Карина Маратьян. Жизнь булимички

Карина Маратьян училась в Институте театрального искусства им. Ершова и Литературном институте им. Горького. Живет и работает в Москве.

Сергей Лебеденко и Артем Роганов: Художественное высказывание доступно каждому, а с массовым распространением интернета любой автор может быть уверен, что его прочтут. Литература как способ эмпатического восприятия чужого опыта доносит голоса тех, кого раньше не было слышно, в том числе людей, страдающих от физических или психических заболеваний, а также подверженных зависимостям.

В новеллах Карины Маратьян четыре женщины борются с булимией и ее последствиями. Сцены повседневного быта превращаются в психологический кошмар, достойный Кинга, а затем скатываются в комедию абсурда, где любая попытка освободиться от зависимости ещё сильнее заталкивает в нее. «Жизнь булимички» не стесняется экспериментов — в новеллы включены фрагменты реальных текстов девушек, страдающих от этого недуга. В определенный момент ловишь себя на мысли: конечно, булимия — не такое частое расстройство, но у каждого из нас есть аналог той самой шоколадки, ради которой героиня первой истории переворошила торговый центр. Нечто, способное разрушать и в то же время дающее чувство свободы.

 

Жизнь булимички

— Я хочу вылечиться. Поэтому все варианты пробую, — вытаскиваю контейнер с цельнозерновыми макаронами.

— ПП головного мозга.

— Ну, это лучше обжоров.

— В обжорах есть своя романтика.

         

Новелла раз

— Со мной вчера вечером случилось кое-что необыкновенное. Никогда такого не было, — бабоньки сочувственно сосредоточились, их лица дёргались в жалостливых потугах. — Я всегда металась: то актрисой хочу стать, то режиссёром, то поваром, то программистом, то учёным, обязательно биологом, который, знаете, разные виды растений выводит в лабораториях своих, так дни напролёт сидит, скрещивает, перекрещивает семена всякие. И наконец, вчера я поняла, что это всё — шелуха, фантик, пустое! И среди этой шелухи, которая всю жизнь засоряла мне мозги, загорелись ярким светом парикмахерское дело и психология. Представляете! Мылась под душем и поняла! Не замечали, что под душем всегда хорошие мысли приходят? Об этом ещё Эйнштейн говорил, — бабоньки таращились с удивлением. — Так вот… Вылазю я, значит, из душа и понимаю — хочу, чтоб ничего не мешало мне развиваться, заниматься любимыми делами, так что завтра, то есть уже сегодня, я бросаю, я начинаю новую жизнь!

Бабоньки дружно зааплодировали. Принцесса улыбнулась. Она знала: здесь всегда хлопают и гортанно подвывают, когда слышат «бросить/ бросила/ брошу/ бросили/ буду бросать/ бросаю». Условный рефлекс. А по большому счёту всем наплевать.

И Принцессе, честно говоря, плевать на стадо улюлюкающих морских котиков (преимущественно кошечек). Если бы из «бункера» можно было вырваться без захватывающих монологов с сопливым катарсисом в финале, Принцесса бы не устраивала эту исповедь. Но очень хотелось на свободу, тем более вчера под душем ей действительно предстали удивительные истины о душе, о мечущейся душе Спартакиады Сергеевны Кек.

— Красавицы и красавцы, тише. У вас ещё будет возможность поздравить Спартакиаду с переходом на уровень «Ё»…

Уровень «Ё» — значит, каждую неделю будут выпускать домой на выходные!

— … с переходом на уровень «Ё», — улыбнулась группе занявшая место спикера Подруга. Она профессионально изображала улыбку, натягивая уголки рта. — Примите свою зависимость, посмотрите ей прямо в глаза, и только тогда борьба действительно начнётся. Впереди ещё долгий путь: уровень «Ж», «З», «И», «Й». Алфавит у нас большой, — Подруга механически захихикала, — но главное: Спартакиада прошла через подготовку к настоящей борьбе и достигла-таки уровня «Ё»! — Подруга поставила точку в своей заговоренной до дыр речи парой громких хлопков. В зале ей отозвалась короткая очередь аплодисментов. Заскрипели о кафель железные ножки стульев. Группа побрела в столовую.

***

В пятницу Принцесса чувствовала себя просто королевой.

Вот она грациозно плывёт по зеркальному коридору бункера, элегантно тормозит у стойки Главной Сестры, ослепляет ту искренней, такой редкой для здешних мест, улыбкой, ловко выхватывает свой паспорт, кошелёк, пропуск, мило прощается, желает всех благ на этих выходных, смеётся над бородатой шуткой Сестры, обещает вернуться и преодолевает последний рубеж коридора. Стеклянные двери бункера автоматически разъезжаются.

СВОБОДА.

Солнечный свет, свежий воздух, зелёная трава, за забором -–люди и машины. Их так много, и они такие разные. Удивительно!

