Закрытый клуб: регистрация или вход с паролем | выключить рекламу
 
 
Семь рассказов вместо учебника по литературному мастерству

Текст: Денис Банников, Анна Линская

Мы запускаем серию партнерских публикаций с писательскими курсами Creative Writing School, мастера CWS будут рассказывать о — ни за что не догадаетесь — креативном письме. В первом выпуске преподаватели курса основ литмастерства Денис Банников и Анна Линская говорят о любимых рассказах, ведь рассказ — жанр более гибкий, чем роман или повесть. На короткой форме писатель оттачивает свое мастерство, в ней больше пространства для эксперимента. Наглядный пример — тексты этой подборки, на что обратить внимание в каждом — читайте ниже. 

 
  • Трумен Капоте «Мириам»

«Я ростом с дробовик, и громкость у нас примерно одинаковая», — говорил о себе Трумен Капоте. В жизни, как и полагается представителю новой журналистики, он имел мнение по каждому поводу и за словом в карман не лез. Другое дело — творчество. И в этом смысле «Мириам» — не залп из дробовика, а шепот, к которому нужно прислушиваться, чтобы разобрать слова. 

Завязка простая: шестидесятиоднолетняя вдова Г. Т. Миллер зимним вечером решает сходить в кинотеатр, где встречает девочку по имени Мириам, от общества которой потом не может избавиться...

Кто-то скажет, что в «Мириам» автор только ищет себя. В конце концов, рассказ был опубликован в 1945-м году, когда Капоте было всего девятнадцать лет. Но верно скорее обратное — именно в «Мириам» Капоте наконец себя нашел, нащупал интонацию: безжалостная меланхолия в голосе, внимание к деталям и ставка на подтекст. Не давая однозначных ответов, автор тем не менее предлагает вполне конкретную трактовку происходящего. История эта не столько об одиночестве, сколько об утрате и обретении себя, и потому перед нами не появление мистического, а проявление истинного. 

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как стилистика объединяет реальное и мистическое, создавая новое художественное пространство и уводя самое важное в подтекст.

 
  • Джойс Кэрол Оутс «Куда ты идешь, где ты была?»

Хотя российским читателям Джойс Кэрол Оутс известна меньше, на Западе ее по праву считают современным классиком: более пятидесяти романов, статьи и эссе, Национальная книжная премия и две номинации на Пулитцеровскую. Тем примечательнее, что, пожалуй, самый известный текст Оутс — ее ранний рассказ «Куда ты идешь, где ты была?», опубликованный в 1966-м году. 

Пятнадцатилетняя Конни — такая красотка, что ей завидует даже собственная мать. Конни тусуется с подружками, водится с мальчиками постарше и слушает рок-музыку. Во время одной из прогулок мимо проезжает выкрашенный под золото автомобиль и лохматый мужчина по имени Арнольд Друг как бы в шутку заявляет: «Я тебя поймаю, детка». Незнакомец уезжает, а позже — на выходных, когда вся семья отправляется на барбекю, — настигает Конни одну дома и требует поехать с ним.

Тексты Оутс редко рождаются на ровном месте, поэтому, стоит разобрать конструкцию на винтики и детали, становится понятно, как именно устроен их механизм. Прототипом Арнольда Друга стал Чарльз Шмидт — серийный убийца по прозвищу «дудочник из Тусона», который, подобно крысолову из легенды, заговаривал зубы так, что девушки добровольно шли к нему в руки. Очевидны параллели и с мифом о похищении Персефоны, и с живописным сюжетом «Смерть и дева» — именно так поначалу назывался рассказ. И это только каркас — что говорить о деталях. К примеру, номер автомобиля отсылает к книгам Ветхого Завета и объясняет название текста. Рок-музыка звучит в ключевые моменты, высвечивая легкомыслие Конни и дьявольскую натуру Арнольда. И, конечно, заметны переклички с песней It’s All Over Now, Baby Blue Боба Дилана, которому и посвящен рассказ. 

