Респаун неприкаянного языкотворца

В этом году «Прочтение» — официальный инфопартнер премии «Ясная Поляна». В рамках этого партнерства мы публикуем рецензию на книгу «Лесков. Прозеванный гений» Майи Кучерской. Читайте книги других финалистов премии 2021 года на «Литресе», следите за выходом новых рецензий на нашем сайте и голосуйте за лучшее произведение в номинации «Выбор читателей» на официальном сайте премии. 

• Майя Кучерская. Лесков. Прозеванный гений. — М.: Молодая гвардия, 2021.

«Этот человек похож на изящного француза и в то же время на попа-расстригу. Человечина, стоящий внимания», — так в письме брату молодой Чехов описывал Николая Лескова. Вопреки доброжелательной формулировке Антона Павловича создатель словеснокружевных историй о праведниках, странниках и чудаках получил не совсем то внимание, которое заслуживал его талант. При жизни Лесков регулярно попадал в гущу скандалов, становился заложником доносов и объектом общественной травли, умер непонятым.

Да, со школы всем известен народный хит об умельце Левше, по триллеру «Леди Макбет Мценского уезда» ставят спектакли и снимают кино за рубежом, а романная хроника «Соборяне» — не что иное как вкуснейший плод литературного мастерства. Но вот сама фигура автора долго томилась в тени недосказанности — вплоть до недавнего времени Лесков был лишен полноценного и профессионального жизнеописания. И только сейчас, когда в 2021 году прошло 190 лет со дня рождения писателя, благодаря стараниям Майи Кучерской появилась обстоятельная, чутко сделанная биография этого языкодельца-изографа.

Дивное дело: с виду документальное исследование, возведенное на фундаменте архивных источников и подкрепленное ссылками, а читается как роман с напряженной драматургией. Восстановление лесковского пути и пристальное всматривание Кучерской в ключевые тексты-шкатулки граничат с художественными интерлюдиями, где Лесков, как и многие его герои, представлен странником на крутой судьбе-дорожке. Названия глав — ориентиры на пройденном маршруте, отметины опыта: «Киевские университеты», «Журналист», «Посторонний», «Мастер», «Проповедник» — и так далее.

Помимо географического перемещения и нервозного метания по карьерной лестнице, это еще путешествие в поисках языка. В начале книги восемнадцатилетний Лесков едет из Орла в Киев, ему снятся туманные обрывки народной жизни, тени будущих персонажей. Уже в эпилоге-фантазии, когда итоги реальности подведены, постаревший прозаик дремлет в придорожном трактире и видит во сне зрелые сказочные образы, пестрое попурри из своих сочиненных историй. Эволюция сновидений и словотворчества закольцовывает композицию текста, скрепляет художественной оболочкой документально-исследовательскую начинку. Такое концептуальное пограничье между литературоведческим трудом и беллетризованными фрагментами — отличительная черта этой книги. О гибридном формате биографии, совмещенной роли писательницы и филолога Кучерская пишет как о необходимости восполнить архивные пустоты, восстановить потерянные эпизоды жизни:

Отсутствие ссылок — сигнал читателю: перед ним реконструкция, основанная на мемуарах, документах, текстах Лескова. Особенно последовательно события и факты реконструируются в начале книги, описывающей то время, когда Лесков для потомков нем. Первое его сохранившееся письмо датировано декабрем 1859 года, когда автору было без малого 29 лет; до этого — ни слова, ни звука! Остается восстанавливать, как всё было в эпоху его безмолвия, по его поздним скупым свидетельствам и сторонним документам, вооружась здравым смыслом, а иногда фантазией. Едва мы вступаем во времена, когда Лесков, наконец, заговорил, вольных догадок в этой книге заметно убавляется, зато разборов лесковских сочинений прибывает. Слова писателя суть дела его.

Подзаголовок книги — «Прозеванный гений» — отсылает к стихотворению Северянина «На закате», посвященное писателю, и убедительно подтверждается содержанием. Действительно, прозевали — может, гения не мысли, но уж точно слова и образов. Лесков был эстетом, коллекционером редкостей народной речи, истовым генератором неологизмов. Будучи человеком глубоко верующим и выступающим против лицемерия церковных чиновников, прозаик создал фактурную, разнопортретную галерею духовного сословия. И, как отмечает Кучерская, «опережая свое время, он оказался проповедником веротерпимости и толерантности».