Это необходимо отметить! Одной шоколадкой. Одна — не считается. Тем более, Принцесса не собирается нажираться. Просто отметит выход на свободу. И не нужно забывать, что ей ещё предстоит «долгий и тяжёлый путь». Год, а, может, и больше без сладкого. Нужно морально к этому подготовиться, нажраться в последний раз, чтоб смягчить боль предстоящей ломки. К тому же здесь неподалёку тэ цэ «Авеню». Места исторические: справа мы видим семейные воскресные вылазки в магазины, а слева — тусню в Маке с одноклассниками. Раз уж на свободе, пройти мимо было бы просто преступлением.

***

Принцесса одной рукой держит последнюю картошину фри и выковыривает остатки сырного соуса, другой включает телефон. На часах — почти двадцать три. Десять пропущенных от Страдальца.

Он наверняка себе думает: Спартакиада же написала, что приедет в семь! Что случилось? Заблудилась? Попала в аварию? Почему телефон отключила? Страдалец уже собирался обзванивать больницы, морги, полицейские участки… Спартакиада довольно улыбалась, её всегда трогает чуткость Страдальца. Прям мимими.

— Меня задержали в бункере эти суки. Тест какой-то психологический решили провести. Вот мне интересно, неужели им не хочется в пятницу вечером поскорее домой?! Фанатики грёбаные!

Байка была наготове, она сложилась автоматически при поедании первого бургера. Вот что я люблю.

Страдалец вздохнул, сказал, что, конечно же, дождётся, спать ложиться не будет и спросил невзначай, сколько у Спартакиады осталось денег.

— Да бля. Мне пришлось мобильную связь оплатить и долг маман вернуть, я ж его на месяца два просрочила. Так что бабла у меня не осталось.

Вот это да! Вот это скорость! Свеженькие отмазки, с пылу жару! Вот что значит мышечная память! Не скисло ещё серое вещество! Секунд тридцать назад Спартакиада и не думала о финансах.

Спартакиада нехотя вытащила кошелёк, расстегнула молнию и уставилась в зияющую внутри тьму. А тьма уставилась на Спартакиаду и спросила: «Как же так вышло?» Заначка ведь предназначалась оплатить коммуналку… Страдалец напоминал о ней, хотя понимал, что это дело бесполезное. Но стоп, ладно коммуналка, еще баланс на мобилке пополнить надо. Без мобилки нет вечерних бесед со Страдальцем, а это ж ваще капец. Один стресс, в общем. А на первом этаже ТЦ — симпатичный ларёк с заграничными сладостями. Есть там одна шоколадка, которую Принцесса ещё не пробовала. «Милка» с ореховой пастой и кусочками сухофруктов. Такую она нигде не видела.

Теперь страшно захотелось «Милку» с сухофруктами. И терпкой ореховой пастой, подслащенной густым шоколадом. Пустота внутри кошелька рождала стресс. Как в таком напряжении жить? Принцессе нужна разгрузка, отдых. Да-да, она определенно имеет право на одну плитку!

Спартакиада пошарила по карманам. Небезуспешно. Захрустел полтос, забренчали монетки — всего восемьдесят рублей. Но это же не все карманы, правда? Если постараться, можно ещё что-нибудь нарыть. Немного же осталось. Шоколадка стоит всего сто девяносто рублей. Спартакиада принялась потрошить сумку. Вещи пришлось свалить на близстоящую скамейку. Пусто. Может, в косметичке? Две тяжеленькие десятки. И всё.

Принцесса, уставившись в витрину напротив, обессиленно опустилась на скамейку. Задумалась.

Вот они идут мимо, челы с пакетами, набитыми шмотьём и хавчиком, спешат домой… А какое здесь ближнее метро? Юго-Западная? Тройка! Точно! Тройка! Спартакиада рванула к выходу, у стеклянных дверей вспомнила, что оставила вещи, вернулась и распихала их по сумкам, снова рванула на улицу, поняла, что с баулами бежать тяжело, сдала назад в тэцэ, договорилась с мужчиной восточных кровей, что он приглядит за «багажом» (все равно ему ещё около часа свои сухофрукты продавать).

 Спартакиада бежала к дверям, на ходу чекая, как добраться до «Юго-Западной». Станция оказалась действительно рядом. 4 минуты, и Спартакиада обменяла «Тройку» на пятихатку. Уже сто пятьдесят налом! И что дальше? Спартакиада потупила глаза на пухлую билетёршу.

— Девушка, я вам деньги, которые на «Тройке» были, возвращать не собираюсь. Я предупреждала. Очередь не задерживайте. Ни налом, ни на карту деньги не возвращаются.

Банковская карта…Спасибо, тётенька! Банковская карта! На ней что-то же должно быть… Спартакиада глянула. Сорок пять ноль ноль! Как раз! Ровненько! И почему она раньше о карточке не вспомнила?

— Молодой человек, а можно у вас часть налом, а оставшееся по карте оплатить?

— Не-а, либо одно, либо второе, — прыщавый дрыщ, охранявший шоколадки, оказался несговорчив.