Сшитое из лоскутов одеяло на поверку оказывается поразительно цельным. А все потому, что каждая отсылка — кирпичик в конструкции художественного замысла, а не пасхалка для самых начитанных. Даже если вы не распознаете ни одного слоя — ничего страшного, но без этих слоев не было бы самого рассказа. 

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как как разные мотивы переплетаются и складываются в самостоятельную историю.

 
  • Рюноскэ Акутагава «Носовой платок»

«У меня нет принципов, у меня есть только нервы», — писал классик японской литературы Рюноскэ Акутагава. Его рассказ «Носовой платок» — одновременно и о принципах, и о нервах. В нем профессор Токийского императорского университета сидит на веранде и читает «Заметки о драматургии» Стриндберга, вспоминая свою жену-американку и размышляя о духовном застое Японии. Его думы прерывает мать одного из студентов. В ходе беседы профессор выясняет, что юноша умер, но поражает его не сама эта новость, а поведение матери. Сухие глаза, голос звучит обыденно, порой она даже улыбается. Профессору становится не по себе от такого хладнокровия, но все проясняется, когда он, уронив веер, наклоняется и видит в руках женщины носовой платок. 

Вы легко догадаетесь, что именно происходит с носовым платком, но все равно — прочитайте текст. Конечно, этот рассказ — не единственный пример использования детали в качестве контрапункта. Но здесь же вещь мало того, что обнаруживает себя под занавес действия, так еще и обнажает суть происходящего. И суть эта — не односложный вывод, а нечто куда более содержательное. 

Появляется зазор между суждениями героя и выводами, к которым подводит автор. Профессор восторгается поведением женщины, соотнося ее стоицизм с учением бусидо. И только текст Стриндберга, который неожиданным образом распахивается на нужной странице и причудливо рифмуется с происходящим, сеет зерно сомнения. Через это совпадение Акутагава подмигивает читателю, посмеивается над дилетантизмом профессора, который усмотрел в клановых традициях родство с христианством и будто бы нашел мост между цивилизациями. Эта же рифма позволяет говорить о соотношении жизни и искусства. Можно ли назвать идеологическую систему, вроде бусидо, противоестественной, а поведение в соответствие с ее установками — перформативным актом? 

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как единственная деталь одновременно меняет восприятие происходящего и образует смысловое ядро повествования.

 
  • Владимир Набоков «Сказка»

Владимир Набоков в представлении не нуждается, а вот один из его ранних текстов — «Сказка» — вполне вероятно. 

В начале рассказа читаем: «Эрвин смело, свободно смотрел на проходивших женщин, — и вдруг закусывал губу; это значило — новая пленница; и тотчас он оставлял ее, и его быстрый взгляд, прыгавший, как компасная стрелка, уже отыскивал следующую».

Так Эрвин ездит на трамвае и засматривается на девушек, пока не встречает таинственную госпожу Отт, которая оказывается самым настоящим чертом. Она предлагает Эрвину сделку: в течение дня ему достаточно захотеть любую девушку, мысленно поставить галочку, и после полуночи незнакомка пополнит его гарем. Взамен госпожа Отт ничего не требует, но ставит условие: итоговое количество девушек в коллекции должно быть нечетным. 

«Сказка» вызывает ассоциации со многими текстами. На ум приходит «Невский проспект» Гоголя, «Незнакомка» Есенина, но ключевая параллель лежит еще ближе. Куда более известен другой рассказ Набокова — «Круг», который предвосхитил главный русскоязычный роман писателя «Дар». Предвосхитил не только сюжетно и тематически — как «Волшебник» «Лолиту», — но и стилистически. «Круг» стал прообразом четвертой главы «Дара», посвященной жизнеописанию Чернышевского. Принцип «змеи, кусающей собственный хвост» применен в обоих текстах. 

