Не время умирать: литературные антологии в 2021 году

• Время вышло. Современная русская антиутопия. — М.: Альпина нон-фикшн, 2022. — 280 с.
• Время обнимать и уклоняться от объятий. — Екатеринбург: Кабинетный ученый, 2021. — 144 с.

Конец всякого года богат на коллективные сборники рассказов, но конец 2021 года — в особенности. Увы, от следующего громоздкого пассажа никуда не деться, иначе тезис не докажешь, — так что я перечислю названия пришедших на ум изданий: у «Есть смысл» вышла антология текстов о семье «Одной цепью»; написаны рассказы о питейной магистрали Петербурга для книги «Улица Некрасова», опубликованной в «Городце»; в «Редакции Елены Шубиной» сделали коллективную книгу историй о Сибири и о том, что «счастье не за горами»; в Bookmate Originals еженедельно пополняется сборник «Футуриада» памяти Станислава Лема; «Альпина. Проза» выпустила сборник антиутопий «Время вышло» за авторством писателей, размышляющих о том, куда катится мир, а в Екатеринбурге «Кабинетный ученый» издал антологию короткой прозы «Время обнимать и уклоняться от объятий» по следам Уральской биеннале современного искусства. Уверена, список можно продолжить, выборка субъективна и неокончательна. Кроме того, конец года — время подведения итогов литературных конкурсов (в которых обычно участвуют авторы рассказов) и публикации работ их победителей под одной обложкой. Такое время, время сборников.

Обычно в тематические сборники авторов приглашают. Приглашают как известных, так и не очень — при этом известные выступают этаким локомотивом, и предполагается, что на имена порядка Татьяны Толстой и Дмитрия Быкова читатель и придет. А зачастую его ждет разочарование: тексты литературных «звезд» оказываются републикацией, вместо обещанного художественного текста может появиться заметка фейсбучного формата или текст песни.

Идея создания антологии «на тему» опирается на два столпа. Во-первых, подобная книга якобы позволяет читателю ознакомиться с длинным-длинным списком современных авторов (которых читатель, как полагается, совсем не знает, поэтому ему надо предложить не одного, не двух, а побольше писателей — лучше тридцать, например). Во-вторых, читатель антологии якобы должен посмотреть на проблему, вынесенную в название книги, с разных точек зрения и тем самым получить стереоскопическую картинку. Ну, это в идеале — на деле же эти сборники, за редким исключением, дочитать практически невозможно.

Условные тридцать авторов из оглавления, будь каждый из них хоть трижды золотце и умница, к середине книги совершенно теряют индивидуальность. Тексты спутываются в сплошной сюжетно-метафорический колтун. Рассказы обычно весьма конвенциональные, экспериментов тут не жди (не считать же фейсбучную заметку за эксперимент). А если еще задуматься о том, что вопрос выбора автора для сборника часто становится вопросом конъюнктурным, когда брат зовет брата, а сват — свата... И вообще, вы когда-нибудь пытались взглянуть на ту или иную проблему с тридцати (условно!) разных точек зрения? Да десяти будет с лихвой, даже если мы говорим о любимом городе, или о любви, или о матери, или о детях.

Слышала, как писатели зовут коллективные сборники «братскими могилами». Как «черный копатель» со стажем, заявлю: неспроста.

В 2021 году число авторов в антологиях стало стремительно сокращаться. Кажется, негласным золотым стандартом стало число тринадцать — как в сборниках «Время вышло» и «Время обнимать и уклоняться от объятий».

Укорачивание оглавления — это только начало; многообещающей перспективой мне видится сближение ряда сборников с форматом зина, который собирает тексты через опен-колл. Так в книгу попадают не только приглашенные «локомотивы», но и вообще никому (даже издателям) не известные авторы, часто дебютанты, не набившие руку на формате рассказа и готовые использовать новые приемы.

 

Антология «Время обнимать и уклоняться от объятий» последовала за одноименной экспозицией Уральской биеннале современного искусства. В основу сборника легла не только вынесенная в заглавие тема, но и желание составителей Жени Ивановой и Дмитрия Безуглова «сблизить среды, казалось бы, обреченные на дружбу», — литературу и искусство. Художественные тексты и их производные практически никогда не бывают представлены на современных выставках и существуют обособленно, несмотря на пересечение потенциальных аудиторий, и размежевание двух этих культурных сфер кажется по меньшей мере странным — смею верить, что не только инициаторам сборника и автору этой статьи.

