Этгар Керет: «Мне хочется взять эти противоречия и буквально сунуть под нос читателю»

Чаще всего Этгара Керета называют израильским двойником Сергея Довлатова — он так же верен малой форме и считает иронию панацеей от всех общественных и личных недугов. Недавно в издательстве «Фантом Пресс» вышел сборник рассказов «Внезапно в дверь стучат» в переводе Линор Горалик. В интервью «Прочтению» писатель рассказал о том, как он видит свое место в контексте израильской прозы и как юмор помогает сохранить человеческое достоинство.

— Какова сейчас литературная ситуация в Израиле? Можно ли вообще говорить о сложившимся литературном сообществе, которое разделяет один круг ценностей и идей, или каждый интегрирован в какой-то свой контекст?

— Литература всегда отражает состояние общества, а израильское общество сейчас крайне раздроблено — не только в физическом смысле, но и в духовном. Я бы сказал, что ситуация близка к гражданской войне. Поэтому ощущение общности возникает только в том случае, если речь заходит о каких-то глобальных вопросах. Скажем, когда мы всем миром выступаем против коррупции. Но даже в этом случае останутся люди, которые будут воспринимать коррупцию как-то иначе. Недавно я прочитал историю человека, который из года в год организует протестные акции против «Макдональдса» в Израиле. Сеть, как известно, не открывает свои рестораны на оккупированных территориях, а ему кажется, что это антисемитизм. При этом существует довольно много людей, бойкотирующих «Макдональдс» по каким-то иным причинам. Одни протестуют против насилия над животными, других не устраивают условия труда, третьи считают, что еда у них нездоровая. Вполне возможно, что однажды все эти люди придут на одну и ту же демонстрацию, но можно ли назвать их сообществом? Вряд ли.

— Где ваше место в контексте израильской прозы? Чувствуете ли вы связь с предыдущими поколениями писателей?

— В начале своей писательской карьеры мне часто приходилось сталкиваться с неприятием моих текстов. Дело в том, что израильская литературная традиция довольно авторитарна, она многого требует от начинающего автора. Поскольку письменный иврит всегда ассоциировался с Библией, предполагалось, что все должны писать, что называется, высоким штилем. Мне же хотелось передать особенности разговорного языка, но многим это было непонятно и неприятно. Кроме того, израильская традиция — это традиция эпических романов, а я с самого начала писал короткие рассказы. Было немало критиков, которых это страшно раздражало, они говорили, что это все какие-то газетные очерки, а не литература. Сейчас все это осталось в прошлом. Нынешнее состояние израильской литературы напоминает мне постапокалиптический мир «Безумного Макса», где все сражаются за выживание, как умеют.

— Расскажите, на какой литературе вы росли и как она повлияла на ваше творчество?

— В детстве моими любимыми книгами были «Приключения Гекльберри Финна», «Алиса в стране чудес», «Винни-Пух» и «Ветер в ивах». Я до сих пор очень хорошо понимаю, как глубоко они вросли в мое сознание и как сильно повлияли на мою работу. Например, «Алиса в стране чудес» послужила для меня точкой входа в мир абсурда и вдохновила на поиск безумных оксюморонов в реальности. Увлечение «Винни-Пухом» и «Ветром в ивах» тоже не прошло мимо — во многих моих рассказах до сих пор присутствуют говорящие зверушки. Ну а после «Приключений Гекльберри Финна» я начал писать от первого лица. Среди русских писателей для меня наиболее важны Исаак Бабель, Даниил Хармс, Николай Гоголь. Еще я очень люблю читать Набокова и Достоевского, но не могу сказать, что между нами есть какая-то связь.

— Вы однажды сказали, что израильская писательская традиция крайне гиперреалистична. Можете рассказать об этом подробнее?

— Мне кажется, главное в израильской литературной традиции — это неприятие вымысла. Она противостоит фантазии даже на уровне языка. Если в текст прокрадываются слова, свойственные фэнтезийной литературе, у читателя складывается впечатление, что писатель намеренно воссоздал с их помощью языческую культуру. Поэтому писать на иврите что-то сюрреалистическое — это своего рода богохульство. Понятие рая и ада, например, могут нормально восприниматься в христианском мире, но в иудейском это скорее абстрактные идеи. Все те изображения чудесных деяний, которыми украшены стены христианских церквей по всему миру, в еврейской традиции невозможны. Мы располагает только идеями. А мне всегда нравилось овеществлять эти абстракции.

С одним из ваших коллег мы обсуждали пушкинскую «Сказку о рыбаке и рыбке». Она очень важна для меня как раз в качестве примера подобной трансформации. О чем она рассказывает на самом деле? О рыбаке, который жил чудовищно одинокой жизнью. Из всех живых существ он мог поговорить лишь со старухой женой — женщиной жадной, сварливой и в целом довольно неприятной. Но, встретив рыбку, он сумел в этом мире тотального одиночества создать совершенно иной вид диалога. Да, она может исполнять желания, окей, но это не главное. Главное, что у него появился собеседник. Ведь на самом деле никто из нас не знает, чего мы хотим на самом деле. Если сегодня рыбка припрет нас к стенке, скорее всего мы ничего толком не загадаем. Большинство будет просить либо денег, либо здоровья. Но в действительности и то, и другое — это лишь средство достижения каких-то иных целей, а само ощущение, которое делает нас цельными и счастливыми, очень сложно вербализировать. Поэтому, всякий раз возвращаясь в мир фантазии, мы воспринимаем его иначе.

