Закрытый клуб: регистрация или вход с паролем | выключить рекламу
Чужая боль в иллюминаторе:

Текст: Анастасия Сопикова

 

Я начинаю писать этот текст в состоянии полного раздрая. Кругом хаос, и хаос внутри — и несмотря на поздний сентябрь, все дела лета как будто съехали сюда, и застыли. В том числе — текст о том, что такое Оливия Лэнг.

Это точно не может быть отправной точкой разговора о ней. Смотреть на феномен Лэнг из своей депрессии трудновато. Во-первых, потому что сразу чувствуешь себя по ту сторону микроскопа: это ее герои — от Войнаровича до Чивера — мучаются одиночеством, страдают и маются от своей неполноценности. Это Оливия Лэнг смотрит на них и препарирует с внимательностью хирурга. Точно не наоборот.

А во-вторых, говорить о ней тяжело, потому что ей — собранной, осознанной, продуктивной и все такое — как будто внутренне не соответствуешь. Оливия Лэнг — отличница современной английской литературы, ее эталон во всем. «Идеален его дом, идеальны его носки, идеальна его пуговичная фабрика», — как говорила героиня одного телешоу. Эталонно в ней все, начиная с писательской биографии.

Оливия Лэнг родилась в графстве Бакингемшир в 1977 году. О детстве ее сообщается мало, профайлы перескакивают сразу на Университет Сассекса, из которого она отчислилась в 1997-м. Легенда гласит, что причина — участие в протестах против строительства железной дороги: чуть ли не все лето Лэнг провела на дереве. «The road was cancelled, the trees were saved. I went back to Dorset the summer before last and took the old path through the council estate and out into the field. There it was, like a dark reef: the site of my wild summer, still growing upwards into the unchecked air» 1. Будем честны, все это напоминает классический подростковый выкидон в стиле Франсуазы Саган. А еще роднит Лэнг с хиппи, а еще — показывает ее интерес ко всему стихийному, природному, который проявится в первой книге «К реке» (2011). Кстати, в 2003 она получила степень по фитотерапии, и занималась этим четыре года, пока не ушла в журналистику.

 

В двадцать лет Оливия Лэнг провела три месяца в одиночестве на ферме, пытаясь разобраться в себе. Этот эпизод вписывается в канон становления европейского писателя даже лучше, чем сидение на дереве. Такой аккуратненький, ограниченный во времени бунт. Однако гораздо интереснее смотреть на этот поступок как на исток будущей тяги Лэнг к бегству в любой непонятной ситуации: ее лирическая героиня, если можно так выразиться, тоже бежит как будто бы на отдаленную ферму, в другой топос, где познает-познает-познает себя.

 
“
Моя кровь словно превращалась в ртуть. Я лежала на кровати, едва не рыдая, внезапно охваченная переживаниями последних месяцев. Я не задумывалась над тем, что бегу от людей, но сейчас я желала одного — броситься наутек в лес, дремучий, заколдованный Andredesleage, где никто меня не знает и не найдет. Почему прошлое так болезненно? Почему оно так затягивает, вместо того чтобы отступить?
 
(«К реке»)

Другие подробности жизни Лэнг тоже не привносят в ее образ ничего особенно оригинального. Работает младшим редактором раздела критики в The Observer, пишет о культуре в The Guardian — ничего обыденнее для писателя и не придумаешь. Живет в пригороде Лондона с мужем-поэтом, в доме, полном книг и статуэточек. Выращивает сад. Носит короткую стрижку и синие джинсы. На шоу и съемках держится скромно, но уверенно. Даже внешность ее типично английская, не к чему придраться: правильные мелкие черты лица, богемные шарфики и пальто, в одежде — смесь демократичного и очень демократичного, нарочитая небрежность.

