Геза Морчани: «Все говорили, что современную литературу продавать невозможно»

Геза Морчани — издатель, в прошлом — главный редактор крупнейшего издательства современной венгерской литературы «Магветё» («Сеятель»), переводчик, драматург и один из самых активных пропагандистов венгерской литературы в России в конце ХХ в. Хунгарист Оксана Якименко поговорила с ним о том, чем венгерская литература уступает русской, об успехах издания венгров за рубежом и о тех авторах, которых необходимо переводить сейчас.

— Я хотела поговорить именно с тобой, потому что благодаря тебе очень много венгерских книг попало на русский книжный рынок. Можешь немного рассказать об этом?

— Это не благодаря мне попало — просто, когда я работал издателем, было, во-первых, очень много хороших книг. Во-вторых, это был период расцвета свободной рыночной издательской деятельности. И литературный успех, и рыночный успех — очень часто неожиданный и необычный — нередко совпадали. После этого получилось так, что когда я попал на ярмарку во Франкфурте, то мог сказать немцам, шведам, французам, что это не только литературный успех, хорошая литература, но мог и назвать тиражи. В связи с этим пришел аппетит. Конечно, мне хотелось, чтобы те авторы, те романы, те книги, которые были успешными — я считал их отличными — попали и на святую мою Русь [невозможно передать, с какой нежной улыбкой Геза произносит эти слова]. И я с тем же вдохновением и азартом рассказывал о них своим русским знакомым.

— Можно тогда два слова — почему русский так для тебя важен?

— Просто потому, что русский был для меня первым иностранным языком, которым я начал заниматься еще в детстве. И еще в детстве — это был поворот в моей жизни, — когда я встретился с русской литературой, с русским искусством уже посредством того, что более-менее знал язык, владел им. В 70-х я работал с Галиной Волчек в театре и с другими русскими, когда они здесь ставили спектакли, и ездил в Москву с венгерскими театрами. Для меня это было очень важно. Не говоря уже о том, что у меня не было иллюзий относительно того, где находится венгерская литература по сравнению с русской.

— Ну, она просто другая.

— С одной стороны, конечно, другая, но одна литература — великая, грандиозная, а другая — такая местная.

— Сегодня русская литература тоже не такая уж грандиозная.

— Это величие не ежедневно показывается. Помнишь, мы были с Петером [Эстерхази] в Питере и Москве. В Москве мы сидели в «Современнике», смотрели «Горе от ума», а потом в Питере смотрели «Женитьбу» в Александринке, и я ему все рассказывал в антракте, что и где. И его поражало, как слои русской литературы, как ссылки, как авторы, темы, мотивы переплетаются друг с другом. Такого в венгерской литературе нет. Или очень редко. Меньше.

— Мне все-таки кажется есть, но это все позже появляется.

— Да, позже появляется. И не так органично, как в русской литературе. В этом смысле я вынужден был с первого дня своей работы издателем решить для себя: свобода рынка — это лучшая свобода. Я не говорил, что это хорошая свобода, но лучше свободы нету. Только хуже может быть. Особенно, когда государство тянет туда свою грязную лапу. Я решил, что должен опираться на рынок. И мне хотелось успеть убедить моих российских коллег, что это для них тоже может быть какая-то небольшая прибыль. Я ведь издал много книг, о которых знал, что они не будут финансово успешны, или не сразу принесут деньги. Даже прямо знаешь иногда, что это не продать. Я не про переводные книги говорю, но и про наши, венгерские. Не все должно нравится всем, массам. Я хотел просто убеждать. Конечно, дело было в конце 90-х — тогда, насколько я мог судить, русский литературный рынок был менее организованным, чем венгерский. Тут, у нас, рынок небольшой, к этому моменту все уже было в частных руках.

— Еще надо сказать — так совпало, что у тебя в издательстве были лучшие венгерские авторы на тот момент.

— Это абсолютная правда. Я старался оказаться в этом положении. И мне везло. Так что с одной стороны, было легко.

— Расскажи, пожалуйста, кого ты предлагал — это тем более интересно, что сегодня мы уже знаем, кто «пошел», кого перевели и издали на русском, а кто так «не совпал».

— Самый большой успех — это был, конечно, Петер Эстерхази. Во-вторых, Кертес. Дело было еще до Нобелевской премии. Но для меня он был личным фаворитом, так сказать. И я точно знал — это выдающаяся литература. Потом пришли неожиданные успехи. Завада, например.