Но Спартакиаду уже ничего не могло остановить. Только не сейчас. Она найдёт этот несчастный банкомат и закинет нал на карту! Нашёлся он быстро. Конечно, у «Перекрёстка». И конечно, с вечерней, приличной такой очередью. Столица… Ага! Не могут достаточно будок зелёных понатыкать, чтоб люди не ждали по полдня. Спартакиаду распирало погундеть. Но «инста», однозначно, антистресс получше.

Пока Спартакиада залипала на фоточки, до неё дошла очередь. Неожиданно быстро. И тут она вспомнила, что банкомат не принимает мелочь.

Ничего страшного. Можно ведь разменять железные чирики и получить полтос. Ничего это не запарно. Магазинов здесь навалом, там вполне реально найти сговорчивого продавца.

Спартакиада оббежала весь второй этаж, прежде чем наткнулась на сонную задротку в «Геймгуру». Та после «лол, ну ок» согласилась на размен.

Спартакиада снова в очереди. Шоколадка с ореховой пастой… Побегаешь так и проголодаешься. На этот раз людей у зелёненького меньше. С сухофруктами… Сухофрукты в ореховой пасте… Что-то новенькое… Спартакиада кормит ненасытного зелёненького. Пятьдесят — карманная заначка, пятьдесят — от «Тройки», пятьдесят — от мелочи. Кушай, милый. Я тебя понимаю.

Финишная прямая.

— Девушка, вы можете не толкаться!?

Тётенька, а вы можете своей жирной тушей проход не загораживать? На горизонте дрыщ! Он складывает шоколадки!

— Мы закрываемся.

Спартакиада улыбается и спокойно (нет) отвечает: «Слышь ты, задохлик фригидный, я час для этой шоколадки... Ч-А-А-С!!! По всему торговому центру. Ношусь. Успеешь подрочить на своих риса-чан, шоколадку сначала мне продай».

Может, Спартакиада такого и не говорила. Она не помнит. Это уже не важно.

Она мягко сидит на своих баулах на пустыре за остановкой. Слева, из «Авеню», выплывают группки амёбных продавцов. Ореховая шелковистая паста тает во рту, сухофрукты приятно хрустят. Ради такого можно и побегать. И к черту долги, к чёрту психологию и парикмахерское дело, к чёрту свободу.

 

Новелла два

Бабоньки удивились, когда во время утреннего моциона увидели ковыляющую к железным воротам Принцессу. Она уже не плакала. По размеру мешков под газами и так понятно: всё, что можно, ночью уже выплакано.

Случаи возвращения в бункер в первое же утро после выпуска уже были. Подруга научила группу: не надо сочувственно смотреть на вернувшуюся, только хуже сделаете. Бабоньки послушно изучали газон и на Принцессу старались лишний раз не глазаеть. Спартакиада мельком взглянула на бродящее между скамеечек стадо. Ей всё равно, что они там в своих заплывших жиром мозгах переваривают и на мнение Сестёр, Братьев и Подруги — плевать. Пока ночью тащилась сюда — смирилась.

Возвращение Спартакиады оказалось не таким громким, как она ожидала. Его затмило иное событие: в железные ворота проехала скорая, и оттуда извлекли Свинку Пеппу. Связанная по рукам и ногам она дрыгалась и бормотала что-то невнятное.

— Испортила праздник… У ребёнка день рождения… Меня уволят… Раз в году… Ужасный аниматор… Не будет заказчиков… Опаздываю! — Она забилась в тележке. — У меня второй заказ! Отпустите! У меня сегодня ещё два праздника! Отвяжите! Отвяжитесь! Слышите? Вы испортите детям праздник!

Тут Свинка Пеппа вскрикнула и принялась раскачивать тележку. Беспристрастные Братья решили, что пора, и вкололи беснующейся приличную дозу снотворного.

Пеппу подселили к Арифметике. Соседнее место в её каюте почти всегда пустовало.

— С прибытием, — Арифметика казалась дружелюбной, даже несмотря на своеобразную улыбку, которая делала ее похожей на оскалившуюся гиену с гнилыми зубами.

— Здравствуйте. — Пеппа ворочала тяжелой головой на обмякшей, хрусткой шее, пытаясь рассмотреть окружающее осовелыми глазами.

— Костюмчик свой не ищи. Его в прачечную забрали, — ляпнула Арифметика и ни с того ни с сего заржала. — Слушай, малышка, а порядочно ты в панталончики наложила.

Свинка Пеппа покраснела и испуганно вытаращилась на соседку.

— Чего так глазёнки вылупила?

— Скажите, пожалуйста, где здесь выход?

— Дверь там, –ткнула вправо Арифметика. Естественно, она знала, что там закрыто. Естественно, она уссыкалась со смеху.

Пеппу особо не беспокоила смешливость соседки. Сейчас не до этого. Тем более, на больных не обижаются. И не отвлекаются, когда у тебя ещё два заказа запланировано. Суббота — самый жаркий день для аниматора. Пеппа и не предполагала, что попадёт в такую идиотскую историю.

Виноваты сраные (во всех смыслах) таблетки. Пеппа закинулась ими перед сном. А чтоб побыстрее подействовали, взяла на одну больше. Не восемь, как обычно, а девять. . Правда, в рецепте написано, что больше трёх нельзя.