Вот только ее кумиры, объекты ее интереса совсем не похожи на нее саму — благополучную представительницу британского высшего среднего класса. Ее дом пестрит книгами о Фредди Меркьюри, а тексты она пишет о настоящих гениальных психах (ибо о ком еще?): о Войнаровиче, о безумном аутсайдере Дарджере, о сумасшедшем Энди Уорхоле или его почти-убийце Валери Соланас. Никто из них не Оливия Лэнг. Никто не выращивал садик и не носил скучные синие джинсы.

Исключением в плане сходства стала, пожалуй, только Вирджиния Вульф, героиня «К реке». У российского читателя из-за хронологии переводов сложилось неправильное представление о развитии метода Лэнг: как будто сначала был самый успешный «Одинокий город», вершина творчества, а потом гораздо менее удачная книга «К реке» или исследование феномена писательского алкоголизма «Путешествие к Источнику Эха». 

На самом-то деле все складывалось вполне логично. Свой особый метод Лэнг придумала как раз в «К реке», и развила его до абсолютной вершины в «Одиноком городе». Это первая попытка рационализировать эмоции: одиночество, тоску по утерянной любви, жажду творчества — растворив их в биографии другого человека. «It’s only when I lose myself in someone else that I find myself» — эта строчка из песни Depeche Mode была бы отличным гимном к творчеству Лэнг.

 

Сюжет «К реке» до крайности прост: героиня, которая во многом является проекцией самого автора, путешествует по реке Уз после расставания с молодым человеком. Она много размышляет о судьбе Вирджинии Вулф, которая жила неподалеку и в 1941 году утопилась в Узе. В этой книге сильно стремление Лэнг выстроить параллель между собой и другой пишущей женщиной, уподобить себя ей. Здесь между компонентами текста еще нет того золотого баланса, к которому Лэнг придет всего через пару лет.

Что же это за компоненты? О, Лэнг изобретает смешной жанр — забавный, если вспомнить заглавие ее собственного сборника Funny Weather. В основе этого жанра — личная травма героини, которая толкает ее к самопознанию и к исследованию какого-либо феномена. Исследовать лучше всего через сравнение с другими людьми, жившими на земле, поэтому в личную историю вплетаются биографии тех, кто когда-либо интересовал автора, — в основном писателей или художников.

Однако блуждание в собственной (и чужой) травме легко может сделаться душным — и Лэнг понимает это как никто другой. Если нет сюжета (или если сюжетов слишком много, они осколочные и перетекают один в другой), нужно придумать другой способ двигать нарратив, создавать иллюзию движения. И Лэнг такой способ находит, добавляя в свой уникальный жанровый сплав элементы травелога, путевого дневника. Это могут быть заметки о том, что находится вдоль реки Уз — часть, которая, к сожалению, перевесила все остальное в «К реке» и почти убила ее композицию. Это может быть изучение холодного неуютного Нью-Йорка, его пустых библиотек, его метро, кофеен и улочек. Это может быть длинное-длинное американское путешествие по местам Хемингуэя или Фицджеральда в «Эхе». Но эта линия организует нарратив, не дает ему превратиться в бесконечное умствование, запутаться в коридорах авторского сознания, придает законченность. А еще травелог — своего рода мнемотехника «чертоги памяти», в которой информация рассовывается по разным комнатам, местам, ситуациям, как по кармашкам. Так уж устроен наш мозг, и Лэнг виртуозно использует эту его маленькую особенность.

 
“
Меня тянуло к Узу как магнитом, я возвращалась сюда летними ночами и короткими зимними днями, чтобы в очередной раз пройтись знакомым маршрутом, в очередной раз искупаться, пока мои привычки не обрели статус ритуалов. Я наведывалась в этот уголок Суссекса без всякого дела, без намерения задерживаться надолго, но теперь мне кажется, что река меня околдовала, поймала на лету, похитила мое сердце. И когда моя жизнь пошла наперекосяк, я стала искать утешение именно на берегах Уза.
 