Однако Лескову фатально не везло: что ни шаг, то громкий скандал или новенькая шишка. Под ним разве что земля не трескалась. Уже на старте карьеры его репутация запятналась, определив дальнейшее восприятие современников. Сначала была неосторожная статья о петербургских пожарах 1862 года, где пересказывался слух об участии студентов в поджогах, потом вышел дебютный антинигилистический роман «Некуда», распотрошенный недовольством либеральной общественности. Писатель буквально попал из огня да в полымя — и этот остросюжетный эпизод Кучерская тщательно препарирует, отмечая нюансы в хронике репутационного бедствия.

Но как ни трагична судьба опального таланта, которого постоянно окружало чересчур шумное одиночество, это не повод замалчивать темные стороны героя. Если уж воспроизводить жизнь конкретного человека, то в полном объеме, со всеми ангелами и демонами — вот главное кредо биографа, которому следует Кучерская. Без внимания не остаются ни взрывной характер прозаика, ни абьюзерское отношение к обеим женам и детям, ни безрассудные закидоны. Например, раскритикованная пьеса Лескова «Расточитель» получила только одну хвалебную рецензию — ее анонимно опубликовал сам автор и тут же был разоблачен.

Прелесть этой исследовательской работы в ширине охвата — фигура Лескова отчасти выступает как точка обзора, по сторонам которой, словно циркулем, вычерчиваются круги российской истории, воспроизводится ландшафт ушедшей эпохи. Каждая встречная фамилия или локация тут же обзаводится информативным пассажем, вплетается в культурологический контекст. Неожиданно устроен эпизод о судьбе села Лески, малой родины нескольких поколений Лесковых, — Кучерская поехала в это полузабытое местечко, разнообразив гибридный жанр книги еще и репортажем с места событий:

Мы были в Лесках в конце марта 2019 года. Часть села — покосившиеся брошенные избушки, другая — живая, с трактором, горками нарубленных дров, лошадями, рыжими курами и бойкими петухами, то и дело перебегающими дорогу. Живет в селе в основном старшее поколение. Вырваться отсюда трудно: даже автобус до ближайших деревень перестал ходить. Из кирпичей здания сахарного завода, построенного С. В. Муравьевым в начале ХХ века, в 1927 году сельчане сложили двухэтажную школу, которая и проработала до 2010-го. Когда школа закрылась, детям и их родителям нечего стало здесь делать.

Рядом с опустевшей школой — останки Казанской церкви, в которой служил дед писателя: фундамент, частично стены. Самый высокий, в небо уткнувшийся обломок, — в нахлобучке аистиного гнезда.

Такая позиция биографа — реанимировать прошлое и при этом помнить о настоящем — выгодно отличает книгу Кучерской от типизированных жизнеописаний, авторы которых занудно копаются в библиотечной пыли, не пытаясь переосмыслить материал и оживить его концептуальной подачей. Акцентированный взгляд из XXI века на XIX век обнаруживает дополнительный слой восприятия, ощущение грандиозного исторического застоя. Читая о победах и поражениях Лескова, думаешь, что мы недалеко ушли от той эпохи. Вот писателя намеренно исключают из литературно-публичного поля, массово осуждают в прессе, перекрывают ему кислород, превращают в невидимку — эта масштабная и затяжная травля среди коллег чем-то напоминает современную культуру отмены. Вот Лесков пишет о том, что церковь задавлена государством, чистота веры подменена суррогатными ритуалами, и его тут же обвиняют в оскорблении чувств православных — чем не иллюстрация наших российских реалий? От таких болезненных созвучий читательское сердце заходится в тревоге.

Нередко в биографиях жизненный путь героя подчинен романтической концепции — через испытания и невзгоды к всеобщему признанию и кульминационному хэппи-энду. В случае с Лесковым все иначе: смерть незаурядного автора мало кто заметил, «похороны были немноголюдными». Но кажется, что появление книги Кучерской и есть та самая счастливая развязка — вопреки всему писатель наконец-то возвращен из несправедливого забвения. Как тут не порадоваться такому благостному исходу.