Вообще, о символике круга в творчестве Набокова написана не одна статья, да и сам он говорил: «Во всех важнейших ценностях и озарениях есть прекрасная округленность...» Но если в «Круге» закольцованность указывает на метафизику и психологию, то в «Сказке» кольцевая композиция обусловлена каноном. Как ни странно, «Сказка» — это в самом деле сказка, то есть история, сложенная по формуле с известными слагаемыми. Набоков использует необычную фактуру, работает в несвойственном классической сказке антураже, но шаг за шагом следует рецепту: отправная точка, роковая встреча, путешествие и возвращение к истокам, однозначная мораль. Зная фабулу классической сказки легко догадаться, чем закончится путь Эрвина. Но, как и в классической сказке, от этого ничуть не менее интересно. 

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как, фабульные, стилистические и композиционные особенности классической сказки оживляют сюжет о сделке с дьяволом.

 
  • Урсула Ле Гуин «Уходящие из Омеласа»

За свою карьеру Урсула Ле Гуин получила практически все существовавшие награды в области научной фантастики и фэнтези, но так и не получила Нобелевскую премию, хотя в последние годы ее жизни кандидатуры достойнее было не сыскать. К сожалению, посмертно Нобелевскую премию не присуждают, но если бы присуждали, рассказ «Уходящие из Омеласа» наверняка оказался бы в числе текстов, за которые, как говорится, и наградили. 

Это даже и не рассказ, а притча, которую формально относят к «Хайнскому циклу» писательницы, на деле же — история вполне самостоятельная. Правда, истории как таковой нет. Вернее, нет привычного сюжета. В тексте описываются будни Омеласа. Счастливая и беззаботная жизнь горожан неким образом связана с судьбой заточенного в темном подвале ребенка. Все жители города об этом ребенке знают, но поделать ничего не могут — счастью придет конец. Большая часть горожан с таким положением вещей смирилась, хотя и не всем оно по душе. Но порой находятся люди, которые, будучи не в силах закрывать глаза, навсегда уходят из Омеласа. 

Ле Гуин определяет жанр текста как «психомиф», работающий с идеей «козла отпущения». Если вы читали «Братьев Карамазовых», то размышления о «слезинке ребенка» вам знакомы. Какова цена, которую люди готовы заплатить за свое благополучие? Ле Гуин, впрочем, ссылается не на Достоевского, а на Уильяма Джеймса и концепцию «пропащей души». Отсюда и авторский подзаголовок: «вариации на тему из сочинений Уильяма Джеймса». 

Главная же заслуга Ле Гуин вовсе не в том, что она в очередной раз подняла извечно актуальная проблему, а в том, что идею «козла отпущения» из абстракции превратила в полноправное фантастическое допущение. В «Уходящих из Омеласа» создана вполне себе работоспособная модель жизни общества. Потому и вопрос «можно ли так жить?» уже не столь актуален. Ле Гуин на него отвечает — кто-то может так жить, кто-то не может. Куда более насущный вопрос: люди, которые не выдерживают и покидают Омелас, слабы духом или отважны? 

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как философская коллизия ложится в основу фантастического мира.

 
  • Евгений Замятин «Ловец человеков»

«Самое прекрасное в жизни — бред, и самый прекрасный бред — влюбленность. В утреннем, смутном, как влюбленность, тумане — Лондон бредил» — весной 1916 года Замятин едет в командировку в Англию (в роли инженера) и под впечатлением от Лондона пишет английскую трилогию, в том числе и рассказ «Ловец человеков». Замятин — замечательный экспериментатор и теоретик литературного мастерства (советуем почитать сборник его лекций о писательстве) — во время написания «Ловца» пытается соединить предельный бытописательный реализм с символизмом и импрессионистским письмом. Если возьметесь за рассказ, попробуйте проследить, как одно переходит в другое, особенно на примере описания города. Лондон в рассказе — важное действующее лицо, он переживает один день — как одну жизнь. Все герои поставлены с ног на голову и интересно образуют смысловые пары, дублируя друг друга, как и само городское пространство отражается в тумане и воде. 

А еще «Ловец человеков» — отличный пример того, откуда к писателю могут приходить идеи. Текст родился из истории о специальной должности для тех, кто ловит в парках Лондона любовников.

Прочитайте этот рассказ, если хотите увидеть, как городское пространство мифологизируется и становится ключевым действующим лицом в тексте.