(«К реке»)

Следующая книга, «Путешествие к Источнику Эха», написанная в 2013 году, охватывает самый большой кусок географии. Это, пожалуй, самая поэтичная и, как ни странно, самая светлая книга Лэнг. В ней автор исследует феномен алкоголизма четырех писателей: Фитцжеральда, Хемингуэя, Чивера, Карвера, Берримена и Теннесси Уильямса. В этом замысле, казалось, сложилось все: американский ландшафт — от прокуренных баров в начале до чистейших озер в конце, — биографии писателей и — впервые — фрагменты их текстов, которыми Лэнг гениально объясняет модель мира, в которой жил Карвер или Хэмингуэй. Прокол только один: недостаточной была сама травма автора.

На этот раз в центре сюжета лежит история о том, как партнерша матери Лэнг однажды так сильно напилась, что им пришлось срочно съехать из дома. «Мы сидели в своей комнате и пугались» — что-то такое. Наверное, это травмирующий эпизод — но кажется, очень уж маленький, слегка притянутый за уши к теме и, уж конечно, теряющий всякую остроту на фоне историй писателей, которые рассказаны в «Эхе». Может быть, поэтому выводы, к которым приходит Лэнг в этой книге, настолько тривиальны и местами раздражают: «просто соберитесь», «просто возьмите ответственность за свою жизнь».

 
“
Все-таки у вас есть выход, он единственный: взять себя в руки, собрать себя по кусочкам. Тогда и начинается исцеление. Тогда и начинается вторая — лучшая — половина жизни. Чистый навар.
 
(«Путешествие к источнику Эха»)

Ну да. Как же. Расскажите еще, Оливия.

Еще раз: секрет феномена Лэнг — в идеальном балансе, в пропорции всех частей произведения. Его удалось соблюсти лишь однажды, с третьей попытки, в самой знаменитой книге Лэнг — «Одиноком городе». По сюжету этой, третьей, книги героиня Лэнг переезжает в Нью-Йорк к возлюбленному, который успевает за время ожидания охладеть к ней. Героиня впадает в депрессию, пытается прожить свое горе и начинает запоем изучать истории других одиночек.

 
“
Из многочисленных хроникеров одинокого города, чьи работы просветили или тронули меня и кого я рассматриваю на страницах этой книги, — а среди них Альфред Хичкок, Валери Соланас, Нэн Голдин, Клаус Номи, Питер Худжар, Билли Холидей, Зои Леонард и Жан-Мишель Баския — меня сильнее всего увлекли четверо: Эдвард Хоппер, Энди Уорхол, Генри Дарджер и Дэвид Войнарович.
 
(«Одинокий город»)

Получилась тонкая, мудрая и грустная книга. Боль в ней была подлинной, и все три линии наконец слились в одну: мрачный Нью-Йорк в холодно-синих тонах, его бесконечно известные, но настолько же несчастные обитатели, и сама Лэнг — еще одна точка на карте одиноких, одна из них. Это был исцеляющий текст, филигранно исполненный спектакль, которым Лэнг режиссировала, одновременно находясь в главной роли. Роль была простой: женщина, которую бросили, человек в громадном городе, лицо в толпе. Задумка тоже была простой, действующие лица всем хорошо знакомы, как и декорации. По контрасту с «Сексом в большом городе», где Нью-Йорк представал одной большой светящейся витриной, или с карикатурными фильмами Вуди Аллена это был совершенно новый город, как будто намного более реальный. Может быть, получилось так хорошо благодаря искренности переживания самой Лэнг:

 
“
Я очень хотела не быть там, где находилась. По правде сказать, беда состояла вот в чем: пространство, в котором я пребывала, не находилось нигде. Жизнь казалась мне пустой и ненастоящей, до позорного истончившейся, — так стыдятся носить запятнанную или ветхую одежду. Я ощущала себя так, будто мне угрожает исчезновение, хотя в то же время все мои чувства были такими оголенными и чрезмерными, что я частенько жалела, что не могу полностью расстаться с собой, хотя бы на несколько месяцев, пока не поутихнет внутри.
 