 И вообще, не надо было их принимать перед рабочим днём. Опасно. Но Пеппа нарушила все правила. А что? Она просто не выдержала. Просто устала. Между прочим, вчерашний день тоже был рабочим. Заказчики пригласили за стол. Не отмажешься. Армяне же. Пока все их яства не распробуешь, не отпустят. Чёртова работа!

Прибыли на вокзал Пеппа, три тяжёлых сумки и походный рюкзак, распухший за полгода аниматорства, прям как хозяйка. На вокзальных часах было двадцать два тридцать. Рабочий день всё не заканчивался. Нужно ещё завезти костюмы и реквизит в офис. Навьюченная Свинка Пеппа потащилась к метро. Но немного задержалась на вокзале.

Вокзал — ярмарка соблазнов. Блинчики с «Нутеллой», чебуреки, пицца, пончики, кукуруза, мороженное, картошечка фри и куриные ножки из KFC, обязательно с сырным соусом.

— Три сырных, соуса, пожалуйста, — буркнула, словно стесняясь своих слов, Люда.

Да, в тот момент она была Людой. Не Мимимишкой, шкуру которого следовало как можно быстрей вернуть в костюмерку, не Свинкой Пеппой, костюм которой надо было взять для завтрашнего праздника, а Людой Мур, энергично сдирающей хрустящую корочку с лоснящейся куриной ножки. Хотелось продлить момент удовольствие и уединения. Но красно-белые пакетики и коробочки подозрительно быстро пустели. Может, обсчитали случайно? Не довесили там… Может, ещё одну порцию заказать? Или лучше шоколадку? Поблизости ларёк со сладким. Там «Риттер Спорт» всегда по скидке. Люда решила, что отличным завершением срыва будет как раз «Риттер Спорт» с кокосовой стружкой.

Свинка Пеппа еле-еле притащилась в офис. Всегда так. Она наедается, чтоб набраться сил перед последним рывком. На деле же с раздутым желудком действовать и думать ещё тяжелее.

И уснуть невозможно. После долгих метаний, Пеппа решила-таки принять таблеточки. Заказ днём, ничего страшного не случится. Таблеточки утречком своё дело сделают и обжора, как не бывало.

Всё доброе утро Пеппа провела в толчке: сидела и ждала, когда же родненькие подействуют. Не подействовали. Пеппа нервно закинула реквизит в рюкзак, проверила костюм и побежала к автобусной остановке. Оставалось только продержаться до торгового центра, где есть приличные туалеты. Пеппа пыталась расслабиться и убедить себя, что каким-то волшебным образом таблеточки уже устранили последствия вчерашнего пиршества. Расщепили… Или какие ещё варианты? Она ж не знает этой всякой химии, поэтому точно не может быть уверена, что с часу на час обязательно должно «прорвать».

Так Люда и потеряла бдительность: спокойно надела пятачок, фетровое платьице, нарисовала розовые щёчки и поскакала к деткам. Беда пришла внезапно. Праздник заканчивался. Пропотевшая Свинка выносила торт, огромную такую башню из бисквита и взбитых сливок, на которой восседали марципановые фигурки Пеппы и её братика Джорджа. Ручки тряслись. Лицо изображало восторг.

 Идёт Свинка Пеппа и думает: хорошо бы не выронить торт, а ещё не подпалить костюм. И добраться до туалета. Прямо сейчас. Все орут с «Днём рожденья тебя…». Сначала на русском. Потом какой-то инициативный папочка предлагает на английском.

— Да, конечно, можно, — улыбается Свинка Пеппа, подскакивая на месте, — А теперь, красотка, загадывай своё самое заветное желание поскорей бы в толчок и задувай свечи на счёт три.

Раз. Два. Три. Сейчас прорвёт, сейчас Свинка Пеппа...

— Ур-р-р-а! — вопят мамочки, папочки, тётеньки и дяденьки. Они предлагают сфотографироваться с «классной Пеппой».

— Да, конечно, я совсем никуда не спешу.

Фото с детишками. Отлично! Фото с именинницей. Замечательно! Ещё мамочка хочет? Конечно! Ч-и-и-и-з! Свинка Пеппа весело подпрыгивает и почему-то немножко трясётся. Другие родители очень смешно шутят, что не хотят остаться обделёнными и тоже пристраиваются к Пеппе.

— А теперь все вместе говорим: вк-у-у-у-усняшки!

В К У С Н Я Ш К И

Гребаные вкусняшки! Если Пеппа сегодня выживет, если доползёт-таки до толчка, то в жизни больше в рот шоколадку не положит и прочую вкусную срань тоже.

— Пока, пока, свинка, приходи ещё!

