комиссарской правды» толклись все незнакомые люди. Арчи даже почувствовал ревность. Раньше меня тут каждая собака знала, подумал он, а теперь глазами раз-раз мимо, как будто и смотреть не на кого.

— Уроды, — с улыбкой сообщил Арчи какому-то хмырю на входе в фотослужбу и приветливо помахал рукой знакомому бильду.

— Что, Женя, из какой-нибудь горящей жопы опять привез репортажик? — спросил Игорек, с которым они однажды стрингерили на Второй чеченской.

— Да не, — отмахнулся Арчи, — денежки пришел подчистить, накапали, поди, а, дядя Игорь?

— Само собой, брат-солдат.

Арчи ухмыльнулся. Ему было по вкусу, когда его так звали в редакции. Это после Ливии началось. Натаха придумала.

— А Натаха у этих, в правительстве? — спросил он, разглядывая настенный календарь с атомной подлодкой «Анна Иоанновна».

— Сейчас с вторым дитем сидит, но вообще у вицика по транспорту, да. Хорошо устроилась девка, да?

— Не знаю, — сморщил нос Арчи, — я не люблю этих пидорач.

Они еще поболтали с Гогой, уйдя в одну из переговорок. Арчи залез с ногами на стол и сел по-турецки. Ему хотелось, чтобы кто-нибудь из проходящих мимо стеклянной стены шикнул на него. Тогда бы Арчи в ответ вскинулся, оскалил зубы и говорил бы, специально разбрасывая на такого дурачка слюни. А Игорь бы закатил глаза и заголосил: да вы хоть знаете, кто это?! Это же Жека, наш лучший репортер 2007-го, 2008-го и 2014-го, три ордена, пять горячих точек, с самим Батей на «ты», наш брат-солдат.

Но все чужие люди скакали мимо, уткнув взгляд в пол. Правда, уроды.

Сходил в бухгалтерию и расписался в ворохе ведомостей. Он всегда брал налом. Их учили брать только налом.

— Сейчас в Сирию или, может, в Африку? — спросил Игорь на прощание.

— Не, братка, сейчас с внутренней гондомафией зарежемся, — подмигнул Арчи.

Снова постоял-покурил, разглядывая прохожих.

— Эй, — окрикнул он проходящего мимо юного задрота, — помоги ветерану освобождения Донбасса!

Он протянул в сторону парня руку в перчатке без пальцев, а тот в ужасе захлопал глазами, делая шаг назад.

— Я истекал кровью под Иловайском! — С нажимом объявил Арчи.

Парень развернулся и быстро пошел в обратном направлении. Арчи мрачно хохотнул. «Мы были на Болотной и придем еще». Надо гвоздь в голову таким забивать и забирать, что на кармане, подумал он. Расплодились, кротокрысы. Это слово хорошо подпрыгивало на языке.

Он посмотрел на часы — дорогущие, наградные, — был еще час времени. Пока шел к метро, придумывал, куда его деть, но так и не сообразил.

Добравшись до МЦК, сел в первый же поезд — по часовой — и ехал минут двадцать, потом — в обратную. За окном был туман. И даже не туман, а такая ноздристая желтоватая пена, которую, казалось, распирало изнутри, отчего она лезла все ближе и ближе. В какой-то момент Арчи даже показалось, что от этой штуки не защититься без противогаза, и что надо вскакивать и бежать искать пункт выдачи военного мерча. Слава святым, быстро попустило.

Когда подошло время, Арчи прилег на кресло так, чтобы его не было видно из-за передних спинок, и стал дожидаться, пока связной объявится в вагоне.

Ну, здравствуй, милая жопа. Чувак нелепо озирался по сторонам, тоскливо смотрел сквозь вагонную дверь, потом, качая головой, сел, приготовился долго и бессмысленно кататься — так полагается, если контакт не состоялся. Вот тут-то Арчи и выпрыгнул из своей засады, подлетел и с размаху хлопнул связного по ушам.

— Ап! — вскрикнул связной, а Арчи захохотал, усаживаясь рядом с ним и сдвигая его к окну.

— Пиздец ты мутант! — прошипел связной.

Арчи только довольно оскалился.

— Все идиотничаешь, — зло сказал Овечкин, потирая ухо.

— Ну не плачь, не плачь, — подбодрил его Арчи, — сопли уже отвисают.

Овечкин сжал кулаки.