 
  • Этгар Керет «Писательское мастерство»

Этгар Керет — израильский писатель и сценарист, что называется, «современный классик», его рассказ «Сирена» даже включен в обязательную школьную программу в Израиле. 

В русскоязычном литературном мире у Керета сложился замечательный тандем с писательницей, преподавателем (и деятелем множества других профессий) Линор Горалик — она занимается переводом его книг. Керет в основном работает с коротким рассказом (тем ценнее переводы Линор Горалик, которая также прекрасно работает в жанре короткой и сверхкороткой прозы), в рассказе «Писательское мастерство» не наберется и десяти тысяч символов с пробелами. Тем не менее на таком «тексте-крошке» Керет умудряется показать глубокий конфликт двух героев, добавить второстепенную линию и четыре замечательных вставных истории. 

В прозе Керета много юмора и абсурда, он очень точен в деталях и прекрасно закручивает сюжет на малом объеме. Его сборник «Внезапно в дверь стучат» — настоящий учебник короткой формы (и ну очень увлекательное чтение).

Прочитайте этот рассказ, если хотите понять, как вставные истории могут развивать сюжет.

 
Текст: Денис Банников Анна Линская
Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Creative Writing School  Владимир Набоков  Евгений Замятин  Трумен Капоте  Этгар Керет  Денис Банников  Анна Линская  Джойс Кэрол Оутс  Рюноскэ Акутагава  Урсула Ле Гуин 
Подборки:
0
1
12974
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
Респаун неприкаянного языкотворца
Дивное дело: с виду документальное исследование, возведенное на фундаменте архивных источников и подкрепленное ссылками, а читается как роман с напряженной драматургией. Восстановление лесковского пути и пристальное всматривание Кучерской в ключевые тексты-шкатулки граничат с художественными интерлюдиями, где Лесков, как и многие его герои, представлен странником на крутой судьбе-дорожке. Названия глав — ориентиры на пройденном маршруте, отметины опыта: «Киевские университеты», «Журналист», «Посторонний», «Мастер», «Проповедник» — и так далее.
Петер Надаш. Путешествие вокруг дикой груши
В сборник малой прозы Петера Надаша «Путешествие вокруг дикой груши» вошли семь произведений, которые автор писал на протяжении пятидесяти лет: начиная с дебютной повести «Библия» и заканчивая ироническим травелогом «Соль жизни». В центре книги — философская повесть-эссе «Собственная смерть» о клинической смерти, пережитой Надашем в 1993 году. Все тексты объединяет стремление к истине, которую, порой, не так-то и просто вынести.
Чужая боль в иллюминаторе: феномен Оливии Лэнг
Лэнг изобретает смешной жанр — забавный, если вспомнить заглавие ее собственного сборника Funny Weather. В основе этого жанра — личная травма героини, которая толкает ее к самопознанию и к исследованию какого-либо феномена. Исследовать лучше всего через сравнение с другими людьми, жившими на земле, поэтому в личную историю вплетаются биографии тех, кто когда-либо интересовал автора, — в основном писателей или художников.
Волшебный шкаф
Любая отдельно взятая история Керета — это погружение в посттравматический мрак, тот самый, свойственный не конкретному поколению, нации или другой общности, а вообще каждому. Одиночество, потери, экзистенциальный кризис, паранойя и сумасшествие — за цирковыми декорациями вымышленного мира стоят банально несчастные люди, а смех и абсурд служат лучшим оружием в борьбе с безвыходностью, враждебностью окружающего мира и утратой ценностных ориентиров.
Этгар Керет: «Мне хочется взять эти противоречия и буквально сунуть под нос читателю»
Чаще всего Этгара Керета называют израильским двойником Сергея Довлатова — он так же верен малой форме и считает иронию панацеей от всех общественных и личных недугов. Недавно в издательстве «Фантом Пресс» вышел сборник рассказов «Внезапно в дверь стучат» в переводе Линор Горалик. В интервью «Прочтению» писатель рассказал о том, как он видит свое место в контексте израильской прозы и как юмор помогает сохранить человеческое достоинство.