— Пока, красотка! Обязательно! Ещё раз с праздником! — Пеппа улыбается изо всех сил и искренне надеется, что у неё ещё будет возможность прийти к кому-нибудь на праздник, что желудок (или ещё что) у неё не порвётся, что в обморок она не грохнется…

— Эй, аниматор, данный туалет не для сотрудников, а для детей, — админ трепал Пеппу за рукав платья. И надо же этому узкоглазому подловить её именно сегодня! Всегда же без проблем в детский ходила, он как раз рядом с раздевалкой. Пеппа медленно поворачивается, аккуратно переставляя ноги. Глубоко-глубоко вздыхает. Нельзя грубить Тургыну Шарафиевичу. Но страх потерять работу перекрывает страх обосраться, здесь, на пороге детского туалет, около налакированных ботинок админа.

— Мне очень надо, — шипит Люда и хватается за ручку.

Тургын Шарафиевич перекрывает дорогу. Хиленький, а прорваться не даёт. Глаза довольные. Он обожает конфликтовать с подчинёнными. Проорётся, отсчитает хорошенько, чтоб запомнилось: ты — говно, а он — большой начальник. К словесной экзекуции он подходит оригинально: извергает такие высокохудожественные метафоры, что любой поэт-матершинник бы позавидовал. И Тургын Шарафиевич может делать это долго, очень долго. Поэтому Пеппа просто побежала на первый этаж. Там туалет, как назло, запихали дальше некуда, в край левого крыла, за «Ленту». Перед входом замерли две фигурки, мужская и женская. Пеппа их минует...

–Думаете, так бывает только в дешёвых комедиях? — кричит на Арифметику сквозь слёзы Люда — Я тоже так раньше думала! Но я подбегаю к этой грёбаной двери, а там написано: «Уборка». Уборка, бля! Двадцать минут, сука! Воспользуйтесь туалетом на, мать его, третьем этаже. Прикольно?

У Пеппы получилось добраться до третьего этажа. Там находится фудкорт. Проклятые «Маки», «Бургеры», «Теремки» и прочая нечисть. Свинка остановилась на мгновение. Просто взгляд зацепился за рекламу сочного «блэк бургера». Может, ей бы хватило этих десяти секунд, чтоб добраться до уборной. Может, всё не так бы плачевно закончилось, если бы не треклятый новый бургер со скидкой. Но Пеппа задержалась. Ровно десять секунд она оценивала внешний вид и воображала предполагаемый вкус «мегасочного бургера», а потом сделала шаг и обосралась.

Таблеточки отработали добротно. Казалось, весь фудкорт уставился на Люду с головой Свинки Пеппы. Весь фудкорт морщился от отвращения, но продолжал изучать загаженное розовое платьице. Здесь отчетливые воспоминания прерываются. Вроде, Люда упала. Вроде, Люда плакала от стыда и ненависти к себе.

 

Новелла три

— Стоп, стопэээ или как там вы, молодёжь, любите говорить, — Арифметика махнула рукой. — Ты мне скажи, как они поняли, что тебя именно сюда нужно везти, к нам? Ни к какому-нибудь там гастроэнтерологу, ну, или в психушку, как это обычно получается?

Люда пожала плечами. Такой ответ Арифметику удовлетворил, потому что ей в принципе никакого ответа и не требовалось, ей поскорей хотелось окатить новую соседку своей историей.

— Я вот, например, сюда сама притопала, потому что в дурку, ой, как не хочется. Но самое обидное знаешь что? В дурку меня пытались засунуть дети родные и муж! Ага. Это они после того, как меня с работы поперли взъелись. У тебя проблемы, у тебя проблемы… Ага, конечно! Заботливые мои! Я им просто только для денег нужна. Как бабла не стало — проваливай, старая жаба. Представляешь? Это меня старший мой так называл! — Арифметика хохотнула. — Сидят они с отцом, то есть мужем моим, чипсы жрут, мне, понятное дело, не дают. Очень весело придумали: «Тебе после восемнадцать нельзя. Если нервничаешь или кушать хочешь — иди поспи». Умники. Прошарили весь Интернет, чтоб мамку спасти. Помогаторы неблагодарные! Правда, тогда я их помощи очень даже радовалась. Пошла спать. Не уснула. Вырубиться на голодный желудок? Они сами-то пробовали? Сидят чипсами хрустят и Тони Старка своего смотрят. «Да я буду круче любого супергероя, если с пустым желудком вырублюсь», — думаю. Вертелась час. Вспотела, как чушка. Решила, пойду хоть лицо сполосну. Прохожу мимо зала и слышу… Нет, ну ты представляешь, каким нужно быть наглым, чтоб так сказать!

Женямуж. Что-то наша мама запустила себя, сынок…

Котясын. Да, Па. Я тоже заметил. Она раньше постоянно с книгой ходила. Читала. А сейчас только сериальчики валяется смотрит.

Женямуж. Она на тренировки совсем не ходит. Только вид делает. После Сашки лапшу мне на уши вешала: подари мне, подари карточку в фитнес центр, я постоянно на тренировки ходить буду, быстро сброшу. Ага, и где? А эта карта клубная недешёвая, между прочим.

Котясын. Ну, она, вроде, ходит периодически…

Женямуж. Чего она там ходит? На степах попрыгать? На дорожке пятнадцать минут потрястись? Это бесполезно.