— Правда, по-русски он с некоторым опозданием вышел.

— Да, не всегда везло с русскими издательствами — в отличие от Германии, где издательства работали четко и очень эффективно.

— Бартиш, вот, «пропал».

— Насколько мне известно, перевод был не очень успешный. Именно поэтому я лишь наполовину мог радоваться, когда откуда-то появились государственные деньги, и книги стали публиковаться без вклада со стороны русского издателя. Потому что я сам, как издатель, знал: если я вкладываю либо силы, либо средства в книгу, то я буду стараться.

— Еще проблема была в том, что такие издательства часто делали книгу за деньги, а потом ее не распространяли.

— Точно так — им было просто не интересно. Деньги получили, книжку напечатали — и все, дело закончено. Потом ко мне в издательство пришел Краснахоркаи, потом — Драгоман, он ведь тоже, кажется, переведен. Потом — Шпиро, например. «Неволя». По-моему, смешнее всего, что эту книгу, кажется, купила та же женщина — Варя, она сейчас, кажется, в «АСТ». Главное, они ее купили, был настоящий договор. Сейчас, насколько я слышал, они публикуют «Дьяволину» того же Шпиро. В общем, все эти авторы и их книги для нас были серьезным успехом, и я думаю, они важные. Большая их часть появилась.

Еще надо говорить о Кристине Тот — ее бы надо.

— Это да — жалко, что книги пока нет. Я все время, как делаю подборки в журналах, все время ее вставляю — у моей коллеги, Виктории Попиней, уже чуть ли не две книги ее прозы переведено, но мы только в отрывках ее публиковали. Дарья Анисимова переводит ее стихи — отлично, по-моему. Так что пытаемся ее присутствие как-то обозначить. И Драгомана, надеюсь, тоже все-таки издадут — его переводил Юрий Гусев и печатали фрагмент «Белого короля» в «Иностранке».

— В общем, отличное было время, хотя, как я уже сказал, все произошло не сразу — не так, как с немцами, французами или поляками. Но венцом всему был такой случай: я общался с Мариной Разбежкиной, режиссером документального кино, я ей подарил «Исправленное издание», и она потом мне позвонила в самый неожиданный момент и стала горячо рассказывать, насколько это важная книга.

— Ладно, это была «прекрасная, счастливая эпоха», а сейчас что?

— Сейчас все совсем иначе. Я хоть и сменил несколько вид деятельности, но все-таки вижу, что происходит. Слышу, что у вас, переводчиков есть работа — у тебя есть работа, у Славы [Вячеслава Середы] есть работа. Хоть я и ненавижу ярмарки — профессионально я не уверен, что они так уж полезны для маленькой страны, особенно с учетом того, сколько они стоят, но все-таки вижу, что есть какой-то поток. Вот книгу Иштвана Ороса купили корректно, книгу Завады тоже нормально купило издательство. То, что с тобой работают и «Лимбахи», и «НЛО». Для нас было бы здорово, если бы мы тогда могли продолжить сотрудничество с «НЛО», но оборвалось как-то не очень удачно.

— Знаю, зато сейчас снова возобновилось — вот, вышла «Новая венгерская драматургия» в этом году.

— То есть некий поток, и это важно. С другой стороны, я вижу, что изменилась ситуация политическая — раньше мы могли убеждать политиков, мол, с точки зрения имиджа страны, культурного сотрудничества это важно — сейчас, по-моему, формируется другая ситуация. Сейчас имидж страны создают лидеры, «вожди»: один — своей агрессивностью, другой — своими твиттами, третий — своими фотографиями с голым торсом. То есть, они этим занимаются, для них культура — дело десятое. А с другой стороны, надеюсь, что мы не выйдем из фазы стабилизации, и если есть относительно стабильная экономическая ситуация, есть какое-то условное спокойствие, тогда всегда будут люди, которые будут чувствовать то же, что и я, которые вдруг захотят издавать Надаша на русском или сделать сборник венгерской поэзии — без всякой дотации.

— Мне тоже кажется важным, чтобы процесс этот был естественным.

— Абсолютно. Это было бы органичным. Но дотации — это и хорошо, вам же, переводчикам, тоже надо на что-то жить. До сих пор не говорили о том — и это не вопрос вежливости — без вас, переводчиков, это было бы невозможно. Все начинается с того момента, когда вы, прочитав книгу, захотите ее перевести.