«Вторая важная для меня вещь — какое место сборник (и образующие его тексты) займет среди прочих объектов и событий биеннале. Будут ли они, тексты, восприниматься так же, как объекты, а сам сборник — как отдельная инсталляция (тотальная, закрытая и при этом как бы оторванная ото всех остальных)? Или они будут, наоборот, альтернативой сложным кураторским текстам, своего рода медиацией, предлагающей иное раскрытие темы, альтернативный взгляд на объекты, перформансы и все его окружающее?» — пишет ридер «Времени обнимать» Ульяна Маханова.

Анонс опен-колла «Времени обнимать» одновременно стал манифестом — и был полон весьма обтекаемых формулировок вроде «мы ищем тексты, вписанные в мир: утопические, фантастические, прозаические, пенящиеся пластиком, идущие горлом». Авторы, однако, прекрасно поняли, что от них требуется, и прислали двести сорок заявок, из которых было выбрано восемь. Еще пять текстов появились в книге «по приглашению»: это тексты Евгении Некрасовой, Дениса Осокина, Полины Барсковой, Аллы Горбуновой и Саши Мороз. Это уже и не зин, и не традиционный коллективный сборник — гибридная форма.

Хотя список возможных поворотов темы — «время обнимать и уклоняться от объятий» — так или иначе затрагивал пандемию коронавируса и меняющиеся условия бытования горожанина, тексты, которые сформировали антологию, оказались о другом. Главным образом — о человеческой близости, которой, с одной стороны, не могут помешать никакие границы, тем более государственные, но, с другой стороны, на пути которой всегда могут встретиться неожиданные препятствия: близости можно не дождаться с партнером или старым другом, потому что понимание между людьми способно исчезнуть совершенно неожиданно.

Первый текст, Полины Барсковой, повествует о смерти близкого человека — самом скорбном аналоге разомкнутых объятий — и о том, что после него осталось материального и что нужно сохранить. Второй текст, Тины Гарник, напротив, о сложном рождении и борьбе за жизнь. Третий, Владимира Седых, посвящен семейным фотографиям доцифровой эпохи — «объятиям» сквозь толщу времени. Четвертый рассказ, Евгении Некрасовой, переводит тему семьи и рождения детей из автофикшена в фикшен и из реалистичности — в фантастичность: здесь женщина, Дочь человека, рождает дитя от Медведя. Пятый, Светланы Гофман, продолжает тему не-детей, только вместо фауны тут — флора.

Шестой пункт — концептуальный текст Саши Мороз, который начинается с вопроса «Когда вы писали роман, был ли у вас план?» и деконструирует понятие планирования, указывая, что пустота — это еще и «безграничность, необъятность, отсутствие пределов» — и отсутствие объятий.

Возможно, освоившись, мы используем всего одну фразу, взятую из случайной базы данных. Например, такую:

«Меня поразило поле еще не сжатого хлеба. Цвет неба. Там поразительный задний план. Вы видели, что вдали купаются обнаженные люди?»

Все равно никто ничего не запомнит. Мы не для того здесь с вами оказались.

Седьмой текст во «Времени обнимать» — это отрывок из автофикшен-романа Анны Меликовой о любви и скором расставании. Автор опирается на работы антрополога Клода Леви-Стросса и Жака Деррида, и тело человека тут предстает как пища. Восьмой рассказ написал Денис Осокин, здесь вновь появляется тема разомкнутых объятий и расставания: речь идет о том состоянии, когда в отношениях между возлюбленными «все уже понятно», а параллельно разворачивается сюжет о герое карело-финского эпоса, храбром Лемминкяйнене.

После текстов о потере близости находим девятый — текст Аллы Горбуновой о неожиданной привязанности друг к другу двух почти что незнакомцев: четырехлетнего Игната и рабочего из Таджикистана Рустама, разделенных, помимо прочего, разницей в возрасте и классовым и языковым барьерами. В десятом тексте Саша П. пишет о взаимопомощи, которая может прорваться даже сквозь ощущение враждебности того, что окружает человека в чужой стране.

Одиннадцатый текст, Вики Кравцовой, выходит за рамки публикации в сборнике и оказывается частью социального контекста: у него есть предисловие под названием «циркеннале» — хэштегом с этим словом современные художники сопровождали высказывания против того, чтобы мероприятия биеннале проводились в цирке. В рассказе Кравцовой впервые за весь сборник появляется коронавирус — и продолжается тема размежевания людей государственными границами. Этот текст становится кульминационным: он аккумулирует сквозные темы и задает стандарт нового понимания близости, выходящего за рамки конвенциональных практик, — напоминая, что вопросы подобной близости могут разбивать человеческие союзы.