Котясын. Па, да не в этом дело. Можно и после степов сбросить. Если потом не нажираться. Ты видел, с какими она пакетами из магаза возвращается? Пицца, лоток мороженого, несколько плиток шоколада, булочки какие-то…

Женямуж. Она ж говорит, что для вас покупает…

Котясын. Нам тоже говорит. А съедает сама.

Пауза. Хруст чипсов.

Женямуж. Ну, натуральная свинья!

Котясын. Па!

Женямуж. Извини, сын. Просто слов других нет.

Котясын. Да ладно… Я тоже выпал, когда увидел, как она пиццу заедает мороженным. Прям из контейнера ложкой загребает.

Женямуж. Слушай, ты это… поговори как-нибудь с ней… Мягко, аккуратно. Я пытался. Она обижается. Ну, ты понимаешь…

Котясын. Так я тоже разговаривал.

Дальше Арифметика не стала слушать. Сейчас пойдёт любимая история сыночка, которую он рассказывает всем своим дружочкам. Наведываются эти молокососы прыщавые на чаёк с шарлоткой («костина мамка ооооч вкусно готовит»). И каждый раз ржут над идиотской байкой. Нет ничего смешного в том, что Арифметика вырвала у Сашки изо рта (на самом деле из рук)«Киндер» и съела сама. Малышу нельзя много сладкого.

«Вредные привычки формируются с детства. С ними нужно бороться прям сейчас» — именно так решила отбывающая третий день питьевой диеты Анжелика, после чего забрала у младшего сына надкусанную половинку шоколадного яйца. Последующие события помнятся смутно. Удивлённые глаза Сашки, вот такущие. Разноцветные фантики, коробочки, блестящая (аж глаза режет) фольга, крики, шлепок. Только вечером, пытаясь уснуть, Арифметика вспомнила яркий момент, апофеоз кухонной бойни с сыном: очищение стола от чумных продуктов.

— Одна конфетка в день, понял! Детям нельзя много сладкого есть! — гаркнула мама Анжела, прежде чем сгрести со стола остатки вкусняшек и отправить их в мусорный пакет.

Осталось вкусняшек этих, кстати, прилично. Сын успел сжевать только два «барника», пачку сырного «Читоса» и половинку «Киндера»… А «Орео», три плитки шоколада «Дав», «Чокопаи», «Круассаны с варёной сгущёнкой», мороженое «Максибон» сейчас в мусорке. Столько денег на ветер… «Мороженое же растает!» Анжелика побежала на цыпочках в кухню. Она спасла мороженое и, громко захлопнув морозилку, села за стол. Задумалась. Решался сложный вопрос. Для большей эффективности Анжела заварила кофе. Она старалась понять, зачем вообще сюда пришла, какое ей дело в два ночи до растаявшего мороженого…

Ей захотелось круассанчик. Всего одну штучку. Пить кофе без круассана бессмысленно: ни вкуса, ни удовольствия. Анжела невольно вспомнила, как общажными вечерами они с Женей гоняли чаи с круассанами. Готовить времени и желания не было. До кафешек и ресторанов — далеко и дорого. Спасала выпечка из задрипанного ларька… Это были, пожалуй, самые счастливые времена. Анжелика с завистью смотрела на ту тоненькую девочку, которой когда-то была. Неуложенные волосы, мешки под счастливыми глазами, коротенькая юбка и футболка. Его Футболка. Женя сам напялил её на Анжелку. Пусть вся общага видит: он с ней фачится, никому не трогать! Та довольная девчонка смеётся, уплетая вторую пачку круассанов. Её хотят, ей завидуют, ею восхищаются…

Снаружи — поджаристая, сухая и хрустящая корочка, внутри –мягкое слоёное тесто с жидкой кремовой сердцевинкой. От одной штучки ничего не будет… Пачка большая, круассанчики в ней маленькие… Анжелика рванула к мусорке. Где-то на задворках сознания здравый смысл кричал в агонии: «Тише! Не шурши! Тише, говорю! Твои услышат, проснутся, а потом спуску не дадут». Он был прав. Надо притормозить, так будет безопасней. Однако притормозить не так уж просто, когда вот они… Совсем рядом… Аж руки трясутся. Прям сейчас бы схватить эту прелесть! А нельзя. Нужно делать всё плавно и беззвучно, стараться оставлять, как можно меньше следов, чтоб утром эти несчастные Холмсы не принялись за противную мамку. Ох, как они любят пристыдить, отсчитать… Анжелика потела, тяжело дышала, но продолжала исследовать утробу мусорного пакета. Пальцы прошлись по шершавому гребню. Да, оно! Упаковка «Сэвэн дэйз» как раз заканчивается зубчатой горкой. Вниз по курсу! Ладошка гладит лоснящуюся пузатую фольгу. Там, за ней желанный клад! Вперёд!