(«Одинокий город»)

Успех был оглушительным, о книге говорили все издания и критики — и всё только хорошее. Лэнг стала звездой, текст попал в шорт-листы двух престижных премий, и мир замер в ожидании: что же будет дальше?

А дальше все было как всегда: Лэнг надоел придуманный ею же жанр.

 
“
Не стану диктовать правила другим, но лично я ненавижу самоповторы, а три мои книги в жанре нон-фикшен создали весьма определенное представление обо мне как писательнице: она ходит кругами, испытывая грусть и думая о мертвых художниках, и все в таком духе. Поэтому в «Crudo» я хотела разрушить этот образ, написать текст, где не было бы меланхолии и академичности, текст с совершенно другим ритмом, текст, который бы обращался с личной биографией куда безрассуднее.
 
(Из интервью Оливии Лэнг Ольге Брейнингер, Афиша Daily, 2020)

Устав мешать один и тот же коктейль раз за разом, Лэнг решила ненадолго выйти из роли исследователя и написать первый художественный текст — роман Crudo. Здесь она выступает не режиссером, но только ведущей актрисой — однако же до конца отказаться от заимствования чужой судьбы Оливия Лэнг не смогла: факты своей биографии она мешает с историей жизни американской писательницы Кэти Акер. Работа над книгой была закончена в каких-то семь недель: Лэнг признается, что даже не перечитывала то, что писала день за днем, как хронику событий — новостные сводки вперемешку с...

С самолюбованием, самолюбованием, собой лю-бо-ва-ни-ем. Бесконечные устрицы, упивание внутренней свободой, своей интеллектуальностью, идеальностью, своим будущим счастьем — свадьбой, — своей уверенностью и наигранной нервозностью. Текст провис, получился пресным, пустым, неискренним, неинтересным. Увы, провал признали многие.

Речь даже не про поэзию жизни, которая, как мы помним, про глупость, глуповатость. Глупости в Crudo предостаточно — претенциозной, напыщенной глупости, самодурства.

Дело тут, скорее, вот в чем.

Во-первых, Лэнг — очень комфортный писатель, потому что создает для читателя защитное стекло, иллюминатор, через который можно без опаски наблюдать чужую боль. Создает из чистого рацио, из собственной способности к анализу.

А во-вторых....

Во-вторых, Лэнг — идеальный исследователь, observer. Но она не героиня. Нет, увы, не героиня. Никакая не героиня. Она пытается ею быть, она пытается обвешивать свой имидж разными штуками, вроде трех месяцев на ферме в двадцать лет. Но главной штуки, которая не про имидж, а про настоящее, она упорно избегает.

 
“
I definitely have a horror of making shit up, but I also have a horror of confessional writing. 2
 
(Из интервью Оливии Лэнг Крис Краус, Paris Review, 2018)

Следующая работа Лэнг, которая только что вышла из печати по-английски, называется Everybody — это исследование о теле и свободе. Словно затевая пиар-кампанию новой книги, Лэнг сегодня, кажется, очень хочет быть на волне — вот, например, колонка, в которой она называет себя небинарной персоной и рассказывает о скандале с мужским барбером, который отказался ее стричь. 

Зачем же ей это все?

Ведь достаточно посмотреть, как она живет и как скрупулезно, без перехлестов, равномерно и прямолинейно работает.

Вот оно, ее благополучие. Садик, книги, пишущая машинка, в супругах — поэт Иан Паттерсон, почти на тридцать лет старше. «Тихое счастье, что еще надо». Следующая книга, как обещает официальный сайт, будет про сады и рай — вот это самое оно, это органичное продолжение для человека, который все себе уже объяснил.

