Обнажение приема

• Андрей Аствацатуров. Люди в голом / Пер. с русского Иван Хорват. — Будапешт, 2014. — 206 с. 

Если кого-то угораздит переводить современную зарубежную литературу на венгерский, первый и едва ли не самый важный вопрос, которым задастся этот храбрец — какую книгу перенести на венгерскую почву? Заказанную издательством? Издание которой будет рентабельным? Ту, что упорно советуют литературные агенты? Ту, что стала популярной в своей языковой среде? Уже переведенную на многие языки? Или получившую бесчисленное множество литературных премий? Ту, что нравится искушенным литературным критикам?

Но можно ли гарантировать, что произведение, снискавшее славу на родине и/или за границей, полюбится и венгерской публике? Насколько можно быть уверенным, что книга, разошедшаяся большим тиражом, хороша? Традиционно, когда речь идет о богатой словесности, являющейся частью большой культуры, на эти вопросы проблематично дать однозначный ответ. И современная русская литература не исключение. Огромный спрос, море художественных произведений — как в печатной, так и в электронной форме. Тот факт, что на официальном сайте Российской национальной библиотеки указаны 336 литературных премий, пожалуй, дает хорошее представление о размахе современной русской литературы...

На что тогда издательство и переводчик опираются, принимая решение о том, какую книгу переводить? Я считаю, что лучшим руководством по-прежнему остается правильное оценочное суждение, основанное на хорошем литературном чутье, вкусе, системе ценностей.

Андрей Аствацатуров неизвестен венгерской читающей публике. «Люди в голом» — первое его переведенное произведение. Да и в России он вовсе не относится к разрекламированным авторам. При этом, безусловно, речь идет не о совершенно безызвестной личности, ведь в 2009 году, когда издательство Ad Marginem опубликовало роман «Люди в голом», Аствацатуров попал в список финалистов самых престижных литературных премий («НОС», «Нацбест», «Русский Букер»), был удостоен премии «TОП-50», его произведение вошло в список 50 лучших книг 2009 года по версии «НГ-Ex Libris». Роман «Скунскамера» (2010), который в определенном смысле можно рассматривать как продолжение «Людей в голом», снова попал в центр литературной жизни: автора пригласили стать членом жюри «Дебюта» и «НОСа». Благодаря своей харизматичности Аствацатурову удалось завоевать расположение зрителей телепрограмм, которые он вел, а в кругу студентов Санкт-Петербургского государственного университета он, можно сказать, считается культовым преподавателем. 

Если, увидев называние романа «Люди в голом», читатель ожидает найти под обложкой эротический или, может, даже порнографический роман, то ему лучше сразу отложить книгу, потому что речь пойдет о другого рода обнаженности.

Аствацатуров по принадлежности к поколению (родился в 1969 г.), по литературным взглядам и по автобиографичности произведений относится к течению «новых реалистов». «Люди в голом» призваны показать главного героя (alter ego писателя) и связанных с ним персонажей без прикрас: автор рассказывает о несовершенных людях, их образе жизни и ошибках.

Можно было бы подумать, что в этом нет никакого новаторства, ведь в конце 1980-х параллельно с литературой постмодернизма существовало направление, которое критики прозвали «чернухой», для него было характерно утрированное изображение темной стороны действительности. Самым выдающимся представителем этого направления был Сергей Каледин, сборник которого «Записки гробокопателя» появился в 2001 году.

Однако если сравнить «Людей в голом» с произведениями «чернухи», сразу бросится в глаза, что для повествования Аствацатурова наряду с нелицеприятным изображением темных сторон жизни характерен безудержный юмор, ирония и, главное, самоирония. Собственно, эти черты отличают его манеру письма не только от «чернухи», но и от прозы представителей «нового реализма». Литература «новых реалистов» практически без исключения серьезна и сурова, ей всегда присущ некий возвышенный стиль, а также стремление обращаться к глубинам социальной философии или этики, порой метафизическая (как у Олега Павлова) или мифологическая (как у Алисы Ганиевой) перспектива. В этих произведениях неуместен юмор (только если черный — в гротескных ситуациях, созданных действительностью). Если и можно сравнить юмор Аствацатурова с юмором кого-то из современных русских писателей, то разве что Павла Санаева, дилогия которого («Похороните меня за плинтусом»), представляющая собой повествование от первого лица о детстве и юности, окзалась столь успешной, что даже была экранизирована.