Первый круассан оказался таким вкусным, что Анжелика проглотила его слишком быстро. И не распробовала толком. Зачем вся эта кутерьма с поисками, когда даже послевкусия не ощущаешь? К тому же, есть быстро — вредно. Психолог ведь советовал: нужно есть медленно, осознанно. Пора бы уже начать выполнять его рекомендации. Например, сейчас попрактиковаться в медленном приёме пищи. Анжела плавно разжевала второй круассан. Она ела максимально осознанно и понимала, что для полного счастья не хватает только «Орео».

 Перебежками Анжела добралась до мусорки. Имея за плечами немалый опыт в подобных предприятиях, она действовала быстро и чётко. Но и это не уберегло от потери бдительности.

В дверном проеме стоял Костя. Анжела не понимала, каким образом сын оказался здесь. Костя не понимал, каким образом мама в полчетвертого ночи оказалась на полу кухни. И смотрела она на него дико, с ненавистью, как на врага. Костя протёр глаза, увидел мусорный пакет, раскрытую пачку круассанов и всё равно ничего не понял. Он знал, что у мамы «сложные взаимоотношения с едой», но не лезть же…

— А ну в кровать! Чего вылупился, ссыкун маленький? Ты сюда зачем пришёл? На меня посмотреть? Иди быстро на горшок и спать!

Вероятно, эта фраза и задела Костю до глубины его семнадцатилетней души.

— И тогда наверняка отцу рассказал. Я когда из ванной возвращалась, слышала, как они ржали. А потом муж пришёл в кровать и спрашивает: «Ты на завтра мне обед собрала?»Если бы спала, он всё равно растолкал бы и спросил. Словно я обязана ему эти сраные контейнеры собирать! Как маленький мальчик, ей-богу! Конечно, собрала. Мне лишних скандалов не нужно. Спасибо! И так хватает: «Когда работу новую собираешься искать?», «Что дома штаны просиживаешь?», «Я ещё не видел, чтоб женщины в сорок лет болтались без дела», «Ты же ещё молодая, можешь поработать».

Да, может. Но Арифметика наработалась по горло. Она теперь к школе на пушечный выстрел не подойдёт. По правде сказать, она никогда не горела желанием придурков малолетних математике учить.

Пеппа, согнувшаяся под грузом обильных душеизлияний, подсела к соседке.

— Вот и решила я сюда себя засадить. После того вечера, когда Женя с Котей обсуждали, как им со мной не повезло. Я не обиделась на них, нет. Я поняла, что они правы. Я не просто запустила, я отпустила себя. Потеряла контроль. Иногда безумно хочется нажраться. И у меня не хватает сил понять, почему мне так этого самовредительства хочется, как его предотвратить. Я просто делаю, зная, что делаю плохо. Ты меня, понимаешь?

Пеппа кивнула.

— Тогда муж спросил про контейнер и вырубился. А я лежу пузом кверху, третий час не могу заснуть. Перед глазами пляшут котлеты. Те, что мужу на обед собрала. Пляшут и прыгают в пюре. А мне кажется: это не пюре вовсе, а картофельное море. Загорелые котлеты резвятся в картофельном море. Образно, да? Художественно так. Я, когда голодная, прям поэт. Хоть садись и пиши оду котлетам. Но я вместо этого потопала на кухню. Муж остался без обеда.

Алгебра захохотала.

Пеппа гладила трясущуюся спину соседки.      

 

Новелла четыре

Стихотворение в прозе «Лакричный океан под белым солнцем»

Еву можно понять. Поблагодарить её можно.

Библия безбожно врёт. Ева спасла нас и спаслась сама от белой райской пустоты.

У кого бы в раю нервы не сдали? Там невыносимо. Видишь всё и насквозь. Все проклятые истины и правды. Они жгут, но не прожигают, слепят, но не ослепляют. Пытка, издевательство.

Богу ничего. Он из этого света слеплен. Он отчасти и есть этот свет. Он дома. А девочке тяжело.

Она скребёт ноготками по белой стене, кутается в белое одеяло, купается в белом озере, бегает по белоснежному полю и пьёт молоко. Безвкусное.

В этих бескрайних полях скучный горячий снег. В нём не закопаешься даже. Жжёт. Да и мелковато. Нырнёшь — голову рассечёшь. А вообще... Хороший был бы выход, но второй раз не умирают.

Девочке серьёзно не повезло. Конечно, она не первая и не последняя обожжена белым солнцем. Штука в том, что она — одна из немногих, у кого полностью слезла кожа. Девочка обнажена. Это больше боли. Это невыносимо, но делать нечего, и она существует.

Её отчасти понимают наркоманы без дозы, алкоголики без алкоголя, курильщики без никотина, психи без таблеток. Запираем их в комнате и наблюдаем в глазок.

Скоро девочка проснётся. Вокруг будет та же светлая пустота белого. Спастись, спрятаться, сбежать не получится. Второй раз не умирают.

В любом случае, Еве было хуже. Она родилась мёртвой. Она изначально ничего не видела, кроме света истин и правд. Ева смеялась до одури и плакала до истощения. Так действует на человека пустота, так уродует рай.