— Сегодня весь мир так или иначе смакует тему травмы — исторической, личной, и Израиль в том числе. Как она эволюционирует в израильской литературе?

— На мой взгляд, все эти разборки с травмой несколько эгоистичны. Понятно, что для многих это один из способов поговорить на любимую тему — обсудить свои болячки и страдания. Израильская литература просто одержима этим! Но надо помнить, что, постоянно говоря о собственной травме, ты позволяешь ей определять твою идентичности. В конечном итоге она делает тебя менее чувствительным к травмам других. Это очень хорошо просматривается на примере палестино-израильского конфликта.
Мне кажется, если бы существовал конкурс «Евровидение» по жертвенности, Израиль и Палестина бы разделили бы первое место и наконец примирились. Я часто замечаю, как в этом конфликте каждая из сторон то и дело пытается продемонстрировать свою травму таким образом, чтобы травма другого обесценилась. Хотя правильнее было бы сделать шаг назад и посмотреть на эту проблему в более широком контексте. Возьмем, к примеру, классический комедийный эпизод. Шел человек по улице, поскользнулся на банановой кожуре и ударился головой. Мы можем написать об этом печальную историю, рассказав, как ему было больно и сколь унизительная эта ситуация. А можем тот же самый эпизод представить в юмористическом ключе, и юмор, как мне кажется, сделает для сохранения достоинства жертвы гораздо больше, чем наша первая серьезная история.

— В своем творчестве вы часто нейтрализуете фобии и неврозы современного человека с помощью иронии. Это осознанный прием?

— Да, я понимаю, что первая инстинктивная реакция любого человека на травмирующие события — это желание полностью погрузиться в свою боль. Но, если ты сумеешь выработать какой-то внешний взгляд на нее, то унизительный опыт существования станет для тебя чуть менее мучительным. Давно пора признать, что наше существование по многим параметрам унизительно. Мы с вами сегодня встретились впервые и ничего толком не знаем друг о друге, но у нас есть нечто фундаментально общее — понимание, что однажды мы все умрем. И с большой вероятностью, прежде чем это случится, мы потеряем дорогих нам людей. У нас могут быть разные любимые цвета или домашние животные, но мы одинаково играем в жизнь и, как и все остальные человечество, точно знаем, что мы проиграем. В так называемых националистических нарративах людей пытаются обмануть и убедить в том, что они не проиграют. Но мне кажется, что более достойно заранее признать поражение и постараться отыскать нечто прекрасное в самом опыте жизни. Точно также в футболе бесполезно, выходя на поле против более сильной команды, убеждать себя, что нет, я выиграю, победа или смерть! Куда разумнее попытаться показать красивую игру в меру своих возможностей. В этом будет смысл.

— Я бы хотела еще поговорить о книге «Семь тучных лет». Она написала в не свойственной вам манере исповедальной прозы. Развиваете ли вы эту линию дальше или это был уникальный опыт?

— Я написал ее так, потому что не знал, как превратить этот материал в художественную литературу. Это было связано со смертью моего отца. Когда мама прочитала книгу, она сказала: «Как мне нравится твоя биографическая книжка! Когда ты напишешь еще одну такую?». На что мне пришлось ответить: «Возможно, когда ты умрешь».

— Я знаю, что книга до сих пор не вышла в Израиле. В этой связи я бы хотела спросить, насколько вам важна ваша языковая идентичность?

— Вы знаете, когда читаю рецензии на мои книги в мировой прессе и в израильской, я замечаю существенную разницу. В Израиле большая часть критиков говорит о выборе языка, а не о сюжете. Возможно, потому что на иврите я могу выразить то, что никогда не будет переведено ни на один язык — это напряжение между библейским языком и современной речью. Когда люди говорят на иврите, половина слов в их лексиконе заимствована из Библии. Представьте, если бы кто-то разговаривал с вами на английском, мешая лексикон наркоторговца и шекспировского персонажа. Вот здесь то же самое. Причина этого в том, что иврит, в отличие от большинства языков, развивался скачками. Долгое время его жизнь поддерживалась книгами, но никто на нем не разговаривал, а потом он, как похороненный во льдах Капитан Америка, был разморожен в наши дни. И все заговорили между собой на архаичном языке, в котором просто не было слов для многих современных явлений. Поэтому в современном иврите до сих пор существует напряжение между библейской структурой языка и лексикой, пришедшей из других языков и культур. Для меня, пожалуй, в этом напряжении и состоит суть израильской идентичности. Мы живем в XXI веке, но единственное, что нас на самом деле объединяет — это голос в голове, который несколько тысяч лет назад приказал одному парню побродить по Египту. Многие израильские писатели считают, что нужно скрывать это напряжение и создавать из этой мешанины нечто гомогенное. Но мне больше хочется взять все эти противоречия и буквально сунуть под нос читателю.

Фото на обложке: Маша Кушнир

Дата публикации:
Категория: Ремарки
Теги: Линор ГораликФантом ПрессЭтгар КеретВнезапно в дверь стучат
Подборки:
0
0
9318
Закрытый клуб «Прочтения»
Комментарии доступны только авторизованным пользователям,
войдите или зарегистрируйтесь