Аня мечтала о других формах сосуществования. Она хотела, чтобы ее дети росли в коммуне, чтобы у них всегда была возможность выбирать разных людей для общения из множества детей и взрослых, разделяющих заботу друг о друге. Тогда усваиваемые ребенком истории о том, что есть наш мир, не будут исходить только от двух людей. Тогда не будет возможным физическое и эмоциональное насилие, и дети не приобретут, как когда-то сама Аня, расстройства личности и пищевого поведения.

В двенадцатом тексте Евгения Блинова карантин появляется в заглавии, как бы «рождая» первый «чистый» текст о пандемии в сборнике — и продолжая собирать своего рода «коллекцию» стран в антологии: к Таджикистану, Турции и Германии (Горбунова, Саша П., Кравцова) добавилась Япония. Завершающим сборник «Время обнимать» становится текст Аксиньи Красиковой, в котором термин, обычно применяемый к государствам, оказывается обернут к человеку.

— Ты меня колонизируешь, — в моем тоне обида, я стою перед зеркалом. Ты разрушаешь меня наблюдением. Взгляд вторгается и присваивает, even a loving one.

У короткой прозы из «Времени обнимать» есть общие лейтмотивы, а не только тема, есть и метасюжет. В него встраиваются даже предисловия от составителей и ридеров: цитаты ридеров о сложности выбора текстов пересекаются с проблематикой рассказа Полины Барсковой о выборе вещей, которые должны остаться после смерти человека. Во «Времени обнимать» почти невозможно потеряться: его основная линия ведет читателя от смерти — к рождению, от рождения — в жизнь, от потери чужого тела — к потере собственного тела и растворении себя в окружающем мире, к потере координат. Объятия то смыкаются, то размыкаются.

В опен-колле организаторы указывали: «Это <то есть эти тексты> можно назвать зыбким термином theory fiction, но лучше не называть никак» — если не вдаваться в споры, то большую часть прозы сборника действительно можно подвести под это понятие. Она полна выдержек из текстов философов и социологов, а авторы прописывают реальные первоисточники фикциональных сюжетов. «Время обнимать» встраивается и в литературный ряд: только начав читать, вспоминаешь о «Памяти памяти» Марии Степановой, затем о «Сердце» Малин Кивеля, после чего один из авторов (Владимир Седых) сам вспоминает о Зебальде — и так далее, и так далее.

 

Сборник антиутопических рассказов «Время вышло» начинается со списка отсылок — он попал уже в предисловие издателя Павла Подкосова. «Жанровые границы антиутопии достаточно широки, к ней в разное время относили некоторые произведения Дюрренматта и Чапека, Набокова и Булгакова, Платонова и Стругацких, Воннегута и Ивлина Во. Сам термин был зафиксирован в словарях незадолго до Первой мировой войны. Первая половина ХХ века — это время великих романов „О дивный новый мир“ Олдоса Хаксли, „Мы“ Евгения Замятина, „1984“ Джорджа Оруэлла, „452 градус по Фаренгейту“ Рэя Брэдбери, „Процесс“ Франца Кафки», — перечисляет Подкосов очевидные референсы. А затем подчеркивает обособленность, несвязанность текстов друг с другом: «...Это тринадцать отдельных миров, альтернативных реальностей, не похожих одна на другую: фантастические, условные, реалистичные, гротескные».

На самом деле между тринадцатью текстами сборника образуются рифмы. Тут есть рассказы, предсказывающие гибель всему миру по глобальным причинам: из-за эпидемии новых болезней (Сергей Шаргунов «Двадцать два»), экологических катастроф (Дмитрий Захаров «Сучий потрох»), а подпольные рынки цифрового бессмертия уводят человека из реальности в виртуальность (Александр Иличевский «Сосны у Медвежьей реки»). Есть рассказы, свидетельствующие о печальном конце человечества, к которому привели причины политические, — этим сборник и завершается в «Министерстве благополучия» Алисы Ганиевой и «Яхте из чистого золота» Дениса Драгунского. В середине антологии объединились максимально абсурдистские тексты: «Планета жирных котов» Александра Пелевина и «Кадрили» Алексея Сальникова.

