В начале был звук

• Павел Крусанов. Яснослышащий. — М.: Флюид ФриФлай, 2019. — 224 с.

О Павле Крусанове говорить можно долго и много: со дня на день его проза с полки «современная литература» готова перекочевать в разряд «классической», не говоря уже о заслугах писателя в области самиздата и крупного книгоиздания. Новый роман петербургского автора «Яснослышащий» рассказывает прежде всего о Музыке и Звуке, помещенных в плоскость метафизики, мир главного героя строится из нот и созвучий, а его главная задача — воссоздать первичную симфонию, открыть неслышимую музыку, способную изменить мир.

Для начала нужно заметить, что «Яснослышащий» — это в некоторой степени автобиографическое произведение, и все пересечения с реальной личностью автора прочитываются сразу: протагонист — биолог по образованию, бóльшую часть своей молодости посвятивший перестроечному рок-андерграунду, к тому же еще и имперец. Примерно две трети текста — эссеистические пассажи о музыке (разумеется, в первую очередь о ней) и культуре, о философии, времени, современности и античности. Эти размышления поддерживает сюжетный каркас: красочная и при этом простая история героя про «поиск себя», отношения, определение вечного смысла, дружбу и смерть. Язык «Яснослышащего» блестящий (как, впрочем, всегда у Крусанова): текст читается легко, быстро и бойко, речь персонажей стилистически выверена, а композиционная разбивка глав на «действия» гармонично перекликается с практически сценарными вставками из фиктивных интервью. Несмотря на густой подтекст, сопряженный почти со всеми сферами искусства, роман нельзя назвать тяжеловесным — пусть он и требует предельной концентрации на цепочке интертекстуальных звеньев.

Если максимально упростить идею «Яснослышащего», замысел заключается в глубинном пересмотре понятия музыки в самом широком смысле этого слова, где музыка наделяется ролью трансцендентной. Звук здесь — первичное отражение сущего, вытесняющее библейское Слово. Если у Деррида мир есть текст, то у Крусанова мир есть звук, музыка, симфония, невидимая партитура. Фактически диалектика текста выстроена как облаченная в форму романа иллюстрация работы петербургского философа Александра Секацкого «Партитура неслышимой музыки» (2004), цитату из которой Крусанов выносит в эпиграф. Проводя многочисленные уместные и не очень параллели, Секацкий представляет читателю свои идеи о высшей форме Музыки, но она, увы, не доступна обыденным слушателям и даже творцам музыки. Та музыка, звучащая гармоничная музыка, которую мы привыкли называть этим словом, — лишь компромиссный вариант, что-то вроде тени в пещере в соответствии с платоновский метафорой (в «Яснослышащем» мы не только находим несколько эпизодов с переосмыслением философии Платона, но и конкретную реализацию античной концепции). Высшую же Музыку Секацкий, как и Крусанов, ставит рядом с хайдеггеровским Зовом Бытия (который, кстати, не называется напрямую ни у одного из авторов, но паттерн считывается моментально). У современного человека происходит «блокировка трансляции Метамузыки», а проблема практически полностью отсутствующего восприятия Музыки обывателем кроется не только в «нарушении хроносенсорики», но и в смещении «гарантий индивидуальности». К слову, история не нова: А. Ф. Лосев приводил подобную концепцию, говоря о сомнительной схожести музыкального эйдоса и физического бытия. «Партитура неслышимой музыки» — это весьма радикальная и заметная работа, требующая вдумчивого и серьезного анализа, но для читателя «Яснослышащего» остается важным только одно: философская концепция Секацкого используется Крусановым как свежий и яркий материал для художественного произведения.

Между тем истинная музыка предназначена вовсе не уху. Точнее — не только уху. Зона ее воздействия — органы чувств, фиксирующие напряжение и узловые точки внутреннего времени. Ведь она, неслышимая, но звучащая музыка мироздания, и есть крылатый Кайрос — хозяин мгновения удачи, той минуты, когда задуманное непременно воплощается.

Независимо от конкретной концепции, «Яснослышащий» — это мощный тематический конструкт, включающий в себя и пересмотр «асса-культуры» (термин, кстати, тоже неоднократно используемый Секацким), и войну на Донбассе, и наложение на современность эллинистических учений не только о музыке, но и времени. Последнее, кстати, представлено не только в привычном для романа формате «новой теории», но и просто жизненно, печально и ужасно трогательно:

Нелепое время — все эти пять лет мы куда-то спешили, роковым образом не понимая, что мы уже там, куда спешим. Впрочем, так уж заведено — куда ни стремись, всякий раз оказываешься совсем в другом месте и решительно в иных обстоятельствах, чем те, о которых грезил.

Конечно, многие эпизоды открыто провокативны: как минимум сама тема Новороссии апеллирует к конфликту мнений, а рассуждения главного героя о возвращении к первобытным гендерным моделям открыто идут вразрез с современными феминистическими тенденциями. Тем не менее масштаб информации и концепций, составляющих материал романа, колоссален, в особенности учитывая сравнительно небольшой объем самой книги. «Яснослышащий» регулярно вызывает порывы что-то перечитать, что-то пересмотреть, что-то загуглить — и это неоспоримо важно для литературы. С Крусановым можно соглашаться, можно (а порой даже нужно) — спорить, но отрицать очевидную значимость получившегося текста почти невозможно.