 

Возможно, поэтому Лэнг не может писать художественную прозу. На ней нет трещин. Гладенькая личность, эталонный интеллектуал, необычайно проницательный и тонкий в рассуждениях публицист, старательная и скрупулезная отличница и отличный режиссер своих нарративов. Только все царапины давно затянулись. 

Но именно потому, что открытых ран-то и нет, Лэнг может погружаться в самые грязные и болезненные истории — например, в истории зависимостей, покушений, убийств и суицидов — и не бояться подцепить какую-нибудь инфекцию. Потому что вот такая она гладенькая и надежная. Как швейцарский часовой механизм.

И поэтому она нужна нам всем — хаотичным, потерявшимся, тревожным, неуверенным. Как метод анализа, как объяснитель реальности, как комфортный способ посмотреть на чужую боль и разъять ее, сделать мир более понятным и структурированным местом. Расставить его детальки по кварталам Нью-Йорка, положить все чувства на свои места, погрузиться в самое грязное и болезненное, нырнуть на дно и достать нам оттуда самую суть в прозрачной, безопасной обертке. Оливия Лэнг нам нужна как неуязвимый исследователь, водолаз самых темных морей.

А еще именно поэтому нам будет так трудно, почти невозможно добыть свою собственную Лэнг на русской израненной почве.

 

1 «Строительство дороги отменили, деревья были спасены. Я ездила в Дорсет позапрошлым летом и ходила по старому маршруту через спальный район, вверх по полям. Дерево было на месте, словно темный риф: место моего дикого лета, все еще растет вверх в неподконтрольный никому воздух».

2 «Мне совершенно не нравится вымысел, но точно так же мне не нравится исповедальность».

 

Фото на обложке: Sandra Mickiewicz

 
Текст: Анастасия Сопикова
Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Оливия Лэнг  Одинокий город  Ad Marginem  Crudo  К реке  Путешествие к источнику Эха  Funny Weather  Everybody 
Подборки:
0
0
8038
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь
Оливия Лэнг. Crudo
Оливия Лэнг — писательница, литературный критик, журналист и культуролог из Англии. Она регулярно пишет статьи и рецензии для The Guardian, The New York Times, New Statesman. Crudo — дебютный роман Лэнг. В нем творчески осмысляются политические события 2017 года, а его главная героиня, напоминающая американскую писательницу Кэти Акер, пытается жить и любить в этом тревожном и неустойчивом мире.
Обыкновенный роман года: рассуждение о феномене Салли Руни
Роман «Нормальные люди» ирландской писательницы Салли Руни стал преметом бурного обсуждения сначала за рубежом, а потом и в России. Мы решили разобраться, откуда взялся такой ажиотаж, что говорят о романе в России и действительно ли каждому читающему человеку необходимо поставить галочку напротив книг Руни в своем to-read-list?
Оливия Лэнг. К реке. Путешествие под поверхностью
Далеко не каждому современному автору удается заполучить в компаньоны кого-нибудь вроде Марселя Пруста или Вирджинии Вулф. Однако именно Вулф сопровождает английскую писательницу и литературного критика Оливию Лэнг в ее «Путешествии под поверхностью», где память живет в ландшафте, призраки не покидают любимые места, а реки связывают людей и места крепче канатов. В конце концов, все дороги приводят в Уз — здесь начинается история и здесь же заканчивается путь.
Мастерство сострадания
Смесь социологического исследования с беглым пересказом обширного списка литературы, сплав своего опыта и обрывков чужих биографий — работа Оливии Лэнг не вписывается в рамки одного жанра. Читатель плывет по реке этого огромного эссе, наталкиваясь на уже потерявшиеся в водовороте времени вещи и свидетельства.
Оливия Лэнг. Одинокий город
Человечный, дерзкий и глубоко проникновенный «Одинокий город» — книга о пространствах между людьми, о вещах, которые соединяют людей, о сексуальности, нравственности и чудодейственных возможностях искусства.