Вдруг он понял то, что смутно подозревал раньше. Новая Честная Власть на самом деле никакая не новая, это просто второе или третье поколение бывшей власти и в переносном смысле, и даже в прямом: дети и внуки всех этих «вице» и «замов», реальных правителей страны. А виселицы, лагеря и изгнания, ссылки в скромную трудовую жизнь — всего лишь расчистка рынка. (Из рассказа Дениса Драгунского)

При этом рифмы не позволяют говорить ни о цельном внутреннем сюжете сборника, ни о лейтмотивах, ни о сквозной символике. Каждый из этих текстов обособлен — даже на встраивание в литературный контекст претендует, пожалуй, всего один рассказ — «Край, где сбываются мечты» Германа Садулаева, оммаж «Библиотекарю» Елизарова. С Оруэллом, Замятиным, Хаксли в лучшем случае можно соотнести весь сборник «Время вышло». Прямых параллелей и перекличек нет — нет их и в случае с современным русскоязычным контекстом. Антология как будто забывает, что за один 2021 год вышло как минимум три сильных антиутопии: «Павел Чжан и прочие речные твари» Веры Богдановой, «Смерти.net» Татьяны Замировской и «Покров-17» одного из авторов сборника Александра Пелевина — и это не говоря уже о том, что выходило в прошлом году, позапрошлом и ранее.

Особое место в книге занимает фигура умолчания. В антиутопии пугает по большому счету не то, что сказано, а то, что недосказано. Что именно произошло с планетой, из-за чего она оказалась в ужасающем состоянии? Что случилось с мировой экономикой, когда люди узнали о разумных деньгах, как у Андрея Рубанова? Зачем людям понадобилось описывать в уставе то, что регулирует вещи и явления (выдержка из устава представлена у Ксении Букши)? Почему все вынуждены поклоняться животным — как в рассказе «Смена» Эдуарда Веркина, в котором главный герой совмещает две работы у на дух не переносящих друг друга зверей и вынужден играть им классическую музыку и декламировать стихи?

— Добрый день, Флоэма, — сказал Арсений. — Я пройду к инструменту.

Флоэма не показалась, Арсений направился к роялю. Он делал шаг и замирал, дожидаясь, пока Флоэма привыкнет к нему, делал следующий шаг, и еще.

По всей Обители были расставлены многочисленные трехуровневые плетеные лежанки и пуфы, чтобы Флоэма могла найти место для отдыха в шаговой доступности.

После прочтения этих текстов вопросы возникают не к написанному, а к тому, что осталось за его пределами. Переход от рассказа к рассказу сопровождается выстраиванием все новых картин мира — и еще, и еще. «Время вышло» создает тринадцать отдельных маленьких вселенных, каждая из которых работает по особым правилам. И стоит читателю привыкнуть к одной, как тут же возникают вторая и третья, и получить ответ на вопрос о том, как выглядят настоящее и будущее, становится все сложнее. Эти значимые отсутствия, эти фигуры умолчания, казалось, могли бы соединить все тринадцать текстов — но из-за того, что каждый раз значимая пустота оказывается другой, тексты продолжают оставаться принципиально самостоятельными и даже перебивающими друг друга.

Объединить эти тринадцать текстов может тональность, заданная в предисловии, наследующая памяти жанра, и тональность эта пессимистическая: «Это не только современный литературный процесс в миниатюре, но и окружающий нас мир во всём своём многообразии. И будущее этого мира, в котором что-то пошло не так», — пишет Павел Подкосов. Поэтому ни один из текстов не обещает ничего хорошего, говорит не просто о том, что время прошло, а о том, что оно вышло.

Если «Время обнимать» становится сборником, принципиально открытым к экспериментам и даже к критике институции, его издавшей, то «Время вышло» находится на противоположном полюсе: это антология для консервативного читателя. В современном литпроцессе, согласно представлениям составителей «Времени вышло», присутствуют только авторы 35+, а женщин всего две. Это позиция, безусловно, имеющая право на существование, — не зря же один из авторов сборника, Денис Драгунский, предлагает начать о литературном поколении 2010-х годов (нынешние тридцатилетние) «задним числом», только в 2030-х, после того, как представители этого поколения выпустят вторые и третьи книги.

Сборник «Время вышло» можно считать олицетворением вертикальности литературного процесса, отдаления его от начинающих авторов и от авторов, работающих на стыке нескольких дисциплин, а еще — от читателя. За горизонтальность — и близость к читателю, к личному опыту — в оппозиции двух «времен» отвечает «Время обнимать». Случайное сопоставление этих двух совершенно разных книг не намекает на то, что нужно выбрать тот или иной лагерь, влюбиться в один сборник и возненавидеть другой — нет. Сама возможность этого сопоставления свидетельствует о том, что российских литературный процесс развивается, он становится все более неоднороден и негомогенен, он сближается с другими сферами культуры, протягивает руку соратникам из прошлых веков и допускает в себя новых участников, сохраняя старый костяк. А истина — и суть того самого времени, вынесенного в заглавие что у тех, что у других, — как всегда, окажется где-то посредине. Не в прошлом и не в будущем, а в настоящем.