— И убеждаем издателей.

— Такая долгая борьба. И все равно, что бы там в политических сферах ни происходило, при относительном спокойствии всегда будут люди — молодые и старые, богатые или не богатые, которые будут эти книги читать.

Когда я начал работать в издательстве, мне все говорили (да я и сам так полагал), что современную литературу продавать невозможно. Но потом я стал думать — ничего, сейчас немножко тяжело, может быть, будет тяжелее, но, если капитализм будет развиваться, появятся богатые люди, и у какого-нибудь богатого человека вдруг появится сынок, которому кроме литературы уже ничего не будет интересно, и вдруг он будет как Мартен дю Гар, который написал роман «Семья Тибо». Он, по-моему, получил деньги от отца и вместе с Галлимаром — тот, кажется, был инженером — один написал длинный роман — как ему хотелось, а другой издал. Деньги у них были.

— Ты же следишь, что происходит в венгерской литературе сейчас — кого, как тебе кажется, важно было бы перевести на русский, с учетом и предыдущего опыта, ты ведь уже знаешь, что «пошло», что «не пошло» у русского читателя.

— Думаю, в поэзии — Яноша Тереи, это выдающееся явление. Особенно люблю его роман «Павел» — это просто шедевр. И другие его романы в стихах. Очень высокого качества тексты.

Андреа Томпа — тоже, но только после того, как выйдет Кристина Тот [улыбается] Первый роман ее я читал как редактор и отослал обратно, она обиделась. Третий ее роман «Омерта» — это, конечно, не новаторство уровня Бартиша в свое время или Драгомана — в том, что касается Трансильвании особенно. Но все-таки это хороший роман. Кроме них... Бенедек Тот, особенно его первый роман — «Ничья» [или «Ноздря в ноздрю», но так по-русски уже назвали в переводе роман Дика Фрэнсиса Dead Heat]. Силард Борбей — по-моему, у него поэзия высшего класса.

— Как раз Дарья Ващенко перевела его пьесу «Уже запел петух» — если получится сделать второй том венгерской драмы, обязательно ее туда включим.

— И хотя бы одну книжку Шандора Тара. Он же тоже «наш», магветевский.

— Он очень важный. Мы его немножко публиковали — была подборка в переводе Юрия Гусева в «Иностранной Литературе» и в «Звезде» в переводе Дарьи Никифоровой. И я знаю всю эту трагическую историю — мы беседовали с Керестури, который очень много сделал для сохранения его наследия и создал чудесный спектакль по циклу рассказов Тара как драматург. У Тара такая прозрачная проза.

— Потом есть молодой парень — Ноэ Тибор Кишш. Первый роман его называется «Инкогнито», а второй — «Тебе надо поспать». А Бодор, кстати, есть на русском?

— Есть, но у него не очень веселая судьба. Его самый известный роман «Зона Синистра» вышел как раз так, как мы «не любим» — перевел-то его Юрий Гусев, но книга вышла в очень неудачном оформлении, издательство вообще никак ее распространением не занималось, и она затерялась. Потом была история с не самой удачной его поездкой в Россию, после которой он написал большую статью «Венгерский писатель в России зимой» — мягко говоря, не очень комплиментарную. Потом удалось уговорить его дать несколько рассказов в сборник «Венгрия за границами Венгрии», их перевела Елизавета Сочивко — очень недурно. Тут Адам Бодор остался доволен — книга полиграфически была сделана уже на другом уровне, но, конечно, его бы надо издать побольше, соглашусь с тобой. Правда, издательство тоже активным распространением не занималось, но тут Венгерский центр активно помог, и заинтересовались, скажем, в Закарпатье, откуда родом некоторые авторы и где есть русскоговорящие венгры.

— Все равно важно, что книга есть на русском — пройдет время, придет какой-нибудь молодой историк литературы ее найдет. Ведь в мире есть столько книг!

А Бодор — великан. И Шпиро тоже.

— Хороший список ты назвал. Мне еще Жолт Ланг понравился из ваших.

— Мне его все рекомендовали — и Андраш Ференц Ковач, и Парти Надь, и Эстерхази, но у меня как-то не пошел.

Кстати, ты «Оргию» Габора Золтана читала? Сильная книга, но мне не понравилась — душевно какая-то нехорошая.

Ну, хватит про книги уже, пора и поесть.

Фотография на обложке: Valuska Gábor