Люди (без) власти

• Страсти по Конституции: антология. — М.: Bookmate Originals, 2020.

Прочитать книгу бесплатно можно в приложении «Букмейт».

Антология «Страсти по Конституции» состоит из стихов и прозы, написанных студентами и преподавателями школы «Современные литературные практики». Создавая эти тексты, авторы хотели ответить на вопросы: как найти язык для описания реальности, как создать актуальный текст и как изменить рынок российской литературы? Оказалось, что вдохновение можно найти в Конституции и поправкам к ней, несмотря на то, что написаны они чудовищным юридическим языком. Поэтому авторы стараются очеловечить бюрократические формулировки через истории реальных людей.

Прозаическое и поэтическое в сборнике повествует в первую очередь о взаимоотношениях людей: о том, как они сосуществуют друг с другом в мире, где настоящая жизнь и закон не встречаются в одной плоскости. Темы текстов соотносятся с правами и обязанностями граждан, закрепленными в главных законах страны: возможностью выбирать президента и место жительства, необходимостью защищать Отечество и другими. Формулировки этих законов скорее всего знакомы персонажам, но почти все они так и не поняли, почему нормы, закрепленные на государственном уровне, не действуют на практике.

Некоторые герои изначально выросли в неблагоприятной среде и не подозревают, что им придется бороться за собственную свободу, например, подросток Марина в рассказе «Дверь» или девушка Рита в одноименной истории. Часть сюжетов подана как взгляд маленького человека на происходящее вокруг. На то, что непонятно и неподвластно его восприятию. Так, например, ощущает себя девочка Дурия, разглядывающая рисунок на старых обоях. Границы изображения, очертания растений, шероховатости и неровности стен — единственные детали, которые наказанный ребенок может рассмотреть, пока стоит в углу комнаты. В московской школе смеются над необычным именем, мать принимает отказ за отказом, пытаясь найти съемную квартиру. Все дело в их национальной принадлежности, о которой по-прежнему задают вопросы. Но до чего никому нет дела, так это до российского гражданства семьи, их права не указывать национальность.  Другие персонажи растеряны, потому что подчиняются закону, который не соотносится с происходящим вокруг, и поэтому отчаянно хотят достучаться друг до друга.

Когда я читаю Конституцию Российской Федерации я не слышу ничего, кроме железного лязга. Что там написано? И кто эти люди, которые народ? И что такое власть и свобода? Мы используем слово «народ», чтобы описать объем человеческих существ, подчиненных государственной власти.

(«Бумажные самолетики», Оксана Васякина)

Каждый выдуманный герой мог быть нашим знакомым, коллегой по работе или соседкой по лестничной площадке. Детали, описывающие быт персонажей — интерьер, мебель, посуду, — до жути знакомые и родные. Как будто авторы подсмотрели ситуации из нашей обычной жизни, а потом создали мир, в котором герои не ощущают себя в безопасности. Бытовые подробности кажутся реальными, но мы почему-то не верим, что несправедливость, описанная в рассказах, может случиться и с нами.

Вот на кухне включили телевизор. Начинается футбол. Бубнит комментатор, шумят трибуны. Значит уже восемь. Часы, конечно, тикают, но времени не выдают. Шумит чайник. Шаркающие шаги в коридоре: приближаются, потом удаляются по амплитуде. Это тетя Адина и ее гобеленовые тапочки — идут на кухню.

(«Дурия», Диана Янборисова)

Не только эти подробности, но и простота речи, ее отрывистость, короткие диалоги приближают художественный текст к реальной жизни. Иногда сюжет развивается плавно и постепенно подводит читателя к несправедливости, случившейся с персонажами, а порой уже в самом начале сталкивает со смертью, заточением в квартире или другим травматическим событием. Но большую эмоциональную тяжесть и чувство растерянности вызывают не человеческие трагедии, а витиеватые фразы из Конституции и ее поправок. Бюрократический язык противоречит жизни, а потому вставки из закона посреди текста или в финале историй ощущаются чужеродными и мешают осмыслению и принятию описываемого несчастья.

Метафоры вырывают из безликого и серого и наполняют цветом государство, близких людей, предметы и события, происходящие вокруг. Благодаря метафорическим сравнениям чувственность и эмоциональность текста вступают в противоречие с непонятным юридическим языком, а между ними образуется пропасть, существовать в которой приходится реальным людям.

Мы как будто существуем в разорванном мире — по одну его сторону тяжелое дыхание Конституции, по другую — люди, очень много людей и жизненных миров, которых документ и политика округлили до народа, анонимного многосоставного тела. Иногда в миры народа залетают камни в виде словосочетаний «человеческие останки» или «близкое лицо». Но бумажные самолетики с записочками от людей, летящие в ответ, сгорают в атмосфере.

(«Бумажные самолетики», Оксана Васякина)

Мы не знаем, как сложится жизнь героев. Авторы разрешают подсмотреть только несколько дней из жизни, максимум — несколько лет, но даже они проносятся мимо слишком стремительно. Счастливая концовка любой истории в сборнике выглядела бы наигранной и издевательской: «Страсти по Конституции» совсем не о радостном финале. Пожалуй, самой ясной и здравой идеей остается мысль о том, что мы не сможем изменить систему в одночасье: по уровню абсурда такие наполеоновские планы напомнили бы тексты Сорокина.

То есть страх не может превращаться в способ жизни. Вы можете стоять и смотреть в глаза этой системе и быть в ней и вне ее. У нее нет власти над тем, что вы думаете и чувствуете. У нее нет власти над тем, что вы скажете. И если вы не можете ни разрушить систему, ни выйти из нее, оставьте ее внешним объектом, не пускайте внутрь.

(«Письма в армию», Нино Самсонадзе)

«Конституция», «государство», «права и обязанности граждан» ассоциируются с юридическим сложным языком и масштабными изменениями в общественной жизни. Тем временем истории отдельных людей теряются на фоне политических событий, активно обсуждаемых в средствах массовой информации. В антологии все это уходит на второй план: важной становится пропасть между законом и реальностью, преодолеть которую придется людям, чьих голосов уже давно не слышно за громыханием государственной машины.