Роман автобиографичен, главный герой носит фамилию автора, что дает возможность писателю, с одной стороны, тонко обыграть идентификацию с героем, а с другой — дистанцироваться от него. (Этот прием мы знаем по произведению «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева где в похожей функции выступает главный герой Веничка Ерофеев.) Повествование начинается с описания детских воспоминаний, и здесь четко вырисовывается новая проблема рассказчика — удаленность его во времени от своего детского «я», несовпадение прошлого и настоящего. Такое «усложнение» отсылает к созданной Полем де Маном концепции автобиографии как «стирания лица», о которой литературовед Аствацатуров не может не знать.

За детскими воспоминаниями следуют подростковые, юношеские и взрослые, то есть в основе повествования лежит хронологическая последовательность. Вместе с тем истории не складываются в одну большую, рассказ то и дело прерывается. Текст представляет собой мозаику, фабула нарушается вставными фрагментами, а текст выстроен практически по принципу свободных ассоциаций.

Подобный тип повествования вскрывает одну из травм поколения, к которому относится и сам автор: за несколько десятилетий он пережил по крайней мере три исторических эпохи: поздний советский период, псевдолиберальный период дикого капитализма в Восточной Европе и первоначального накопления капитала после смены политического режима в России, а также виртуальный мир «нулевых». Рассказчик, просыпаясь то в одной, то в другой эпохе, в любом из миров сморит на себя как на неудачника, который, вопреки общей тенденции, «упускает» возможность за возможностью, остается в стороне от общественных процессов. Эту невезучесть он пытается разрядить дурачеством, от чего он сам и все его окружение представляются в ироническом свете. В романе от первого лица идет рассказ о маленьком человеке, который, спотыкаясь, бродит в гуще неожиданных социальных изменений, в условиях происшествий рубежа тысячелетий, словно не меняя подхода, найденного еще во времена Брежнева другим писателем-предшественником, который тоже экспериментировал с возможностями автобиографического повествования, тоже развивал мозаичный и обрывистый формат повествования и совершенно не случайно тоже был из Ленинграда. Речь идет о Сергее Довлатове.

Взрослые воспоминания незаметно перетекают в повествование в настоящем, и поэтому роман Аствацатурова (вновь вспоминается Довлатов) превращается в книгу (в том числе и) о писательском мастерстве, можно сказать, в новую трактовку хорошо известного по модернистской литературе «романа о художнике», его вывернутую наизнанку версию. (Как у Довлатова, который в книге Pushkinland рассуждает о том, как можно быть великим русским писателем, да или просто писателем, когда ни одно твое произведение практически не появлялось в печати.) Аствацатуров освещает мир литуратурной тусовки, механизм выдачи премий, рекламные кампании модных авторов. Вместе с этим «хорошенько достается» наиболее признанным представителям постмодернистской литературы, так как автор оборачивает их собственное оружие против них самих . У Владимира Сорокина есть в своем роде гениальный роман «Голубое сало», в центре которого — идея клонирования русских поэтов и писателей XIX и XX веков. Рассказчик приводит отрывки из сочинений клонов, которые на деле являются не чем иным, как блестяще написанной самим Сорокиным пародией. Аствацатуров в своей книге выводит эту идею на новый уровень, создавая гениальные пародии на Пелевина и самого Сорокина (на фрагменты романа «Generation «П» и трилогии «Лед»). 

Но метод Аствацатурова шире и достовернее, чем просто пародия или профессиональная зависть, оттого что и его собственный стиль также становится объектом пародии . Одновременно (и это, между прочим, очень напоминает постмодернистский прием!) он показывает, как создается произведение, и таким образом читатель получает толкование книги, которую читает, а точнее — снова пародию — как на книгу, так и на ее толкование. Круг замыкается: рядом с ироничным изображением людей в современном мире, где они представлены во всей своей будничной оголенности, помещает автор и свое изображение. Посредством высмеивания своих самых сокровенных мыслей, моральных принципов, писательских приемов. Едва ли можно оголиться еще больше...

В чем же скрывается секрет писательского мастерства Аствацатурова? В особом юморе? Или в том, что писатель способен подмечать ценности будничной жизни? Бесспорно, и в том, и в другом. Однако, полагаю, самое главное (и это послужит уроком любому «новому реалисту»), что современный реализм может развиваться, только если наряду с удовлетворением справедливо возникающей потребности читателя в психологичности и достоверном изображении действительности, как принято в классическом реализме, автор также способен принять во внимание и грамотно применить достижения литературы и философии постмодернизма.

Пер. с венг. Л. Кулаговой