Отравиться спасительным яблоком — единственный выход. Ева не знала, куда он ведёт, но была уверенна: так будет легче. Не прогадала. Попала в сок жизни, в чёрное море.

Его наплакали крылатые, рогатые, хвостатые блаженные еретики: первородное спасительное для человечества Зло. Оно старше и мудрее бога. Это оно выродило самую благоприятную для двуногих среду: лакричный океан из мечтаний, надежд, желаний, удовольствий. Девочка родилась в нём и была счастлива. Плавала, барахталась, тонула. Глаза залепляла шоколадно-никотиновая массой с привкусом виски и запахом денег, а тело напитывалось адреналином, дофамином, серотонином, эндорфином…

Вокруг убийственно белый свет райского солнца. Под ним чёрное пятнышко, укрытие, бункер, жизнь. Ты счастлив, пока там. Ты дурак, если сознательно вылезаешь оттуда. Неважно, чем обосновано это сумасшествие. Самосовершенствование, здоровый образ жизни, правильное питание, духовный рост — солнцезащитные крема. Не долгосрочные. Праведные, вы не видите, что на вас хорошо так зарабатывают. Постоите месяца 3 на белом солнце и защиплет. Снова в пьяную водицу захочется. Но нет, вы бежите за новой порцией защитной лжи. Вы готовы состояние на неё спустить. Всё лишь бы доказать, что не боитесь чистоты и пустоты, что вы близки богу и вообще с ним родственники.

Девочка раньше была такой же полоумной, а потом заболела. Проснулась и поняла, что чёрные воды вокруг неё вовсе не чёрные, а прозрачные. Ещё вчера были густые, что смола, а теперь поредели, не защищают больше. Девочка в панике окуналась с головой. Никотин не расслабляет. Таблеточки не возбуждают. Шоколад не радует. Алкоголь не раскрепощает. Чем глубже ныряет, тем ярче это осознаёт. Девочка в панике выбегает на белый берег пустыни, замечает свою наготу, замечает, что теперь не имеет значения в воде ты или на суше — везде прожигает чистая пустота.

Девочка мечется в агонии загнанного животного, она ищет лакричное море. Находит. Ныряет в него с разбега. Наслаждается, пока не иссякнут силы. Засыпает в чёрной утробе моря счастья, а просыпается на раскалённом песке под белым солнцем. Она визжит от боли и негодования. Иногда успокаивается, старательно смиряется, напоминая себе, что второй раз не умирают. И бежит к обрыву в чёрное море, чтоб потом снова очнуться в белом свете.

Следующее утро в бункере началось плохо.

— Юлиана Тарасовна, снова! — всхлипнула медсестричка Ирочка.

— Кто? — Юлиана Тарасовна дожёвывала последний (как жаль) кусочек медовика.

— Четвертая палата. Машенька. Мария… Не помню фамилию.

— Ага, — Юлиана Тарасовна глубоко вздохнула. Нужно было решить приниматься ли за второе пирожное.

— Ну, её все Цветаевой называют! Не помните? — неподвижное и омрачённое, видимо, очень тяжёлой думой лицо напарницы пугало Ирочку.

— Да помню. Знала бы ты, как меня замучили эти натуры чувствительные. Вторая за месяц! Весеннее обострение, блядь, — Юлиана Тарасовна поднялась с плешивого диванчика, — Пойдём приберём. И ты не хнычь. Знала, куда работать идёшь. На кой чёрт к психам припёрлась, если у самой нервишки шалят?

Юлиана Тарасовна покачиваясь, утиным шагом, преодолевала коридор, немного отставая от Ирочки.

— Вот я их не понимаю. Жил бы себе нормально, с мальчишками бы гуляли. Нет, надо себе всякого понадумать. «Я толстая», «Ой, я слишком много съела», «Мне нельзя это есть», «У меня болит желудок». Да просто ешь, и все!

Ирочка решила поддержать разговор.

— Знаете, Юлиана Тарасовна, моё личное мнение: это от недостатка внимания. Они просто внимание так привлекают… Им любви хочется…

— Да что ты говоришь! Всем хочется. Не поверишь, и мне тоже. Но я дурью всякой не занимаюсь в отличие от них, — кивнула медсестра на кровать с Цветаевой.

Рядом с «выпендрёжницей» Юлиана Тарасовна нашла рукопись «Притчи или стихотворения в прозе: Лакричный океан под белым солнцем»» и сунула в карман.

На ночном дежурстве не спалось. Диван, шельма, скрипел, в кармане что-то противно шуршало. И все запасы конфет неожиданно закончились. Нет, где-то всё-таки должна быть заначка. Юлиана Тарасовна внимательно оглядывала кабинет и наткнулась на найденную утром тетрадь.

— Еву можно понять. Поблагодарить её можно… — пробубнила она первую строчку.

Вовремя поэзия нашлась. Отлично под неё усыпается.

Утром Юлиана Тарасовна всё же прочла «Лакричный океан…» и, аккуратно свернув, убрала рукопись в «Справочник по лечебному массажу и самомассажу».

Притча ей очень понравилась.