Арчи это понравилось. Если бы еще этот цыпа в самом деле вскинулся в ответ, а не только сверкал глазами, можно было бы с удовольствием замесить его лицо в кашку. Эти мудачата в своих пиджачатах все думают, что могут приказывать. Указания раздавать. Ценные. Что они на равных, а может, и за главного. А от такого надо отучать.

— Ладно, — позволил Арчи, — выкладывай.

Он всегда ненавидел таких. Веселые брючки-очочки, с умным видом рассуждают о политике партии. Он ненавидел их еще щенком, когда приезжал в Москву из своего Серпухова — помогать матери таскать затоваренные «челночные» сумки. Ненавидел, начав носить репортажики в калининградскую «Комиссарку» (мать второй раз вышла за моряка). Тогда именно такой хмырь читал их вслух остальным ради смеха. И больше всего ненавидел, уже став спецкором федеральной газеты и поехав на Донбасс. Куча его корешей там барахталась в крови — своей и чужой, а эти тем временем водили по Москве антивоенные хороводы.

— Давай выкладывай, — повторил Арчи. — Время — деньги.

Овечкин не смог перебороть злость и оттого взволнованно затараторил: «культсопр», калька, двадцать три.

— Нихрена не разбираю, — отозвался Арчи.

Связной снова сверкнул глазами и начал громким шепотом произносить по складам. Получалось, что рисовальщики-недобитки задумали натуральный джихад.

Ишь чего, ушлепки, накрутили, подумал Арчи, множить будут картинки. Придется им объяснить, как мы поступаем с террористами.

— Места́ говори, — сказал Арчи, — ребята пройдутся.

Овечкин стал мазаться, что не знает. Мол, вы сами мониторьте, в центровых местах наверняка…

Этот Овечкин — хлопотливая тетенька, вашу маму и там, и тут показывают, подумал Арчи. Ходит с этими, вылизывает им, а потом к нам. И обратно.

Ничего, сученок, когда наши танки въедут в Москву, мы с тобой тоже поиграемся.

— А ты кого больше любишь, папу или маму? — внезапно спросил Арчи.

— В смысле?

— В смысле — если тебя потереть, ты какого цвета? За Красную армию или лесной брат?

— Слушай, Жека, — сказал в ответ Овечкин со вздохом, — мы с тобой сколько знакомы? Со старой «Комиссарки», лет десять уже. Даже ездили тогда в Дагестан на пару. А теперь ты заделался гопником. Не надоело?

Арчи наклонился к самому уху Овечкина.

— Я-то — среди своих, — сказал он. — А вот у тебя завтра отберут «корочку» — и чей ты будешь, чувачок? Предатели — они ничьи.

— Я — предатель?

— А кто?

Старший научный сотрудник НИИ «Центр исследования легитимности политического процесса» (как называлась Конюшня в миру) Саша Овечкин в ответ смерил спецкора «КП» Евгения Стрельникова недоуменным взглядом.

Предатели для него были мрачными морщинистыми людьми из черно-белого кино. Какое предательство, если Саша все делал искренне? Он в самом деле любил свою работу. Ему нравилось особое чувство — через секунду после того, как собеседник снял телефонную трубку и за секунду до того, как он, Александр Михайлович Овечкин, глава отдела СМИ, советник вице-мэра по безопасности назовет себя, может быть, добавив: «по поручению Александра Сергеевича». Его вполне устраивало ощущение, что он — неплохой парень, похуже одних, но получше других устроившийся в жизни.

Прежний начальник — Миша — был хороший, но, наверное, что-то напутал, потому и пропал. И Слава, который занял Мишино место, — хороший. И Дима, который привел Овечкина в Конюшню.

Хороших, но глупых людей Саша учил. Он учил Витьку Корня и его банду быть умнее и не палиться по-глупому, рассказывал им о цензорских засадах. Он учил журналистов писать статьи без слов «спасибо мэру», но так, чтобы водяные знаки все равно проступали. Он учил дурачков-оппозитов иерархии в интернете. И он экзаменовал цензоров, как не быть лохами и лучше ловить добычу.

— Ладно, — сказал Арчи, — сваливай давай, пока я хороший. И передай наверх, что нужно генеральное сражение — с жертвами. Только так народ увидит звериный оскал либерализма. Понял? А мы твоим корешам пока зубы пересчитаем.